Помочь проекту
11451
0
Шади Хусейн аль-Али

Шади Хусейн аль-Али

Эта история, рассказанная одним человеком, офицером спецназа Шади Хусейна аль-Али, вмещает в себя всю гражданскую войну в Сирии. Она содержит больше страшных событийных деталей и переплетений человеческих судеб, чем любой выдуманный триллер или детектив. Ранение главного героя, три побега из плена, политические игрища и личная отвага. Хитрость и честность. Предательство родных и примирение с врагом. Все это – последние полтора года жизни офицера спецназа Шади Хусейна аль-Али, рассказанные им самим в беседе с корреспондентами ФАН. Расшифровка и перевод двухчасового интервью приводятся без купюр и сокращений.

Меня зовут Шади Хусейн аль-Али, я родом из деревни Аль-Хази, в сирийской армии с 2004 года, служил в 48-м полку спецназа. Историю можно начать с ночного боя. Это было возле деревни Халь-Файя, на севере Хамы. Бой был страшный. Ну, в основном, потому, что начался ночью, и наш пост атаковали буквально со всех сторон. Пост наш назывался Жиб Абу-Маруф, небольшая такая высотка. В ночь на 20-е марта 2014-го года нас атаковала «Джабхат ан-Нусра». Стрельба началась в полночь, и сразу стало понятно, что бой будет жестоким. Шел он с небольшими перерывами и уже сильно позже я узнал, что закончился только в 10 утра.

Меня почти сразу же после начала боя ранили в правый бок, а позже – в район поясницы. Мы сначала не поняли, что нас окружили. Командиры часа через три после начала перестрелки запросили «скорую» для раненых, но медики не смогли к нам прорваться. Но и тогда мы еще не оценили, насколько велика беда.

Вскоре ранили еще двоих. Один был ранен легко и мог вести машину. Вот мы втроем и поехали в сторону трассы, чтобы попытаться добраться до ближайшего полевого госпиталя. Ехали быстро, стреляли по нам только в самом начале, потом стрельба прервалась.

Подъехали к деревне Тахибли Имам. Она считалась тылом, и мы полагали, что на посту по-прежнему стоят наши товарищи. Увидели на КПП человеческие фигуры. Фары были выключены, мы помигали через лобовое стекло фонариком, думая, что сейчас ребята помогут нам. А оказалось, что наших оттуда выбили час назад, и на КПП уже стоит «Джабхат ан-Нусра». Навстречу нам выехала «техничка» с установленным на ней пулеметом и перекрыла дорогу. Мы были вынуждены остановиться. На КПП стояли около 10 человек, они окружили машину, начали спрашивать, кто мы, откуда.

Пока нас не начали вынимать из машины, я незаметно достал две ручные гранаты из кармана разгрузки. Решил, что все равно погибну, так хоть заберу с собой двух-трех врагов. Выдернул чеку из первой. А она не взорвалась. И вторая тоже не взорвалась. То ли старые были, то ли со взрывателем было что-то не так. Не взорвались, в общем. Правда, я пытался делать это скрытно, и террористы не заметили…

Ну тут мой товарищ, что впереди сидел, тоже достал гранату и пытался выдернуть чеку. Его руки перехватили, гранату он в действие привести не успел. Нас всех вытянули из автомобиля, и парня, что хотел гранату использовать – порезали прямо там же. Полоснули дважды по горлу ножом. Потом начали со мной разбираться. Обыскали машину, все оттуда вынули, нашли две невзорвавшиеся гранаты. Я вообще алавит, но они не знали, какова моя вера, и сказали мне, что если я суннит – меня закопают прямо здесь. Потому что, с их точки зрения, суннит, воюющий против суннитов, - невозможное явление.

