Акузов Виталий Ажимратович

- Я родился в селе Степанёвка Калачевского района Волгоградской области. Отец мой работал скотником, поэтому ему пришлось очень много по работе поездить по территории области, а, следовательно, и всей нашей семье. До того, как пойти в школу, я вместе с ними проводил время на животноводческих точках, а затем, когда пошел в первый класс, стоял на квартире в Котельниковском районе у каких-то дедушки с бабушкой. Это была начальная школа, поэтому никакого интерната там не было и в помине. Каждый понедельник меня с животноводческой точки на телеге отвозили в хутор, и я там находился всю учебную неделю, возвращаясь к родителям лишь на выходные. Иногда, если у родителей было много работы и они уводили пасти стадо куда-нибудь далеко, мне приходилось сидеть в хуторе и по две недели. Из-за особенности работы родителей получалось, что я с ними почти не жил, начав самостоятельную жизнь практически с первого класса.

За время учебы мне пришлось сменить множество мест жительства, включая Волгоград и Астраханскую область. Десятый класс я закончил в хуторе Бузиновка, центральной усадьбе нашего совхоза, куда на тот момент перевели работать моего отца.

- Чем занимались между школой и службой в армии?

- По направлению от военкомата я учился в ДОСААФ на водителя БТР, поэтому в армию отправился уже имея воинскую специальность. Правда, в армейской “учебке” все равно пришлось четыре месяца обучаться этой же специальности.

В армию меня призвали 15 ноября 1987-го года. По зеленым погонам своего “покупателя” я сразу догадался, что отправляюсь служить в пограничные войска, но куда именно - не знал, нам не говорили, куда мы поедем. Из Волгограда нашу команду в сорок человек - десять погранцов и тридцать десантников - сначала самолетом отправили в Ташкент, где нас разъединили и мы, погранцы, отправились поездом в Душанбе. Добирались трое суток. Вместе с нами ехали дембеля Советской армии, возвращавшиеся откуда-то из Венгрии и Германии домой в Таджикистан. Они жестко “бомбили“ нас, отнимая все, что хотели. Мы пытались их урезонить: “Ты же уже домой едешь, зачем тебе мой бритвенный станок?”, но все было безрезультатно.

- Много было дембелей?

- Да почти весь состав. Как мы, десять призывников, могли противостоять такой массе? Да никак. Нас сопровождал пожилой прапорщик, так он спрятался у себя в купе и практически оттуда не выходил: “Разбирайтесь сами, как хотите”. Но ничего, добрались без потерь. В Душанбе прапорщик повел нас на автовокзал и оттуда мы отправились в Пяндж. Стояла сумасшедшая жара, а мы приехали во всем зимнем - фуфайки, шапки-”петушки”, теплые вещи. Перед вылетом ребята поинтересовались у сопровождающего: “Куда летим?” Тот ответил уклончиво: “Туда, где тепло”. Ну, ребята давай дурковать, отрывая друг у друга на пальто и фуфайках воротники и рукава. Но когда приземлились на дозаправку в Актюбинске, оказалось, что там морозно и метет метель. Пока добежали от самолета до здания аэропорта в своих фуфайках-безрукавках, чуть не околели. Зато в Пяндже было так жарко, что все готовы были избавиться от верхней одежды.

Пока шли от вокзала до части, местные пацанята, словно цыгане, облепили нашу группу и приставали с просьбой: “Подари “петушок”. Мы поначалу отмахивались от них, но затем, не выдержав, швыряли им эти совершенно ненужные на тот момент вязаные шапки.

- Вас привезли непосредственно в Пянджский отряд или в какую-нибудь учебную часть?

- Нас сначала привезли в отряд, там искупали, переодели, а затем отвезли в Халкояр, где находилась наша отрядная “учебка”. Большой палаточный городок разместился на плато, возвышающемся прямо у государственной границы, и с Халкояра нам был прекрасно виден Афганистан.

- Было ли предварительное распределение кого куда направить для прохождения службы?

- В один из дней нас построили и по личным делам стали смотреть, у кого какая специальность, тем самым отбирая, кто где будет служить. Но независимо от того, куда ты пойдешь служить дальше - водителем в отряд, или стрелком на линейную заставу - ты четыре месяца должен провести на профильной учебной заставе. Через “учебку” прогнали всех. Некоторых, у кого имелись водительские удостоверения, спрашивали, желает ли он стать БТРщиком, потому что, не имея прав, ты не можешь сесть за руль БТРа.

- Какая категория требовалась для управления БТРом?

- Такая же, как и для управления грузовиком - “С”. Просто к водительскому удостоверению выдавалось дополнительное свидетельство о праве управлять БТРом. А у меня по личному делу и так уже было видно, что я имею право на управление бронетранспортером, поэтому ни в какое другое учебное подразделение попасть я не мог.

- Сколько народу было в Халкоярской “учебке”?

- Около двух тысяч человек. Кто-то прибыл туда месяцем раньше, кто-то месяцем позже. С начала декабря начался учебный процесс, а в январе мы приняли присягу. Армейский дурдом, конечно, никто не отменял, даже в пограничных войсках. В каждой большой армейской палатке, которая отапливалась печкой-”буржуйкой”, стояли в два яруса кровати, на которые во время дождя непрерывно текла вода. От печки постоянно летели искры, которые прожигали палаточную ткань, поэтому вечером поставишь у кровати сапоги, а наутро они плавают в луже. Уголь для отопления закончился быстро, через пару месяцев, найти дрова было проблематично, поэтому все страдали от холода и сырости. Ложиться в кровать приходилось в одежде, натягивая поверх себя шинель и пряча голову в шапку с опущенными ушами. На ноги, вместо теплых носок надевали рукавицы.

Начальником нашей учебной заставы был “страшный лейтенант” Гайвоненко по прозвищу “Гавана”, который недавно возвратился из Афганистана. Строгий был мужик! Впоследствии мы его встретили в Афганистане, в Имам-Сахибе, где он уже носил капитанские погоны. Однажды ночью “Гавана” зашел к нам в палатку и скомандовал: “Застава, подъем!” А мы пока с себя сняли одеяла, пока вылезли из-под шинелей… В общем, не уложились в норматив. Начальник давай на нас орать: “Вы что, охренели что ли, вшей разводите!” - “Так холодно же, товарищ старший лейтенант” - “А как вы ТАМ будете подниматься по тревоге?” И стал нас нас гонять, чтобы по команде “отбой” мы все раздевались, как положено.

- Выходит, вы уже заранее знали, что вас готовят для службы в Афганистане?

- Да. Нам говорили, что к окончанию “учебки” будут смотреть, кто достоин, а кто нет, для службы в Афгане. Обещали отправлять туда самых лучших, поэтому мы практически стопроцентно были настроены, что попадем туда.

А по ночам мы бегали в Ленинскую палатку, где воровали скамейки и стулья, чтобы пустить их на дрова. А что, куда деваться? Нам просто хотелось согреться. Потом, правда, было построение всего учебного центра, на котором пытались выяснить, кто похитил казенную мебель, но никто не признался и никто нас не выдал. Даже офицеры прекрасно понимали, что это было сделано не из каких-то хулиганских побуждений, а из простого желания согреться.

- На каких БТРах проходило обучение?

- На “семидесятках”. В ДОСААФ мы учились на старинных “шестидесятках”, а здесь уже были машины поновее. Хотя на тот момент и БТР-70 уже считались устаревшей моделью, у нас круче “семидесяток” машин в погранвойсках не было. Например, БТР-80, применявшиеся в Советской армии, в пограничных войсках не использовались. Когда я уходил на дембель в 1989-м, эта модель так и не поступила на вооружение пограничников, даже и слухов об этом не было. Пограничные войска в Афганистане на тот момент были самыми нищими - мы как цыгане носились по Афгану, перевозя на трех БТРах все свое имущество от столов до матрасов.

- Каково было состояние учебных машин?

- За ними следили по мере возможности, поэтому техника была более-менее нормальной. Каждая учебная машина была закреплена за определенным инструктором-водителем из старослужащих, в обязанность которого входило следить за техническим состоянием вверенной техники.

- В “учебке” готовили только водителей БТР?

- Нет, там были и минометчики, и связисты, и другие специальности.

- Вас учили только вождению?

- В экипажах практиковалась полная взаимозаменяемость, поэтому, кроме вождения, нас учили и стрелять из КПВТ. Правда, стрельбы из пулемета у нас проводились не так часто, как хотелось бы, больше делая упор на вождение. После окончания “учебки”, всех БТРщиков отправляли по подразделениям, а там уже на местах решалось, быть тебе водителем или ты сядешь за пулемет. Мы были универсалами - убьет, к примеру, водителя, ты должен сесть за руль и вывести машину из-под огня. А если пулеметчик по каким-то причинам выбыл из строя, можно свободного водителя посадить за пулемет.

Однажды, во время проведения стрельб, у нас контузило “Гавану”. Он сел показывать кому-то как надо стрелять, а мы стояли рядом с БТРом. Внутри, кстати, стрельба ощущается не так громко, а вот снаружи глушит конкретно. Когда “Гавана” вел огонь из пулемета, у него разорвало патрон и пулеметный ствол раскрылся “розочкой”. Слегка контузило лишь Гайвоненко, никто другой не пострадал.

- В “учебке” были такие, кто, узнав о перспективе попасть в Афганистан, начинали “косить” или стараться куда-нибудь перевестись?

