Истории афганских ветеранов

Когда мы приехали в полк, высунув головы из БТРа увидели, как к нам летит дикая толпа: небритые, в майках, в шлёпках, в кроссовках. Кто-то в спортивных штанах, кто-то в шортах, сделанных из обрезанных штанов. Все орут: “Замена!”, я думал нас просто разорвут. И давай искать среди нас земляков. Среди дембелей оказался кто-то из Таганрога, по-землячески он, поглядывая на мои китель и шинель, сказал: “Они тебе здесь нахрен не нужны. Короче, мне шинель нужна, а вон тому пацану китель. Не бойся, сейчас все порешаем”. В общем, после этого набега дембелей мы стали похожи на ощипанных цыплят. Полк весь жил в палатках, практически в пустыне, где в радиусе тридцати километров не было ни одного дерева.

Охрана дворца имела довольно-таки сложную систему и имела четыре кольца охранения. Снаружи дворцовый комплекс охранялся бригадой афганской национальной гвардии, чьи казармы находились рядом с крепостной стеной. Внутри комплекса охраной занимался мой батальон, а также подразделение афганской безопасности ХАД, имевшее позывной “Гвоздика”. Непосредственно вокруг Президента находились ребята из нашего КГБ, на которых была возложена задача по охране руководителя афганского государства, и личная охрана Президента Афганистана, состоящая только из узбеков.

В марте месяце 1987-го в Ургуне я подорвался на мине. Март месяц был самым гиблым, в нем происходило большое количество подрывов на минах. Боевых действий в Ургуне происходило мало, обычно они случались на подъезде к этому месту, зато мин было очень много, вся местность заминирована. Причем минировалась она беспорядочно: заминировали и забыли, заминировали и забыли. Под асфальт мину не положишь, если только какую-нибудь слишком хитрую, поэтому их ставили на обочинах дороги.

В конце октября перевал затягивало и “вертушки” до апреля к нам уже прекращали летать. Доходило до того, что у нас к апрелю заканчивалось масло, сахар и даже соль. Сигарет вообще пару месяцев уже никто не видел. Комбат как-то приказал выдать по банке рыбных консервов на человека в сутки, на взвод несколько килограмм муки и пятилитровую банку комбижира: “Пеките себе лепешки. Никаких работ, двигайтесь как можно меньше, не тратьте калории”.

Перед каждым вылетом на задание нам выдавался лишь только сухпай на три дня, а о количестве боеприпасов мы должны были позаботиться сами, решив, сколько нужно каждому из нас. Нам говорили: “Берите, кто сколько унесет, ведь это ваша жизнь”. Поэтому, кроме десяти магазинов в “лифчике”, у каждого имелась примерно тысяча патронов россыпью, а среди снаряженных магазинов помимо стандартных, на тридцать патронов, практически у каждого был магазин от РПК на сорок пять патронов.

Как-то днем нас выбросили на вертолетах в горах. Не забуду эти две ночи, которые провели там. Это просто кошмар. Там по дороге должны были пройти наши силы, а мы, окопавшись по вершинам, должны были обеспечить безопасный проход колонн. На горе вырыть окопы не получилось - лопата не берет этот грунт, а кирки у нас не имелось. Поэтому мы, как смогли, соорудили себе укрытия из камней, высотой по колено. Днем стояла жара, а ночью пришел сильный холод.

Это гражданским людям кажется, что война - это страшно, а для тех, кто постоянно находится в таких условиях, война - это своего рода кайф, это всплеск адреналина, к которому тянет как к наркотику. Поэтому зимой, когда не было боевых выходов, сидя на “точке”, где нет телевизора, где все время одни и те же лица, где каждый день слушаешь одну и ту же музыку, мы сгорали от безделья. В полку там для личного состава давали концерты, показывали кино, а у нас лишь одно было удовольствие - это обкуриться и пожрать.

Каждый патруль получал назначение в определенный сектор Кабула. Этих секторов было несколько и назывались они в зависимости от того, дорога какого направления там проходила. Например, на Джелалабад или Кандагар. Патруль выставлялся на узловых точках, откуда эта дорога начиналась. И таких точек на карте города было несколько. Помню, мы стояли рядом с центральным базаром, а наши пацаны расположились неподалеку от телеграфа и телевидения.