Меня раздели, руки связали за спиной, глаза тоже завязали. Видно было, что я ранен и довольно много крови потерял, но они меня повалили на землю и немного попинали ногами, поиздевались. Помощи, конечно, тоже никакой не оказали. Вместе с оставшимся в живых солдатом погрузили в пикап. Ехали по грунтовкам где-то час, не меньше. По приезду нас сразу закинули в подвал деревенского дома. У меня кровь шла по-прежнему, но им было все равно. Даже перевязать не захотели.

С утра к нам в подвал привели еще двоих парней. Где-то их взяли в плен, не помню. Потом узнали, что тюрьма, в которую нас привезли, называется Сежель аль-Аукаб. Находится на севере Хамы, в деревне Кян-Сафра.

Издеваться над нами начали буквально на следующий день. Никто из них не знал, что с нами делать, и поэтому решили покуражиться. Связывали руки за спиной и подвешивали за кисти на стреле автокрана, чтобы только кончики пальцев ног опирались на землю. Больно было – не передать. Часто терял сознание.

Нас пытались допрашивать, но как-то криво. Все больше о религии. Мол, в кого веришь, понимаешь ли Коран. Через неделю примерно для нас стала очевидна разница между двумя пыточными командами, работавшими с нами. Одни подвешивали за кисти, завязав наши руки за спиной, как я рассказал.

А другие были попроще и предпочитали связывать наши руки спереди, и тогда можно было висеть много дольше, не теряя сознание. Когда просто били, по ходу дела говоря всякое про нашу веру, жен, сестер, - было полегче. Если били без подвешивания, мы с товарищами вечером шутили в камере, что день прошел удачно.

Кормили – когда как, но, в основном, довольно плохо. Куски черствых лепешек, оставшихся от обедов охранников, ну и прочее – по-мелочи. Масло оливковое микроскопическими дозами, иногда специи – «зата». Ну «зата»… Ее у нас едят много где. Сначала лепешку в масло макаешь, потом в смешанные специи эти. Иногда приносили по паре кусков жареной картошки. Это было счастье, - честное слово. Рана моя потихоньку затягивалась, но сильно гноилась. Было больно лежать, потому, что пуля так и осталась внутри.

Через пару недель договорились с одним из товарищей, что убежим. Начали рыть подкоп. Маскировали матрасами и всяким мусором. Но боевики нас почти сразу раскусили. Заметили, что земля с наружной стороны стены начала оседать. Однажды вечером зашли в камеру, где мы вдвоем с товарищем сидели, избили и развели по отдельным комнатам.

После того, как развели по этим маленьким камерам, нас начали буквально каждый день бить. Как бы в назидание. Били даже не ногами, а куском кабеля. По голове, по спине. Особенно сильно лупили перед тем, как принести нам еду.

Несколько месяцев нас почти не привлекали к работам. Только иногда, под надзором, приказывали перенести мешок с мусором или ведро с помоями. Два раза нас заставили почистить спортивную площадку, на которой «Ан-Нусра» пытали и казнили своих противников. Мы полдня смывали и оттирали старые и новые пятна крови, кусочки мяса какие-то собирали. Во второй раз пришлось убрать совсем страшные вещи: кости, большие куски плоти. Они в несколько приемов отрубили кому-то руки, но сначала пальцы и лучевые кости раздробили. Слава богу, на такие работы я вышел всего два раза. Правда, оба раза – за один месяц. Насколько я знаю, казнили там преимущественно суннитов, так как считали их отступниками от веры. Суннит против суннита воевать, по их мнению, не может.

Со мной обращались не очень хорошо, конечно. Не покалечили и не убили только потому, что эмир, контролировавший деревню, планировал обменять меня на пленных бандитов. Как именно звали этого эмира, я не знаю, но все называли его Абу Юсеф. Но меня все равно били. Приказывали не поднимать лица на бьющего, не смотреть в его сторону. Боялись, скорее всего, что я запомню их лица, и если эмир будет меня допрашивать, укажу ему на них. Иногда просто завязывали мне глаза.