- Нет, даже не слышал о таких. Никогда в разговорах между собой или где-нибудь в курилке подобные вопросы типа “Я боюсь, как бы мне отмазаться” не обсуждались. Может в мыслях у кого-то и были сомнения, но никто их не озвучивал.

- Какое звание Вы получили по выпуску из “учебки”?

- Мы все выпустились рядовыми. Молодые сержанты, всего на полгода старше нас призывом, прибывали к нам в “учебку” из сержантских школ Краснознаменного Среднеазиатского пограничного округа. А в мангруппу сержанты иногда прибывали из сержантских школ, расположенные где-то на Дальнем Востоке, потому что наша мангруппа изначально формировалась именно там и была в свое время вместе со всей бронетехникой придана Пянджскому пограничному отряду.

По выпуску из “учебки” мы сдавали экзамены, правда проходили они как обычные занятия, не было никакой торжественности и похлопывания по плечу с напутствием типа “не подведи”. Как мы ездили по полигону, так и в этот раз проехали, как стреляли из пулемета, там и в этот раз постреляли. Никаких высоких комиссий на экзамен не приехало, были лишь представители из Пянджского отряда. После экзамена каждого из нас вызывали и расспрашивали, куда бы мы желали отправиться служить. Я просился в Афганистан, но мне почему-то отказали, и с еще двумя ребятами из нашего призыва отправили служить на восьмую линейную заставу “Куплетин”, расположенную на стыке с участком Московского погранотряда. Потом, правда, по неизвестной мне причине количество застав в Пянджском отряде увеличилось, и наша восьмая застава превратилась в двенадцатую.

Застава располагалась в предгорьях Памира и повезли нас туда на “шишиге”. Мы лежали в кузове на куче тюков с бельем, и из-под полога не могли рассматривать окружающую местность, ощущая, как машина по горной дороге то карабкается вверх, то скатывается вниз. Это потом, когда мы стали ходить по флангам, я рассмотрел всю окружающую природу. Наш десятикилометровый правый фланг проходил по ровной, словно стол, местности. Если происходила сработка системы, мы в тревожной группе на БТРе или “шишиге” туда буквально летели. А левый фланг, протяженностью километров семь, находился там, где даже пешком пройти очень сложно. Но мы по этим узким тропам в составе “тревожки” даже умудрялись бегать, хоть из-под наших ног и осыпались камни. Старослужащие уже были тренированными и бежали резво, а мы, молодежь, едва за ними поспевали, сдыхая на ходу. В то время по телевизору только начинали показывать программу “Взгляд” и наши “деды”, заступая в тревожную группу, предупреждали всех: “Не дай бог, не успеем к началу передачи! Вешайтесь тогда, салаги!” Там, где спуски были не сильно крутыми, мы садились на подсумок и на нем съезжали по камням. На заставе поначалу были лошади, но потом их по какой-то причине оттуда убрали. Хотя там на флангах имелись и такие участки, что даже на лошади проехать было невозможно. А ведь это были еще не горы, а всего лишь предгорья!

- Инженерная система была установлена даже в горах?

- Только на тех участках, где не было обвалов. Причиной сработки системы чаще всего являлись различные животные: дикобразы, кабаны. Бывало, что не пропололи траву у системы, и она после дождя своими мокрыми стеблями и листьями замыкала нити, делая сработку. Поэтому мы довольно часто “летали” в составе тревожной группы на сработки системы.

Когда мы только прибыли из “учебки” на заставу, замполит заставы устроил для нас своего рода экскурсию. Мы шли пешком по участку заставы, а он ехал рядом верхом на лошади и рассказывал: “Вон там, за речкой Пяндж, уже сопредельная территория. Там Афганистан. А вон, видите, на берегу сидят люди? Это афганцы пытаются мыть золото”. Мы все шли в касках, а замполит был одет в фуражку. По дороге нам встретились последствия камнепада: огромные куски обрушившейся скальной породы. В какой-то момент, присев отдохнуть, мы сняли каски, но замполит строго приказал их снова надеть. Мы поначалу не поняли, зачем это, но в этот момент кто-то со стороны Афганистана решил пострелять. Стреляли по нам не прицельно, но всем стало страшно, все попадали на землю и стали натягивать на головы каски. Афганцы сделали несколько выстрелов и, видимо увидев, что напугали нас, успокоились. А открывать ответный огонь советским пограничникам было нельзя, чтобы ни в коем случае не допустить какой-либо провокации. Нам даже при выходе на охрану государственной границы давали не по полному магазину, а всего лишь по сто патронов - четыре магазина по двадцать пять патронов в каждом.

- Почему по двадцать пять?

- Чтобы пружины подавателя в магазинах не изнашивались и не проседали. И каждый раз, когда ты принимал эти патроны, ты должен был их внимательно осматривать, чтобы на них не было царапин, указывающих на то, что этот патрон досылался в патронник. Снаряженный магазин просто пристегивался к автомату, без приведения в боевую готовность. И когда ты сдавал патроны, их точно так же тщательно осматривал, принимая, дежурный по заставе.

Народу на линейных заставах очень сильно не хватало, поэтому, по возвращении из наряда, нам давалось немного времени на отдых и мы снова заступали на службу. Пришел с правого фланга, отдохнул, и ушел на левый фланг, либо куда-нибудь в засаду, либо заступил часовым заставы.

Когда мы несли службу на линейной заставе, при каждом государственном празднике или крупном партийном событии объявлялся усиленный вариант охраны государственной границы. Мы выходили из заставы, где оставался лишь повар и дежурный по заставе с дежурным связистом, и сидели все это время в окопах, ожидая провокации или попыток прорыва на нашу территорию. Позади заставы на сопках были вырыты еще окопы и даже имелся один ДОТ, но мы сидели в тех окопах, что были непосредственно рядом с заставой. Здесь же, с окопами, в землю была врыта большая цистерна, в которой была оборудована комната отдыха для тех, кто нес службу ночью. Еще в ней можно было немного отогреться после того, как целый день провел под дождем или снегом. Из-за ее круглой формы находиться в ней было немного неудобно, ни лавочек в ней не было, ни кроватей, но было хоть какое-то укрытие. А окопы не были оборудованы по правилам инженерного искусства и абсолютно не имели обшивки из бревнышек - они представляли из себя обычную канаву, в которую стекала дождевая вода и все сидели по колено в этой жиже.

- На заставе Вас сразу закрепили за БТРом?

- Нет, я был обычным стрелком. Водителей на заставе хватало, все они, в большинстве своем, были уже “дедушками”, а нас готовили в качестве их смены. Придет время ему отправляться домой, он передаст мне свою машину и с чистой совестью отправится на дембель.

Виталий Акузов с товарищами на броне своего БТРа

- Сколько времени Вы пробыли на линейной заставе?

- Примерно месяц. В марте мы закончили “учебку”, а двадцатого апреля я уже попал в Афган.

- Как это произошло?

- Я писал рапорт начальнику заставы, чтобы меня туда отправили, и мое желание удовлетворили. Сначала меня с заставы на машине отправили в отряд, а уже оттуда переправили в Афганистан. Нас собралось несколько человек из разных подразделений отряда и всех “бортом” перевезли в одну из мотоманевренных групп Пянджского отряда, действовавших на территории Афганистана.

- Что это была за мангруппа?

- Третья мотоманевренная группа “Нанабад” Пянджского пограничного отряда.

- Вы туда прибыли со своим оружием или получили его на месте?

- Летели в Афганистан мы без автоматов, свое оружие я оставил на заставе, а новый автомат мне выдали уже на “точке” в Нанабаде.

- Каковы были первые впечатления по прибытии в Нанабад?

- Впечатления начались еще когда мы туда только летели. Во-первых, я впервые летел на вертолете и был поражен, насколько внутри него в полете все гремит и трясется. Было ощущение, что вертолет в воздухе вот-вот развалится. А во-вторых, я увидел, как мы низко летим, метров шесть над землей. Впереди сопка или небольшая гора, а мы несемся прямо на нее. Думаешь: “Ну все, кирдык. Куда они смотрят, эти вертолетчики!” Но перед самой сопкой вертолет все-таки уходил немного вверх, сильно высоко не забираясь. Машина словно облизывала каждую возвышенность, поскольку при этом было меньше шансов, что ее собьют. В общем, не полет, а какой-то кошмар! По прибытии на “точку” меня ждала еще одна неожиданность. Я привык, что на линейной заставе у нас проверялся каждый патрон, а здесь без ограничений доступны любые виды боеприпасов: валяются гранаты, стоят открытые цинки с патронами. Вот это да! Бери что хочешь и сколько хочешь, и за все это с тебя никто не спросит.

На вертолетной площадке нас встретил кто-то из офицеров и, приведя на “точку”, на построении объявил, кто куда распределен для дальнейшей службы. Я попал на третью заставу третьей мотоманевренной группы и начальник заставы капитан Бирюков указал мне БТР, к которому я прикреплен. На заставе я встретил некоторых из ребят моего призыва, с которыми вместе проходил “учебку” в Халкояре, например, Аркашу Гребнева из Казахстана, которые попали в мангруппу сразу после “учебки”. Мои старые знакомые сразу ввели меня в курс дела, разъяснив, кто здесь “дед”, а кто не “дед”, кому можно подчиняться, а кого можно и подальше послать. В пограничных войсках заведено так, что “осенник” помоложе подчиняется только “осеннику” старше призывом, точно такая же схема и у “весенников”. Кстати, в “учебке” некоторые “весенники” пользовались незнанием “молодыми” этого правила и пытались нами командовать вне Уставных требований, но были с позором разоблачены.