Где-то через три месяца нас передали группировке «Ахрар аш-Шам». «Ан-Нусра» в тот момент практически потеряла связь с сирийскими властями, их окончательно признали террористами, и в переговоры принципиально не вступали. А у «Аш-Шама» были и связные, и каналы для обмена пленными. Меня перебросили в деревню Икарда, на юге провинции Алеппо. До войны там была огромная лаборатория и опытные поля для сельскохозяйственных исследований. Весь этот комплекс «Аш-Шам» переоборудовал в тюрьму. Меня снова посадили в одиночную камеру. На этом участке боевиками командовал Абу-Мухаммад Шихауи. Сам он родом из деревни Ашиха, в Хаме. Он меня допросил, и приказал позвонить моему брату, чтобы он договорился об обмене. До брата я тогда дозвониться не смог.

В общей сложности я просидел в Икарда один месяц и двадцать дней. Рана продолжала гноиться, хотя общее состояние стало получше. Однажды ко мне, когда я подметал двор, подошел один из боевиков и прямо сказал: «Я тебя знаю. Ты алавит из Хомса». Я спросил, откуда он меня знает. Он сначала долго смеялся, а потом сказал, что вместе с товарищами штурмовал наш пост, а потом видел меня в тюрьме Сежель аль-Аукаб. Спросил, как рана… Я ему показал. Он только языком поцокал, сказал, что надо лечить. Попросил никому не рассказывать о нашем разговоре. Пришел в тот же вечер в камеру, якобы для того, чтобы вести допрос. Осмотрел рану, смешал муку с водой и какими-то специями, скатал шарик. Потом очистил рану, затолкал туда этот ком и сказал, что будет приходить регулярно.

Почему он мне помогал, - не знаю. Но, мне показалось, у него были какие-то свои убеждения. Рану очищал почти каждый вечер, а где-то через неделю пассатижами просто взял и вытащил пулю. Потом даже принес антибиотиков и ваты. Помог мне очень, хотя еще три месяца назад стрелял в меня и вообще был, конечно же, самым настоящим террористом. Потом он куда-то пропал. Уехал, видимо. Или погиб.

Фото Шади Хусейна аль-Али, сделанное в плену

Через месяц после приезда меня перевели в камеру, где уже сидел один пленный – тоже сирийский солдат. Мы с ним в первый же день договорились убежать. Долго готовились, и во время вечерней прогулки, пока охрана смотрела телевизор, - перелезли через забор. Не успели отбежать даже 50 метров, и услышали, как один охранник орет на другого. Мы, конечно, решили, что они заметили наше отсутствие. В итоге, быстро посоветовались и пошли в разные стороны.

Я шагал всю ночь. Думал, что иду на север, в сторону Алеппо. А когда начало светать, то понял, что неправильно определили направление и почти 9 часов подряд шел на восток. Повернул на север. Очень хотелось пить, и я чудом нашел на краю поля колодец. Очень глубокий, почти пересохший. Там была лестница внутри – длинная-длинная. Тогда мне показалось, что там глубины – метров 50, а то и больше. В общем, очень глубокий. Напился этой грязной воды. Потом поднялся, долго искал в поле какую-нибудь тару, чтобы захватить воды с собой, но ничего не нашел.

Пошел дальше, и часов через пять дошел до деревни Зитан. Это было в июле, стояла жара, я почти двое суток ничего не ел. По нормальным дорогам идти я, конечно, не мог. Шел по тропинкам вдоль полей, по грунтовым дорогам в обход деревень, по дну арыков. На мне была та же одежда, в которой меня брали в плен в марте. Теплая куртка. Все, разумеется, очень грязное. Да и сам я выглядел не очень привлекательно. Длинные свалявшиеся волосы, такая же борода.