Начальник заставы капитан Бирюков Александр Петрович

- Каков был состав третьей мангруппы Пянджского пограничного отряда?

- Состав всех мотоманевренных групп был практически одинаков, независимо от их номеров: три заставы и минометчики. Не знаю, взвод это был или батарея, но мы их называли “минбат”. Они были разбросаны по разным “точкам” в зоне ответственности нашей мангруппы, а пару минометов на ГАЗ-66 мы иногда брали с собой во время выездов. Специфика нашей мангруппы была в том, что ее личный состав был разбросан по разным “точкам”, где несли службу в виде неподвижных постов. При необходимости, мы выезжали в указанном направлении для выполнения задачи: например, шесть БТРов ушло в одном направлении, четыре БТРа ушло в другом направлении, а два БТРа остались на заставе в качестве резерва.

- На вооружении застав стояли только БТРы?

- Нет, БТРы были лишь на двух заставах - второй и третьей, а первая застава была вооружена БМП. Например, у нас на третьей заставе БТРов было штук шесть или восемь. Количество “бээмпух” было примерно таким же, а их механиков-водителей мы между собой называли “трактористами”.

Вторая застава на выводе

- Помимо минометчиков, какие еще подразделения были приданы мангруппе?

- Связисты и саперы, которые не были отдельными подразделениями. Например, на выезды выходил БТР управления “Чайка”, БТР саперов, у которых были только “шестидесятки”, и два-три БТРа и одна БМП от застав. У нас не было такого, чтобы на выход отправлялась целиком одна из застав - каждая группа комплектовалась из различных подразделений. Допустим, четыре БТРа, одна “бээмпуха” и пара “шестьдесят шестых” с минометчиками.

- Минометы какого калибра использовались в мангруппе?

- Разных калибров. Колесных “Васильков”, которые можно было бы возить машинами, у наших минометчиков не было, они просто складывали в кузов свои минометы и перевозили их на необходимое расстояние. Сами расчеты тоже ехали в кузове “шестьдесят шестого”, не прикрываясь броней. Саперы, как я уже сказал, передвигались на своем БТР-60, у них было две собаки, которые использовались для обнаружения мин на определенных участках дороги. Иногда, если затевалось что-то серьезное, использовалась установка системы залпового огня “Град”, правда, эта машина выезжала куда-то очень редко, в основном открывая огонь по переданным координатам прямо из Нанабада, пункта постоянной дислокации мангруппы.

Офицеры ММГ у Града

- Те “точки”, которые находились за пределами Нанабада, на которых находились бойцы вашей мангруппы, были постоянными?

- Нет, они создавались на непродолжительное время. Их появление зависело, например, от поступающих разведданных, допустим, около какого-то из кишлаков появилась банда. Или нужно было кого-то прикрыть. Или куда-то далеко выбросили “дэша” и им требовалась помощь и прикрытие. Причины передвижений нам особо не докладывали, мы получали лишь приказ от офицера: “Подъем. Помчались туда-то”. Приехали, окопались и сидим, ждем команды. Нас не настолько много было, чтобы создавать какие-то дополнительные постоянные “точки”, кроме пункта дислокации мангруппы.

- Сколько человек насчитывала третья мотоманевренная группа?

- Никогда об этом не задумывался и не считал. Знаю только, что за каждой из машин, БТР или БМП, было закреплено определенное количество личного состава. И ты не мог сесть на другой БТР или БМП, только на тот, за которым ты закреплен. Экипажи машин тоже были постоянными, то есть даже пулеметчика не могли с одного БТРа пересадить на другой.

Пункт постоянной дислокации нашей мотоманевренной группы постоянно охранялся и был окружен минным полем. У нас рядом с “точкой”, напротив столовой, находилась разбитая афганская школа, которая, при необходимости, являлась ориентиром. Рядом со шлагбаумом главного въезда на территорию мангруппы находился домик офицеров разведки, неподалеку от него находилось помещение, в котором был генератор, дававший электричество.

Ученики школы г. Нанабад

- В том домике проживали офицеры разведки отряда?

- Он был их, но они в нем не жили. Поскольку это здание находилось немного на отшибе, в нем был организован своего рода гостевой дом или рабочий кабинет, в котором они встречались со своими информаторами. А сами они жили вместе с другими офицерами мангруппы, хоть и слегка обособленно. У нас на территории мангруппы был даже небольшой, но глубокий бассейн, оставшийся со времен, когда там были англичане. Правда, купаться в нем разрешалось только офицерам, хотя пару раз повезло искупаться и мне, в качестве поощрения за хорошую чистку бассейна. На улице жара шестьдесят в тени, а ты наслаждаешься в прохладной воде бассейна! Кайф!

- Где брали воду для бассейна?

- Наверное, для этого существовала скважина, потому что воды туда требовалось немало. Вообще вопрос снабжения водой у нас остро не стоял. Единственное, пить ее заставляли строго кипяченой или в виде отвара верблюжьей колючки.

Вообще, вся территория, все здания, в которых разместилась наша мангруппа, была построена англичанами. Видимо это был гостиничный комплекс, поскольку был возведен добротно, из бетона. Во время жары в этих зданиях было прохладно. В развалинах бывшего английского ресторана, где было хорошее удобное место, размещался выносной пост. Этот ресторан находился поодаль, на искусственной насыпи. Его в свое время то ли бомбили, то ли обстреливали, поэтому один край крыши у него упал на землю. По этой крыше мы поднимались наверх и там оборудовали наблюдательный выносной пост. Территория мангруппы не была пустынной, там росли ели, посаженные, скорее всего, теми же англичанами. Были и фруктовые деревья, например, там я впервые увидел, как цветет гранат. Потрясающе красиво! Обилие фруктов приводило порой к тому, что после их поедания, у личного состава начиналась дизентерия. Поэтому офицеры гоняли нас, чтобы мы не ели незрелые и немытые фрукты. Но за всеми не углядишь. Мы - пацаны, нам по восемнадцать лет, естественно всем хотелось чего-нибудь сладкого.

Практически в первые день, когда я попал на “точку”, я услышал грохот, доносящийся откуда-то. Пацаны сказали, что это “москвичи” из Московского погранотряда с “духами” бьются. В отличие от нашей техники, имевшей обычную зеленую окраску, у них на всю технику была нанесена камуфлированная раскраска. Если видишь камуфляж на БТРе - сразу понятно, это “москвичи” едут. В тот день довольно-таки крупная колонна бронетехники Московского погранотряда проходила куда-то мимо Нанбада. Им наши разведчики сказали: “Не прите туда, переждите. Там вас засада ждет”. Но их офицеры, решив, что им ничего не страшно, у них мощь всей бронетехники, все-таки поперли вперед. Им повезло, что у них впереди колонны шел БАТ с тралом, который своим катком работал по противопехотным минам. Как рассказывали потом, “духи” их действительно ждали. У них была наша отечественная 45-мм пушка еще времен Великой Отечественной. Кстати, там много было оружия того периода, я видел афганцев, вооруженных ППШ и пулеметом Дегтярева. Но БАТ у “москвичей” сломался и они немного не доехали до засады. “Духи” же подумали, что “шурави” их обнаружили и поэтому дальше не едут. Поэтому они, не воспользовавшись пушкой, по-быстрому подтянули к колонне все, какие смогли, имевшиеся резервы. С помощью РПГ и стрелкового оружия “духам” удалось дать “москвичам” хороших люлей и те запросили нашу мангруппу о помощи. Я в тот день только прилетел из Союза и сразу увидел начавшуюся суету. Поинтересовавшись, в чем дело, получил ответ: “Да вон, слышишь, “москвичам” “духи” от души наваливают. Сейчас отправляемся к ним на выручку”. Я попросился: “Меня с собой возьмите”, но они лишь отмахнулись: “Куда тебе, салага. Сиди здесь, рано тебе. Успеешь еще повоевать”. А у меня, действительно, на тот момент при себе даже автомата не было, с чем мне воевать было. Но наши ребята, выручив “москвичей”, скоро возвратились обратно. У сапера “москвичей” в том бою ранило собаку, он по возвращении рассказывал: “Когда сломался БАТ, начальство сказало, чтобы, пока его чинят, мы при помощи щупов и собак продолжали проверять дорогу на предмет наличия установленных мин. Но далеко мы отойти от колонны не успели. Хорошо, рядом было дерево, за которое я спрятался, когда начали обстреливать. Собака от страха вырвалась, побежала в сторону дороги, затем встала там и стоит. Я ее звал, но она, видимо, растерялась и не реагировала на мой голос. Тогда я побежал за ней, схватил на руки и засунул в БТР, а сам расположился рядом, отстреливаясь. Смотрю: собака моя опять высунула голову из люка, видимо, за хозяином потянулась. Но в этот момент пуля рикошетом от брони угодила ей в ухо и она, заскулив, все-таки спряталась в БТРе. Пришлось мне ее потом успокаивать, но все обошлось нормально”.

- После боя колонна Московского погранотряда продолжила движение вперед?

- Они возвратились к нам на “точку”, а там уже не знаю, ушли к себе обратно или пошли вперед каким-то другим маршрутом.

- Потерь среди “москвичей” не было?

- Раненые были, убитых не было. И у одного БТРа колесо взрывом оторвало. Кстати, в плане подрыва БТР - самая надежная машина, крепкая. При подрыве водитель чаще всего получал лишь контузию. У БМП же в подобной ситуации просто разваливался корпус, и мы называли эту машину “братской могилой пограничников”.