К вечеру совсем потерял силы, не мог больше идти. Очень много крови потерял по пути, потому что рана открылась. В итоге дошел до какого-то огорода на окраине села и упал. Долго лежал, пока меня не окликнул какой-то человек. Это, помню, было в первый день Рамадана. Человек спросил кто я, я ему ничего не ответил. Он сказал, что поможет мне, подогнал машину, посадил меня в нее и повез в деревню. В деревне сдал меня на руки боевикам. Это была группировка «Соколы Шама». После допроса они отвезли меня в село Млтеф. Там находится тюрьма Аль-Балута. Дней через десять меня отвели к местному амиру. Я почти не мог ходить, не мог есть, и просто хотел, чтобы меня, наконец, убили. По просьбе эмира я рассказал ему всю историю от первой до последней буквы и попросил меня прикончить.

Эмир сказал, чтобы я молчал и больше никому не рассказывал свою историю. «Мол, если узнают о том, как ты бежал от «Ан-Нусры» и «Аш-Шама», то эти бандиты приедут за тобой и отрежут тебе голову». Говорит: «Запомни мое лицо, и только со мной разговаривай на эти темы! Если они придут, придется с ними воевать из-за тебя. Это ни нам, ни тебе не нужно. Молчи и все!».

В этой тюрьме я пробыл, в общей сложности, один год и семь месяцев. Все вокруг думали, что я из ДАИШ. «Соколы Шама» когда-то входили в «Ахрар аш-Шам», а потом отделились. Они все время воевали и с правительством, и с «Исламским государством» (запрещено в РФ, - прим. ред.), а я, со своими длинными волосами и бородой выглядел как настоящий «воин Аллаха». Потом нас ненадолго перевели в центральную тюрьму Идлиба. Тюрьму тоже контролировали эти «Соколы».

Раз в три-четыре недели в тюрьму приходил местный судья, назначенный группировкой. Я как-то раз немного поговорил с ним, и сказал, что не хочу возвращаться к семье, а хочу остаться и воевать вместе с «Соколами Шама». Соврал, конечно. Мы с ним потом несколько раз долго беседовали. Можно даже сказать, начали испытывать друг к другу некоторую симпатию.

Судья вместе со мной ездил к эмиру, просил его помиловать меня. В итоге, где-то через месяц таких разговоров меня снова вызвал эмир и сказал: «Шади, мы решили тебя отпустить. Возвращайся назад к семье! Передай им привет!» Все было уж как-то слишком просто. Я сразу понял, что меня проверяют,  пытаются спровоцировать. Я начал убеждать эмира в том, что домой возвращаться не хочу, и единственное мое желание – воевать вместе с ними против ДАИШ. Нарассказывал им разных сказок. Начал их убеждать в том, что мне некуда возвращаться. Сказал, что родители от меня, вероятно, отказались. Если бы мои родители хотели, чтобы я вернулся, они бы давно поменяли меня на кого-нибудь. Мои родители, кстати, вообще до недавнего времени были уверены, что я пропал без вести и, скорее всего, погиб.

Было несколько таких встреч, и через некоторое время эмир приказал выпустить меня из тюрьмы. Мне сказали, что я теперь буду работать в одном из управлений отряда кем-то вроде секретаря. Эмир сразу предупредил, что если я захочу куда-либо отлучиться или пойти, то сначала должен получить его разрешение. И общаться мне, по большому счету, разрешалось только с эмиром. Ко мне несколько раз, явно по приказу эмира, приходили боевики, и как бы невзначай предлагали проехаться или прогуляться в ту или иную деревню. Я каждый раз отказывался. Я вообще решил, что если и покину это место, то только один раз: чтобы добраться до своих или погибнуть.

Мне, конечно, не доверяли. Дали «рабочее» место в самой дальней от входа в здание комнате, на втором этаже. Об оружии даже речи не шло. Собственно, работы никакой не было. Иногда носил какие-то бумаги из кабинета в кабинет, находясь под постоянным присмотром. А большую часть времени просто сидел за столом.

Тут надо сказать, что пока я сидел в идлибской тюрьме, познакомился с мужчиной, и в разговоре, узнав, кто я такой, он поведал мне по-секрету, что до плена работал на «Мухабарат» (сирийская Служба безопасности – прим. авт.). В тюрьме было правило: если заключенный выучивает наизусть 20 страниц Корана, то срок его заключения сокращается на месяц. У этого «безопасника» срок был – полтора года. И он выучил больше ста двадцати страниц. Читал наизусть, с выражением. В итоге, вышел через год и пять дней. У товарища большинство родственников имели прямые связи с «Джабхат ан-Нусра», и он был практически на 100% был уверен, что боевиков навели на него именно родные. Поэтому он старался сделать так, чтобы родственники не узнали о его досрочном освобождении. На прощание он мне оставил свой номер на пачке сигарет.

После выхода из тюрьмы он сумел добраться до Тартуса, а оттуда сразу же связался с одним депутатом, работающим в комитете по примирению. Депутат сразу все понял и дал ему контакты своего племянника, занимающегося примерно той же работой, только под прикрытием и на вражеской территории. Вот только у меня этих контактов не было, конечно же.

В один из вечеров, уже после того, как я начал «работать», эмир позвал меня и сказал, чтобы я связался со своей женой и пригласил ее вместе с детьми жить на базе. Я сразу начал планировать очередной побег.

За неделю дней до побега я пробрался в комнату к одному из боевиков, живших в том же здании, и пока он спал, взял со столика его смартфон. Позвонить возможности не было (меня могли услышать), и я решил отправить несколько сообщений своим близким в Viber и WhatsApp. Ну, тем, чьи номера я еще помнил. Первым дело написал своему старшему брату. Он служит у полковника Сухейля – в батальоне «Тигров». На мои сообщения, пришедшие с незнакомого номера, никто не ответил. Жена тоже не отреагировала. Я вспомнил номер своего младшего брата и написал ему в Viber: «Я твой старший брат Шади Хусейн. Я буду тебе писать с этого номера, но если тебе внезапно позвонят с него, то ни в коем случае не бери трубку и не пиши сообщений. Иначе меня убьют». Потом тихо вернул телефон на место, стерев все сообщения.

На следующий день таким же образом я связался со своим дядькой. Написал ему: «Если вдруг я тебе позвоню и начну просить отправить моих жену и детей в Идлиб, то разозлись и скажи, что ты меня не знаешь. Скажи, что я тебе больше не племянник, и никаких отношений со мной вы больше не поддерживаете!». Тем же вечером удалось позвонить жене. На базе почти никого не было. Быстро объяснил ей положение дел и попросил о том же, о чем ранее просил дядю. Она все поняла.

Правда, все эти разговоры с родными оказались не нужны. Эмир меня в следующие несколько дней не тревожил.

За пару дней до побега сумел выпросить смартфон у одного из охранников тюрьмы, с которым часто пересекался на территории базы. Сказал: «Друг, мне скучно, а у тебя там игр много, дай поиграю во что-нибудь». Ну, он и отдал мне на часок свой смартфон. Я сразу же забился в самый дальний угол базы и набрал телефон своего старшего брата.

Дозвонился раза с пятого. Говорю: «Я там-то и там-то, в плену! Собираюсь бежать! У тебя есть кто-нибудь в этой местности, кто сможет меня встретить или приютить по дороге, провести через посты?». Брат сначала обалдел. Он-то думал, что меня уже год с лишним нет в живых. Потом подумал, и сказал, что таких контактов у него нет. Тогда я продиктовал ему номер «мухабаратчика» с сигаретной пачки и попросил срочно ему позвонить.

Все дальнейшие разговоры длились не больше десяти минут. Брат поговорил с сотрудником СБ, тот дал ему телефон депутата, депутат связал моего брата со своим племянником, работавшим на территории боевиков. Такая длинная цепочка получилась. Племянник депутата сказал, что постарается мне помочь. Назвал мне район и населенный пункт, куда мне нужно приехать. Там меня должен ждать шейх Халид. Он поможет мне добраться до своих.