- Кто командовал третьей заставой и в целом мангруппой?

- Мангруппой командовал ныне покойный подполковник Хромов. Хороший мужик был. А начальником моей третьей заставы был Бирюков. Он, когда узнал, что я из Волгограда, пару раз назвал меня “земелей”, но на этом все наше землячество и закончилось, никаких поблажек от него я не имел.

Начальник ММГ подполковник Хромов Александр Филиппович

Поначалу я был простым стрелком, наводчиком меня назначили чуть позже. Первое время мы ездили по разным “точкам”, там несли службу, охраняя и закапываясь в землю. Полгода мы были то там, то сям, в пункте постоянной дислокации мотоманевренной группы практически не жили. А когда на БТРе у Олега Богдановского, на полгода старше меня призывом, наводчик то ли заболел, то ли уволился, я перешел к нему наводчиком. Затем, когда одного из водителей БТРа то ли отправили домой по семейным обстоятельствам, то ли он в госпиталь попал, меня посадили за руль освободившейся машины. После этого назначения мы отправились из Нанабада на очередной выезд и у нас отказал левый двигатель, который отвечает за гидроусилитель руля. И все. По прямой ехать было еще нормально, хоть и тяжело, а на поворотах пришлось помучиться. Я включал левый двигатель, который, хоть и был нерабочим, но крутился, позволяя гидроусилителю более-менее работать. Естественно, мы от своей колонны отстали. Нам по рации кричат: “Что у вас там?”, а мы им: “Пытаемся устранить неисправность. Если что, мы вас догоним”. Хорошо местность была ровной, и мы свою колонну постоянно держали в пределах видимости. Худо-бедно, удалось наладить работу двигателя. Смотрим, колонна наша уже пылит с правой от нас стороны, то есть, чтобы нам ее по дороге догнать, нужно двигаться по дуге. Мы посовещались между собой: “Может рискнем? Пойдем напрямки?” - “Ну а что, давай рискнем”. У нас старшим “коробочки” был сержант Данила, на полгода старше меня. Вообще-то его звали Даниил и он был то ли чуваш, то ли мордвин, и плохо разговаривал по-русски. Он запереживал: “Пацаны, а может не надо?”, но все ему посоветовали сидеть и молчать: “Если мы отстанем от колонны, нам же может хуже быть. То мы хоть видим хвост колонны и пылим за ней, а то останемся одни и станем хорошей мишенью”. В общем, перекрестились, дали по коробке и полетели вперед. Благополучно нагнали колонну. Правда, мы так никому и не признались, что срезали путь.

- Вас трое было в машине?

- Нет. Кроме меня, наводчика и старшего машины, там еще было человека четыре десанта. Как правило, во время каждого из выездов, на машине было человек семь, включая экипаж.

Заместитель начальника 3-й заставы по боевой подготовке лейтенант В. Нефедов

- При каких обстоятельствах произошло Ваше боевое крещение?

- Мы в основном мотались на выезды без приключений. Первое у нас случилось, когда мы тащили в Нанабад с какой-то “точки” неподалеку сломавшийся БТР. Едем, расслабились, до нашего кишлака осталось совсем немного. Но по дороге нужно было проехать еще через один небольшой кишлачок. Проезжаем мимо него, о чем-то своем беседуем, смеемся. А у меня привычка была, собственно, как и у всех наших наводчиков, сидеть сверху на броне возле водителя, торчащего из люка. Стрельба там была постоянно, к ней настолько привыкаешь, что, когда наступает тишина, начинаешь напрягаться. Сижу и слышу - щелк, щелк! Не пойму, что такое. Поворачиваю голову, а от брони искры летят. Оказывается, по нам стреляют и пули рикошетят! Нас обстреляли слева, поэтому десант сразу переместился на правую сторону, под прикрытие брони. Я за пулемет, жду команды. А Бирюков, который с нами был в тот момент, дал команду: “На огонь не отвечать”. Да ты что?! А он ни в какую. Не знаю, может у него был такой приказ или он сам по себе, растерявшись, принял это решение. В общем, смылись мы с того места, так и не выстрелив в ответ. Не знаю, можно ли назвать это боевым крещением, но под обстрелом мы тогда побывали.

- Скорость при этом увеличили?

- Нет, ему трудно было увеличить. Два “газоновских” движка - он себя то еле прет, плюс еще сломанный БТР тащит. Поэтому особо не ускоришься. Пытались, конечно, притопили педаль в пол, а что толку. На него еще всякого БК нагружено, да два бревна с обеих сторон вдоль корпуса прикручено. У “трактористов” одно бревно сзади поперек корпуса крепилось, а у нас два вдоль. Все ящики с патронами и прочее имущество крепилось к этим бревнам при помощи ремней. Если все это хозяйство внутри брони возить, то там ни для кого места не останется. Плюс какая-то еще защита от этих ящиков, ведь они сами из дерева и внутри них цинки с патронами. На некоторых БТРах сверху на башнях крепили АГСы. Они при стрельбе дергаются и прыгают, а тут их привязывали в башне и все было четко.

Страшно было сильно, когда выводили “точку” Имам-сахиб, где размещалась еще одна мангруппа нашего отряда, кажется, вторая. У нас было три мангрппы - Талукан, Имам-сахиб и Нанабад. Была еще одна, четвертая, мангруппа в Шерхане, но она считалась прикомандированной к нам, в отличие от наших трех постоянных мотоманевренных групп. По-моему, ее откуда-то с Дальнего Востока к нам прикомандировали на усиление. На Талукане я не был, а вот Имам-сахибу помогали выходить оттуда. Эта “точка” была самой дальней от границы.

Еще мы охраняли асфальтированную трассу Шерхан - Кундуз. Рядом с дорогой стоял то ли недостроенный, то ли заброшенный дом. Хороший такой, саманный, большой дом. Мы в этом доме жили, а сверху, на крыше, поставили пост, оборудовав его ящиками и мешками с песком. И получилось так, что перед нами стоят “духи”, а позади нас сарбозы, местная армия. И начали они между собой скандалить, а мы, получается, как раз между ними находимся. И как дали они там жару! Все их пули и мины, все летели через наши головы. Пацан, который в это время нес службу на посту, оставил на крыше свой автомат, а сам спустился вниз по нужде. Только он поднялся на крышу, как началась активная перестрелка. Он упал на крышу, а до автомата доползти не может, далеко. Он потом рассказывал: “Вот это я попал! Вижу свой автомат - вон он, а взять его не могу, все вокруг свистит”. Но все нормально обошлось. В военных фильмах, которые смотрел перед армией, пули летали, слегка посвистывая, и казалось, что это совсем не страшно. Но когда сам побывал под обстрелом, почувствовал, как мороз по коже идет.

Советские пограничники у дороги Шерхан - Кундуз

- У вас были совместные операции с сарбозами?

- Было одно совместное действие, которое операцией и не назовешь. Это даже, скорее, случай. Мы уехали куда-то далеко, мост охранять. Пошел слух, что в сторону границы идут две тысячи “духов”, и нас кинули на усиление. Мы стояли на возвышенности на небольшом ровном плато, внизу протекала река, через которую был переброшен мост. Позиция у нас была очень хорошей. Надо было поехать с разведчиками, прикрывая их встречу с информаторами. Разведчики погрузились в УАЗик, а мы на БТРе с десантом за ними. Причем, почему-то поехали на БТРе саперов, на их древней “шестидесятке”. Мой БТР остался стоять в капонире, а я поехал на броне в составе десанта в качестве простого стрелка. Спускаться с плато к дороге можно было либо долго в объезд, по более пологому спуску, либо быстро, но по крутому спуску. Спустились вниз, переехали через мост. Летом пыль на дороге, словно вода, прямо растекается под колесами. Я в такой пыли даже умудрился однажды застрять на БТРе, правде это было уже в Союзе. Разведчики на машине едут впереди, мы на БТРе следом за ними. Встретились, побеседовали и оказалось, что нужно было доставить этих афганцев-информаторов к нам на позицию. Разумеется, человек пять сарбозов забросили к нам на БТР. УАЗик, он быстренько - раз-раз! - и поднялся, срезав где повыше. Ну и мы туда же. Сидим мы сверху на броне, ничего не подозреваем, вдруг чувствую, что наш БТР уже не тянет. Водитель переключиться хотел, ударил по тормозам, а их нет. На этой древней “шестидесятке” где-то трубка переломилась и вся тормозная жидкость ушла. БТР покатился назад. Водитель и рад бы скорость включить, а уже не может - движение пошло. И ладно бы спуск был прямым, так нет, он был зигзагообразным. Водитель сидит под “ресницей” и дороги не видит. Это на “семидесятках” мы подкладывали на сиденье что-нибудь, что позволяло посильнее высунуться в люк и видеть хоть небольшой кусочек дороги сзади. Елки-палки! Он кричит: “Все, пацаны! Тормозов нету!” Мы поначалу растерялись, не спрыгнули, а потом БТР скорость набрал такую, что уже и не спрыгнешь. Представляете, неуправляемые одиннадцать тонн несутся задним ходом. Водитель просит: “Подсказывайте, куда мне выруливать”, а мы ему кто “влево”, а кто “вправо” начинаем советовать. В этот момент я убедился, насколько БТР мягкая и устойчивая машина - он по таким уклонам проносился, что мог опрокинуться несколько раз. Летели по этому спуску мы, наверное, метров триста, разогнавшись до такой степени, что заехали задом уже на другой, противоположный, склон. Так и катались, как маятник, вверх и вниз, пока не остановились. Несколько человек на ходу с брони послетало, из них человека два сарбозов. Автоматы, каски - все улетело, пыль стоит! И тишина. Когда пыль осела, провели перекличку: “Все живые?” - “Все” - “Что случилось-то?” - “Да тормоза пропали”. Пособирали все свое хозяйство. “Ладно, поедем хоть и подальше, но по пологой дороге”. Мы садимся на броню, а сарбозы стоят. Мы им машем: “Садитесь!”, а те отмахиваются: “Нет, нет!” Ну и что нам, на себе их что ли тащить? Берем автоматы, направляем на афганцев и передергиваем затворы: “Ну-ка садитесь, кому сказано!” Те с неохотой, кое-как залезли. Сидят, вцепившись кто во что может. Мы их успокоили: “Да не ссыте вы, все нормально будет”.