Ну и я решил, что ждать больше нельзя. Думал убежать ночью. Прямо перед входом в здание один из бандитов постоянно парковал свой мотоцикл. Ключ из гнезда зажигания не вынимал. Я решил мотоцикл угнать. Ночью бежать не получилось. Боевики сидели перед воротами большой компанией, смотрели телевизор, потом просто пили чай, беседовали. Разошлись ближе к 10.00 утра. Потом на базу ненадолго заехал эмир с охраной. Позвал меня, сказал, что сейчас должен снова уехать. Вернуться обещал ближе к вечеру и попросил при нем позвонить моей жене и пригласить ее на базу. И сразу же уехал. А охрана базы, которая за мной приглядывала, почему-то решила, что я поехал вместе с эмиром, и трое охранников пошли в столовую. Я сразу забежал в основное здание базы, нашел случайно пару мобильных телефонов. Вынул из них аккумуляторы. Спустился вниз, тихо сломал роутер и стационарный телефон, перерезал все провода.

Мотоцикл тихо подкатил к воротам, завел и уехал. Возле деревни Бейнин, стоящей возле трассы, есть блокпост «Джабхат ан-Нусры». Меня приняли за своего. Я перед побегом переоделся в чистую одежду, подбрил усы. На блокпосту они увидели меня на мотоцикле, с длинными волосами, большой бородой, без усов. Выглядел я прямо как они. Они меня вообще приняли за важную персону.

Спросили: «Откуда вы, шейх?» Я ответил: «Я ваш брат, из «Джабхат ан-Нусра!»». И они меня пропустили без вопросов, даже удачи пожелали. На следующем блокпосту уже стояли «Файлах аль-Шам». Спросили, откуда я еду. Я без раздумий ответил, что с предыдущего блокпоста «Ан-Нусры», где сегодня дежурю. Снова мне пожелали удачи и пропустили. В общем, я проехал без проблем через 7 блокпостов. Остановили только на трех, а четыре я проскочил без остановок, просто рукой им помахал.

Потом проезжал по дороге через город Мааррет-эн-Нууман. Там тоже все прошло гладко. Доехал до шейха Халида. После того, как объяснил, откуда я, и с кем надо связаться, подарил ему мотоцикл, на котором приехал. Шейх меня посадил в машину и привез к племяннику депутата. Племянник тут же позвонил своему дяде, а тот распорядился отвезти меня туда, куда я захочу. Мне дали какой-то поддельный паспорт с чьим-то бородатым лицом на фото, и сказали, что если по пути кто-нибудь попросит меня показать документы, то я должен без разговоров протянуть этот паспорт. В паспорте было написано, что меня зовут Мохаммад, и я быстро выучил все данные наизусть.

В общем, это можно считать окончанием истории, потому что до блокпоста сирийской армии мы добрались без приключений. Нас даже в прифронтовой зоне никто из боевиков не остановил.

Ну а на блокпосту мои документы проверил офицер и сказал: «На фото – не ты!» Я, конечно, сразу сознался, что это действительно не я и рассказал ему всю историю, примерно так же, как я ее сейчас вам рассказываю. Потом дал телефон депутата, телефон своего старшего брата. Депутат позвонил шейху Ахмеду Мубараку, - это тот, что перемирие недавно подписывал.

Он подтвердил сирийским властям мою историю, потому что уже раньше слышал о ней от депутата. Ну а потом я по дороге в Алеппо пересекся с сотрудниками «Мухабарата», и они попросили меня написать подробную объяснительную записку со всеми деталями моих приключений. Ну и вот я дома. Уже почти две недели. Немного подлечусь – и в бой.

Справка по организациям, упомянутым в интервью

Источник: riafan.ru