А с нами около этого моста поселились, в качестве усиления, минометчики четвертой мангруппы. Их позиция стояла в окопе рядом с нашим экипажем. Они только приехали в Афган, все у них по уставу, как положено. В один из дней мы лежим на улице, балдеем от того, что уже начинает темнеть и не так жарко. Смотрим, у них около позиции часовой маячит, как положено, в сапогах и в полной экипировке - броник, каска. Мы ему кричим: “Слышь, але, иди сюда, давай покурим!”, а часовой отвечает: “Не положено”. Ну ладно, не положено так не положено. Тут ночью начался кипиш, вроде как колонну заметили. Наши минометчики тут же подорвались по тревоге: “Надо работать минометами”. С сигаретками в зубах они сделали несколько выстрелов по заданным координатам. Услышав шум, крики, и минометную стрельбу мы вскочили и, кто в трусах, кто в чем, побежали, как положено, к БТРу за пулеметы. Минут пять или семь продлилась эта заваруха и наступила тишина. Отбой! Смотрим: наши минометчики уже отправились дальше спать, выполнив поставленную задачу, а соседи, минометчики четвертой мангруппы, к этому времени успели только построиться и доложить о готовности. Мы опять над ними смеяться: “Ну вы что, ребята! Здесь не по уставу надо действовать, а максимально быстрее”.

- Как кормежка была организована?

- Мы готовили себе сами. То есть поваров у нас не было, полевой кухни у нас не было. Нам выдавались продукты на экипаж и несколько человек десанта.

- Это на время выезда?

- Да, это когда мы выезжали куда-нибудь. Готовили мы по очереди, кто на что горазд, кто что умеет. Сегодня один, завтра другой. Вот наша землянка, вот наш экипаж и наш десант - мы все там находимся, там же готовим и питаемся.

- А во время нахождения в мангруппе где вы жили и питались? Тоже в одной землянке?

- В мангруппе у нас была казарма, там мы и жили, тоже все вместе. Конечно, казармой это можно назвать с натяжкой, просто большая комната в одной из старых английских построек. Там было несколько подобных комнат, была, естественно, ленинская комната. Но в мангруппе собраться доводилось очень редко, мы постоянно кочевали с места на место. А когда находились в мангруппе, мы питались в столовой.

- Свежее мясо было в вашем рационе или исключительно тушенка?

- Мы свежего практически не видели ничего. Даже на линейной заставе у нас хлеб, который сами пекли, был серого цвета и его невозможно было взять в руки - он просто прилипал к пальцам. Изжога от этого хлеба была страшная. Поэтому мы объедали только запеченную корочку, не трогая сырой мякиш. А в Афгане у нас был нормальный белый хлеб, который тоже сами там пекли. На “точке” в мангруппе у нас даже подсобное хозяйство было. И если там еще была хоть какая-то возможность поесть свежей свинины, то на выездах мы питались исключительно одними консервами. Было консервированным все, кроме хлеба. Даже лук, который я просто ненавидел.

Однажды нам выбросили бортами сигареты и редьку. Свежую. Я ее так объелся! Потом, конечно, из туалета не вылезал, но зато получил такой кайф от того, что ел что-то свежее. Как-то мне в руки попала банка консервированных помидор, произведенных в городе Камышине нашей Волгоградской области. Я этой находке так обрадовался, ощущение было, будто дома побывал: “Камышинские помидоры! Нифига себе!”

Когда вывели подразделения Советской Армии из какого-то городка, наши пацаны ездили туда. Я в эту поездку не попал, но они рассказывали, что там металлические ангары стояли, использовавшиеся как склады. Пацаны говорили, что они зашли в эти склады, а там по колено валялась рассыпанной лаврушка и и в трехлитровых банках стоял какой-то фруктовый концентрат навроде сиропа. Мы этот концентрат потом разводили с водой один к десяти и пили этот полученный компот. В общем, затарились они на этом складе хорошо. Они оттуда привезли упаковки с макаронами, куриный паштет в маленьких металлических баночках и много сигарет “Памир”. Нам выдавались сигареты “Охотничьи”, а в Советской Армии солдатам выдавали “Памир”. В Афгане с дровами проблема, так мы этим сигаретами печку топили - столько они их привезли оттуда. А сколько после Советской Армии в этом гарнизоне осталось валяться брошенных боеприпасов - это просто кошмар! Пацаны туда ездили собирать их и уничтожать путем подрыва.

- Как “духи” все это хозяйство не растащили?

- Видимо, не успели почему-то. Но пацаны офигели от того богатства, оставленного “шурупами”. Мы, погранвойска, по сравнению со снабжением войск Советской Армии, были просто нищебродами. У нас водитель, по прозвищу Дед ездил на одном БТРе, окраска которого настолько выгорела, что его цвет был ближе к синему, чем к зеленому. Так этот Дед говорил, будто его БТР из числа списанных в Советской Армии. Вроде бы он как-то его подшаманил и тащил на нем службу. Уж не знаю, насколько это правдивая информация, может это чья-то шутка была. Но все уверенно говорили, что это списанный “шуруповский” БТР.

Пацаны ездили на выезд в сторону Кундуза, и их ночь застала в пути. Они попросились переночевать в одно из подразделений Советской Армии. Их впустили, офицеры пошли договариваться с начальством этого гарнизона, а пацаны остались сидеть на броне БТРа. У нас у каждого разгрузка, как безрукавка, штаны, или редко у кого обрезанные штаны типа бриджей. На голове кепка, ну и кроссовки на ногах. Все. Такая была форма одежды у нас. Если ты отправился на выезд в спортивном костюме - это нормально, на это наше командование закрывало глаза. Да и сами офицеры тоже не старались соблюдать форму одежды. А у солдат Советской Армии там все было по-другому, как положено: “броники”, каски. Сидят наши пацаны, болтают о своем, смеются. Тут подходит к ним какой-то офицер: “Солдаты, что за вид?” Наши повернулись к нему: “Чего надо?” Тот аж взбесился: “Вы как с офицером разговариваете? Вы из какого подразделения?” Ну, пацаны его послали подальше: “Ты чего пристал?” Офицер начал пытаться командовать: “Ну-ка, ко мне! Вы кто такие?” - “Да погранцы мы”. Тот не поверил, глаза вылупил: “Да не может быть! Откуда здесь погранцы могут взяться?” Наши лишь отмахнулись от него и продолжили беседовать о чем-то своем. Офицер ушел, грозя всем гауптвахтой, а наши ему согласно кивали: “Да, обязательно. Но только потом. Когда-нибудь”. Переночевав, они отправились в обратный путь и в дороге, слушая волну, услышали по радиостанции чей-то разговор: “Кто это там ездит? Что за подразделение?” - “Да это “зеленые” на трех БТРах по всему Афгану катаются” - “Они там что, больные что ли?” Советская Армия, когда выходила за пределы своих гарнизонов, меньше двух или трех танков в своих колоннах не имела, а мы на своих БТРах, безо всякого прикрытия, мотались туда, куда нам было нужно.

Однажды к нам приехал проверяющий полковник из Москвы. А у нас “Грады” должны стрелять только после получения разрешения Москвы. В тот раз нас выделили как экипаж сопровождения проверяющего, приказав одеться как положено, по форме. Мы оделись, стоим, ждем полковника. Тот подъехал, нас ему представили: “Товарищ полковник, вот Ваш экипаж, он будет Вас везде сопровождать”. Проверяющий поблагодарил офицера, а затем повернулся к нам и сказал: “Мужики, что вы из меня какого-то изверга делаете? Думаете я не знаю, в чем вы постоянно ездите? Давайте-ка, одевайтесь так, как вы привыкли”. Нас такой подход обрадовал, мы этого полковника зауважали за то, что он понимает солдата. Однажды, поехав с ним куда-то, мы наткнулись на одного из старших офицеров, который начал нас при этом полковнике показательно распекать за то, что мы нарушаем форму одежды. Но тот, услышав это, приструнил ретивого офицера: “Успокойся, все нормально. Это я им разрешил”. Приехали мы с проверкой в порт Шерхан, где начальником заставы был капитан, не помню его фамилии, татарин по национальности. Это была образцово-показательная застава, на которой офицеров было больше, чем солдат. Последние больше использовались как обслуживающий персонал - подмести или постоять на вышке. Нам полковник говорит: “Я на заставу, а вы тут сами. Сходите в столовую, пообедайте”. Пришло время обеда, мы отправились в столовую, а там говорят: “Нет, на вас ничего не получали. Гуляйте отсюда”. Мы ушли, пообедали сухим пайком, что был у нас. Пришло время ужина, мы опять пошли в столовую. Повар говорит: “К старшине обращайтесь”. Мы нашли прапорщика, который заведовал продслужбой, но тот сказал, что про нас ничего не знает, никто ему никаких команд не давал. В общем, и с ужином у нас ничего не получилось. На следующий день полковник поинтересовался: “Как у вас дела? Вы покушали?” - “Да нет” - “Как это нет?” - “Не оказалось здесь на нас еды”. Полковник тут же вызвал к себе начальника заставы: “Вы почему моих бойцов не кормите?”, тот, оправдываясь, что он не в курсе, пообещал тут же разобраться. Когда полковник ушел, начальник заставы подошел к нам: “Ну зачем вы пожаловались большому полковнику? Могли ведь к маленькому капитану подойти, или к старшине моему”- “Да мы подходили к старшине, но без толку”. В результате вопрос решился, мы пошли в столовую, где вкусно поели. Когда возвращались обратно к своему БТРу, чуть ли не каждый встречный офицер поинтересовался у нас, покушали ли мы. Получается, после того, как наш полковник дрюкнул всю заставу, мы стали здешними знаменитостями. Так что есть и среди полковников, и даже из Москвы, нормальные мужики.

Там же, в Шерхане, мне довелось пожать руку генералу армии Матросову, который прилетал туда на вертолете. Правда о том, что это командующий пограничными войсками СССР, я узнал лишь спустя некоторое время, потому что у него не было никаких опознавательных знаков. Нас в тот день подорвали внезапно: “Срочно на “вертолетку””. Мы приехали туда и нас, четверых, расставили по одному человеку на каждый из углов вертолетной площадки. Нам отдали приказ никого не подпускать к площадке, даже детей, вплоть до применения оружия без предупредительного выстрела. Ого! Никогда такого не было! Стоим, ждем. Видим, летит вертолет, который сопровождает “крокодил”. Борт приземлился и из него посыпались полковники и генералы, причем у каждого в руках был автомат. Это было вообще непривычно видеть, обычно они довольствовались пистолетами, висящими в кобуре на ремне. Среди них выделялся пожилой человек в камуфляже без погон, седой как лунь. Он подошел к каждому из нас, стоявших по периметру площадки, поздоровался за руку, поинтересовался: “Как дела, сынок? Как служба?”, а затем сел в “УАЗ” и отправился на заставу. Мы, разумеется, на своем БТРе сопровождали его и свиту. А вся застава уже стоит на ушах. Мы поинтересовались у кого-то из офицеров: “А кто это такой приехал?”, на что получили ответ: “Да вы что! Это же начальник погранвойск!” Вот это да! Так мы, оказывается, личная его охрана! Матросов пробыл на заставе недолго, может быть с час, затем мы опять сопроводили его “УАЗ” к вертолетной площадке. Приезжаем туда, а там “крокодилы” в небе кружат и на охране “вертолетки” стоят рослые, метра под два ростом, бойцы. Причем не так как мы, по одному на каждый угол, а плотным забором стоят по всему периметру. Между ними не то что пройти, даже протиснуться ни у кого не получится. Матросов, перед тем как сесть в вертолет, опять пожал каждому из нас руку, попрощался, пожелал хорошей службы и улетел в Союз.

- При такой форме одежды, которую вы носили, во что были обуты?

- Чаще всего в сапоги. У на ботинок с высоким берцем не было, поэтому обходились уставной обувью. Иногда, если была возможность где-то урвать, обувались в кроссовки. Эта обувь к нам попадала или с пополнением, или заказывалась через водителей, которые приезжали из Союза. Деньги у нас кое-какие все равно имелись, ведь денежные переводы в конвертах из дома - то трешка, то пятерка - все равно иногда доходили.

- Какие головные уборы предпочитали - кепки или панамы?

- В основном мы носили кепки. Уши в них не обгорали, хотя мы и так все черные от загара ходили.

- Бронежилеты и каски во время выездов использовали?

- Нет, мы их вообще не признавали, они постоянно где-то валялись.

- Совместно с Советской Армией проводились ли операции?

- На моей памяти ничего подобного не было.

- Существовали ли пограничные войска у афганцев?

- Ни разу с ними не сталкивался. Сарбозов, их солдат, и царандоевцев, их милиционеров, видел. А о наших коллегах, афганских пограничниках, даже не слышал.

- Пункт постоянной дислокации вашей ММГ находился далеко от кишлака Нанабад?

- Нет, до него было метров, наверное, триста и мы туда часто ездили с разведчиками.

- Разрешалось в населенных пунктах заходить в дуканы?

- Нет, у нас с этим было строго. Нам ни денег не давали, ни разрешали куда-либо выходить за пределы расположения. С афганцами общаться нам тоже не разрешалось, исключительно только по службе. Это когда мы стояли где-нибудь на блокпосту, занимаясь проверкой проезжающих и проходящих, вот тогда удавалось с местными немного поговорить.

Бобо-контроль. Проверка документов

- Афганцы не просили вас что-нибудь им продать?

- Были случаи обмена. У афганцев всегда были проблемы с хлебом и дровами, поэтому за буханку черствого, практически деревянного, хлеба можно было выменять у них радиоприемник. Афганцы любили все блестящее. У них даже встречались велосипеды с рамой, практически полностью то ли хромированной, то ли никелированной. Магнитофоны-двухкассетники у них были какие хочешь, в этом они не испытывали недостатка. Поэтому там на обмене, если бы была возможность все это вывезти в Союз, при желании, можно было бы озолотиться.

- А солярку или бензин им не продавали?

- Бензин мы им просто так давали, или в обмен на какие-нибудь фрукты - виноград, гранат. Но и то, это было очень редко, поскольку нам контакты с местными были запрещены - мы же все-таки войска Комитета госбезопасности. Кстати, наверное поэтому у нас и потери гораздо меньше, чем у Советской Армии.

- Какое могли понести наказание за контакты с афганцами?

- Могли отправить в Союз. Это было самым сильным наказанием. Народ не хотел в Союз - пусть “губа” или наряд, но только не в Союз. Это сразу вешало на тебя клеймо “чмошника”, мол, ты даже в Афгане из-за своих “залетов” не смог задержаться.

- Какой был самый распространенный “залет” в Афгане?

- Сон на посту очень сильно наказывался. Даже между собой пацаны уснувшего наказывали, потому что он своим сном чужими жизнями рисковал. Общение с местными, как я уже говорил, наказывалось. Подарил афганец тебе какую-нибудь открытку или выпросил у тебя патрон - обязательно получишь наказание. В большинстве случаев офицеры наказывали “залетчика” неофициально.

Был у нас один “залет”. Мы были на своей выездной дислокации у населенного пункта Бешкапа. Долго мы там стояли на этой “точке” рядом с асфальтированной дорогой Кундуз - Шерхан, ожидая какого-то движения “духов”. Мы поначалу стояли недалеко от Шерхана, охраняя саму трассу, а потом переместились вглубь территории. Как я уже говорил, там с дровами было плохо, а у нас БТРы с двумя полными баками бензина, по сто сорок пять литров каждый. И мы каждый раз наливали бензин в банку из-под тушенки. Там все было рассчитано: бензин в баночке прогорает - чайник закипает. Еду себе мы, естественно, тоже готовили на бензине. Вечером заступаешь на пост, а холодно, хочется горячего чайку. Наливаешь сразу полную банку бензина и кипятишь неполный чайник, но чтобы хватило на всех. Мы несли службу часовыми строго на своих “коробочках”, сидя сверху на БТРе или БМП. Дежурный автомат был один на всех и постоянно лежал на броне. То есть каждый свой автомат не таскал, один чей-то оставили и все - днем и ночью он там лежал.

Афганский автобус на трассе Кундуз - Шерхан

- А остальные автоматы где хранились?

- Или в землянке, или в БТРе. Тут к нам приезжает проверяющий, по-моему, это был замполит отряда полковник, то ли Воронов, то ли Воронков. Он был довольно строгим офицером. Решил он проверить все наше подразделение и объявил тревогу. Все бросились по своим местам: водитель за руль, пулеметчики к своим пулеметам, стрелки по окопам. Все прошло хорошо, но когда было приказано завести технику, наш БТР не завелся. Проверяющий поинтересовался: “Почему бронетранспортер не заводится?” А у нас баки сухие, бензина в них нет. “Как нет?” Объяснили ему, что мы на бензине себе еду готовим. Поорал проверяющий по поводу бензина, а затем дал команду: “Личное оружие к осмотру”. Все свои автоматы показали, а тот, который на БТРе лежал дежурным, успел за все это время настолько заржаветь, что мы не смогли оттянуть у него затвор. Проверяющий был в шоке: “Как так?! А вдруг война? Вы совсем, что ли?” Ну что, надо как-то нас наказать. “Губы” у нас не было ни в мангруппе, ни, естественно, на этой выездной “точке”. Поэтому прозвучала команда: “Химическая атака” и мы, надев ОЗК, сначала стали отрабатывать действия при “вспышке слева” и “вспышке справа”, а затем должны были куда-то ползти. Незадолго до этого выпал снег, и мы скользили своими ОЗК по снегу, пытаясь ползти, но при этом елозили, оставаясь на месте. Все ржут, проверяющего это бесит, и он орет на нас: “Вернетесь в Союз, я вас там всех пересажаю!” Дал задание переписать фамилии экипажа и десанта всей нашей “коробочки, и, забрав этот список, улетел в отряд. Ну, а мы принялись чистить этот дежурный автомат. Никто на него раньше внимания не обращал: ну лежит себе, пусть и дальше лежит - что ему будет?

Экипаж БТР и стрелки

- Если вы на линейной заставе носили в подсумках магазины, снаряженные по двадцать пять патронов, то по сколько патронов снаряжали магазины в Афганистане?

- Там мы уже снаряжали магазины полностью, и старались раздобыть магазины от пулемета РПК емкостью сорок пять патронов.

- Гранаты с собой носили?

- Они у нас в БТРе постоянно хранились. Нашу бронетехнику отправляли на ремонт в город Николаев на Украине. Внутри БТРов есть двойные полики, и как-то пришел приказ из отряда, чтобы перед отправкой техники на завод, ее всю вскрывали подчистую. Оказалось, с завода поступила жалоба, что бронетехника поступает к ним с боеприпасами, попавшими под эти полики. То есть рабочие открывают БТР, а там внутри гранаты катаются. Ну, а у нас если упало что-то вниз и закатилось, мы даже поднимать не станем - этого добра еще много.

- Каким гранатам отдавалось предпочтение?

- У нас были “эфки”, РГД практически не использовались.

- Особисты в мангруппе были?

- Обязательно. Ну как без них? Они, кроме отряда, были во всех мангруппах.

- В мангруппу присылали молодых офицеров?

- Прибыл как-то к нам из училища молодой лейтенант. И когда мы под его командованием приехали на новое место расположения, то приступили к окапыванию, стали рыть окопы и землянки для себя, а также капонир для БТРа. А у нас было принято так, что, когда мы приезжаем на новое место, то копают все - и “деды”, и молодые офицеры, у которых совесть есть. А этот “свисток” только из училища, хоть и молодой еще, но уже чувствовал себя орлом и героем. Разумеется, помогать в окапывании он нам не стал, лишь командуя: “Тут ровнее надо, а тут глубже”. Как я уже говорил, каждая “коробочка” питалась самостоятельно. Если с нами на “коробочке” находился кто-то старший, например, прапорщик, то он тоже с нами питался. Не было принято, чтобы прапорщики и офицеры питались отдельно от солдат. “Деды” пустили слух среди всех: “Лейтенанта не кормим. Нарвался”. Спустя время наш лейтенант приходит и интересуется: “Ну что, обедать будем?”, а ему в ответ: “Нет, мы не хотим, товарищ лейтенант” - “Ну ладно”. Как такового повара у нас нет, а приказать приготовить обед он не может. Покружился лейтенант, а потом сказал: “Ну ладно, пойду к соседям”. А те приготовили себе еду чуть пораньше, и ему сказали: “ А мы все, только что пообедали”. Лейтенант: “Ну ладно, пойду дальше”. Прошелся он таким образом по всем “коробочкам” и нигде не смог пообедать. На следующий день повторилось то же самое. У нас начальником штаба был майор Цеханович, который не один год провел в Афгане. Очень справедливый мужик. Однажды вечером это лейтенант подошел к Цехановичу и пожаловался, что его бойцы его не кормят. Тот ему сказал: “Лейтенант, научись, для начала, с людьми общаться, а жаловаться будешь потом”. Тот, видимо, сразу все понял, потому что подошел к нам и сказал: “Мужики, простите меня, был неправ”. Вот это дело другое! А то сидишь на БТРе, указываешь. Ты возьми лопату и, где неровненько, поправь. Ты же для себя это делаешь, а не для кого-то. Так что наказание “через желудок” очень действенный способ. Мы и прапорщика своего подобным образом воспитали. При этом не было какой-либо обиды или жлобы, ни у офицеров, ни у прапорщиков, все воспринималось по-человечески.

- Как праздновали праздники? Новый год, например, или дни рождения?

- Да никак. Кто умел, делали торты из коржей, промазав их припасенной для этого дела сгущенкой. Коржи удавалось испечь, если имелись для этого продукты, а обычно обходились накрошенным на мелкие кусочки печеньем. Мне на девятнадцатилетие “деды” подарили “мощный” подарок - большой кусок фанеры с иголкой посередине, ниткой и привязанным к ней коробком спичек. А что еще дарить-то? Ни у кого ничего нет, дарить нечего. Боеприпасы? Так их и так у каждого валом. Сигареты тоже есть. А это прикол, который запомнится на всю жизнь. Что это за прибор такой - думай, что хочешь. Смотрю, несут мне эту фанеру: “Мы тебя поздравляем, салабон!” Я покрутил в руках доску - оп! - спички увидел. Ну, спички вещь хорошая, в хозяйстве пригодятся. Вот такой был подарок. В честь дня рождения мы собрали большой стол, навесом от БТРа сделали тенечек и шикарно, по тем меркам, посидели. Никаких изысков не было - тушенка, каша - но посидели очень душевно.

- Когда вы отправлялись на выезд, вы забирали с собой абсолютно все свои вещи?

- Да, мы как цыгане кочевали. В казарме наших вещей практически не оставалось, только кровати и тумбочки.

- Матрасы, подушки и одеяла тоже увозили с собой?

- Нет, у нас со временем этого добра много накопилось своего, поэтому то постельное белье, что нам полагалось, оставалось на заставе. А вот все остальное - котлы, столы, стулья - крепилось к технике. Иногда со стороны было непонятно, БТР это или что-то другое. Выезжая, мы никогда не знали, куда и насколько отправляемся. Конечную точку маршрута знал лишь наш старший колонны. Когда прибывали на место, он давал команду и все приступали к оборудованию места стоянки.

- После того, как вам приходил приказ сняться с этого места, вам прибывала замена?

- Нет. Если нет необходимости в нашем нахождении там, то мы бросали все свои окопы, грузились и убывали туда, куда приказывали. Там начинали окапываться и обживаться по-новой.

- Часто приходилось во время выездов вступать в боестолкновения с душманами?

- Нет, при мне это стало происходить очень редко. Наверное, это все благодаря нашей разведке, ведь дело уже шло к выводу и активных действий не было ни с их, ни с нашей стороны. А до меня это было частым явлением. “Деды” рассказывали, что, бывало, часто сидели в ночных засадах на “духов”, бомбя их караваны с оружием.

- Мангруппе приходилось брать “духов” в плен?

- Нет. Когда у нас выводили Имам-Сахиб, там вообще была интересная ситуация. Мангруппу оттуда начали выводить еще раньше, чем нас. Если не ошибаюсь, в октябре или ноябре - еще тепло было. В феврале самыми последними уходили мы, из Нанабада.

- Мангруппу из Имам-Сахиба выводили сразу в отряд или вливали в другие мангруппы?

- Я так понял, что ее сразу в Союз вывели. Мы им помогали выходить, сопроводив их от “точки” до другого определенного участка их маршрута. К ним вела очень узкая дорога, на которой разъехаться невозможно. На протяжении определенного расстояния, наверное, километров пяти или шести, эта дорога шла в обрамлении аллеи из деревьев. И когда мы ехали встречать мангруппу, то на всем этом участке наблюдали следующую картину: сбоку от дороги стоит наш БТР, а рядом с ним человек пять “духов”, затем, чуть дальше, стоит БМП и человек семь “духов”. Причем душманы были вооружены, у каждой из групп имелся РПГ. Обе стороны, и наши и “духи”, охраняли эту дорогу. Когда мы прибыли в Имам-Сахиб, их мангруппа была уже в сборе, готова к выдвижению и мы, представляя собой их усиленную охрану, двинулись в обратный путь. Туда мы проехали еще более - менее, а когда к нам присоединился Имам-Сахиб, на обратном пути медленно идущая колонна была остановлена. Только техника остановилась, как в нее сразу же полезли с обыском “духи”. Они проверяли все БТРы, все машины. Нам по рации дали приказ не провоцировать и не препятствовать этому, поэтому нам оставалось лишь смотреть на то, как “духи” рыщут по нашей технике.

- Что они там искали?

- Сарбозов. Говорили, будто душманы согласились выпустить нашу колонну на том условии, что в ней будут одни лишь “шурави” и ни одного сарбоза. Наши командиры и разведчики дали слово “духам”, что сарбозов в нашей колонне не будет, но те, видимо, решили в этом убедиться лично. После того, как досмотр был закончен, “духи” сказали: “Погодите, сейчас мы дорогу разминируем, и вы поедете дальше”. То есть они четко подготовились к этому действию: туда они нас пропустили, а пока мы не вернулись, заминировали дорогу. Если бы мы их обманули, то нам бы всем пришел кирдык. Нас либо сожгли бы из гранатометов, либо, если бы мы решились на прорыв, то подорвались на установленных минах. Получив разрешение продолжить движение, мы облегченно вздохнули и потихоньку поехали дальше. Мне запомнился один “дух”, стоявший у дороги. Рядом с ним толпилась кучка вооруженных детей, которые, в случае необходимости, будут подносить ему боеприпасы. Один пацаненок стоял с выстрелом от гранатомета, который был выше него, а другой аж согнулся от тяжести ППШ, висящего на шее. И когда мы медленно проезжали мимо этого “духа”, наши с ним глаза встретились. Он на меня смотрит, и я, сидящий рядом с водителем, тоже смотрю на душмана. Тот, слегка отвел взгляд и с полным презрением плюнул через губу в нашу сторону. Я сначала хотел плюнуть ему в ответ, но решил, что лучше я гордость свою засуну куда-нибудь поглубже, чтобы вернуться домой живым. “Духи”, стоявшие вдоль дороги, были все на взводе, у каждого пальцы уже лежали на спусковом крючке. Поэтому я подумал, что если его сейчас спровоцирую, то нам точно не поздоровится: стоит одному только выстрелить, как с перепугу начнется беспорядочная стрельба и “духи” нас расстреляют, словно мишени в тире. Хотя, возможно, ничего бы и не было, кто знает. Но лишний раз рисковать жизнью не стоило.

- Когда мангруппа уходила из Имам-Сахиба, она забрала все свое имущество?

- Все, конечно, не заберешь. Все постройки и какие-то бытовые мелочи обязательно оставили афганцам. Это я сужу по нашему выводу.

- Оружие и боеприпасы в Имам-Сахибе оставили афганцам?

- Я не ходил по их “точке”, не заглядывал в помещения, но, думаю, что все это не оставлялось, а вывозилось в обязательном порядке. В пограничных войсках все было организовано четко и грамотно, все свое мы вывезли.

- Долго пришлось вам ждать готовности имам-сахибской мангруппы?

- Нет, мы долго времени в Имам-Сахибе не провели. Когда мы прибыли, они уже были готовы, ждали нас. Мы встали в колонну и отправились в обратный путь.

- Имам-сахибскую мангруппу вы выводили до места расположения своей мангруппы?

- Нет, мы ее сопроводили в другое место, сейчас уже и не вспомню куда. Мы вывели ее в более-менее безопасный район, а дальше она отправилась своим ходом, без нашего сопровождения. Свою “точку” мы впоследствии выводили самостоятельно, без какого-либо усиления, нам никто не помогал.

- Когда начался вывод вашей мангруппы?

- В феврале. Четырнадцатого числа мы были уже в Союзе. Примерно за сутки до начала вывода нам сказали, что мы отправляемся в Союз, а тринадцатого начался вывод мангруппы. К тому времени были подтянуты к месту дислокации все посты, возвратились все группы, которые были на выездах. Весь личный состав находился на “точке”, либо на постах, выставленных рядом с ней.

- Как можно было за сутки собрать и подготовить к вывозу все, что наживалось годами?

- Эта процедура началась еще раньше, потому что вопрос о выводе в Союз был делом решенным, оставалось определиться лишь с датой. Все более - менее ненужное имущество ММГ потихоньку вывозилось в Союз “Уралами”, которые постоянно гоняли в Союз. Самое нужное и жизненно необходимое, например, запас боеприпасов, мы, разумеется оставили и вывозили их уже, когда уходили сами. Непосредственно в день вывода меня посадили на БТР, у которого почему-то экипажа не было совсем, то ли они заболели, то ли уже уехали. Ни наводчика, ни водителя у этой машины не было, а перегнать ее в Союз, разумеется, надо, поэтому начальник сказал: “Вот, принимай”. Я попросил: “Дайте мне хотя бы один круг на этой машине сделать, чтобы привыкнуть к ней”, но мне сказали: “Все потом”. Не помню уже, кого мне дали наводчиком, и мы поперли в Союз. По дороге я чуть не задавил одного “духа”. Территория вокруг мангруппы была заминирована, и саперы разминировали один участок, чтобы нам не через центральные ворота выезжать, потому что, как говорили, нас там могла поджидать засада. В результате мы пошли другой дорогой. Выезжали рано утром, а афганцы, как воронье, уже дежурили около “колючки”, чтобы поскорее попасть на покидаемую нами территорию и урвать самое лучшее. И вот мы едем, а один афганец бежит, руками машет и, видимо споткнувшись о “колючку”, падает прямо перед колесом по моей левой стороне. Испуганные глаза его, растянувшегося на земле, помню до сих пор. Первой мыслью было надавить на газ, но потом подумал: “Человек же, все-таки”, поэтому притормозил, позволив афганцу подняться на ноги и убежать.

- Саперы все минные поля снимать не стали?

- Нет, они только сделали небольшой проход для техники и все. А “духи” всю ночь жгли костры вокруг “точки”, ждали, когда же мы оттуда уедем.

- Представляю, какое напряжение было в ту ночь у часовых.

- Да мы в ту ночь, считай, все не спали. Мы стреляли из сигнальных пистолетов осветительными ракетами так часто, что боялись, что у них стволы расплавятся. Бабахали постоянно, от ракет было светло как днем. Никто не знал, что у “духов” на уме и какие шаги они предпримут.

- Во сколько вы покинули место постоянной дислокации?

- Как только начало светать, чтобы успеть за световой день пройти маршрут. Это же была зима, рассветало поздно, а темнело рано.

- Сами солдаты не оставляли “духам” никаких сюрпризов в виде гранат или растяжек?

- Нет, потому что мы с местными афганцами жили нормально: они старались нас не обижать, и мы их не трогали. Когда мы с нашими разведчиками выезжали в кишлак на встречу с кем-то из их доверенных лиц, мы общались с детворой, которая сразу прибегала к нам, крича: “Шурави! Шурави!”

- Переводчики у вас были из числа солдат?

- Да, в основном это были таджики. Они не были причислены к какой-нибудь из групп, а, в основном, постоянно находились рядом с представителями разведки.

- Погибшие или раненые у вас на заставе были?

- В мое время, что я там провел, один солдат умер. Он родом из Казахстана, и мы с ним вместе были в учебке. Обидно было. Нас вывели из Афгана, бросили на усиление государственной границы. Но привезли нашу мангруппу в чистое поле, где нет ничего, лишь яма под котлован, которую выкопали экскаватором. Почва там даже не грунт, а галька со щебнем. Пришлось обходиться тем, что мы привезли на себе из Афганистана. Поначалу мы жили кто в БТРе, кто на БТРе в “спальнике”. И вот этот парнишка простыл. Пожаловался он нашему лейтенанту - доктору, мол, болеет, температура у него. Доктор сунул ему таблетку со словами: “Держи. Не помрешь, все будет нормально”, но на следующий день мы проснулись, а наш товарищ уже лежит на броне холодный. Так и умер парень от какой-то простуды.

- В Афганистане болели часто?

- Ну, дизентерия была иногда. А с другими болезнями типа гепатита или тифа у нас все обстояло хорошо, никто практически не болел. Были другие болячки, типа загноений разных.

- Ранения среди личного состава были?

- Было одно. Свои случайно подстрелили.

- Медики на заставах в мангруппе были?

- Санинструкторы были на заставах, а в ММГ был офицер-медик из “пиджаков”. Он закончил мединститут, если не ошибаюсь, был хирургом по специальности, и после окончания военной кафедры должен был отслужить в армии год. Так что, при необходимости, какую-то медицинскую помощь могли оказать и непосредственно на “точке”. Если что-то серьезное, то вызывали борт и отправляли в отряд. Наш санинструктор был медиком от бога, у него рука была легкой. Меня как-то это миновало, но из-за сырого климата гниющие раны были у многих: слегка укололся где-то и все, началось. Несколько раз мне приходилось ассистировать санинструктору, держа руку или ногу, когда он вскрывал гнойные нарывы и обрабатывал раны. А наш доктор, который офицер, был абсолютно гражданским человеком. Во время одного из выездов начальник штаба привез награды. Нас построили рано утром, еще лежал туман, и Цеханович стал называть фамилии награждаемых: “Такой-то!” - “Я!” - “Ко мне!” - “Есть!” Называет он фамилию нашего доктора, например: “Старший лейтенант Иванов!”, а в ответ раздалось: “Да-да”. Начштаба дает команду: “Ко мне!”, а в ответ раздается опять “гражданское”: “Хорошо”. Все уже привыкли к его гражданской манере общения и не обращали на это внимания, понимая, что это он не выделывается, а просто такой и есть человек на самом деле.

- Транспортная связь с отрядом осуществлялась бортами или автомобильным транспортом?

- Машины к нам из отряда иногда приходили, но бортом доставка осуществлялась гораздо быстрее. Привезти письма, продукты, пополнение, отвезти кого-нибудь в отпуск или в госпиталь - все это делалось вертолетами. Меня, когда заболел желудок, в Союз отправили бортом. Там я полежал немного в отрядном госпитале, а затем так же, вертушкой, меня доставили обратно в мангруппу. Так что я четыре раза официально пересекал госграницу.

- Были у вас операции, проводимые совместно с десантно-штурмовыми маневренными группами?

- Стояли мы как-то в одном из кишлаков и вдруг ночью началась стрельба. Мы поначалу все подорвались, но потом, поняв, что стреляют где-то в стороне, немного успокоились. Под утро стрельба затихла. На следующий день нас сняли, и мы отправились куда-то в другое место. У нас на каждом БТРе стояло по баку из нержавейки, укупоренные в деревянные ящики. Это были, своего рода, термосы, в которых мы хранили воду. Едем, едем, а потом вдруг остановились. Смотрим, впереди сопка, а оттуда пацаны бегут. Все оборванные, небритые, но наши. Они сразу к нам: “Пацаны, попить дайте чего-нибудь”. Оказалось, это ребята из “дэша”, их забросили на эту сопку, но вода у них закончилась. Они пошли ночью в сторону кишлака, чтобы в колодце набрать воды, а им “духи” не позволили этого сделать. Так что ребята остались без воды. А то, что обычно сбрасывают с вертолетов в резиновых бурдюках, это просто ужас, я пил эту воду со специфическим вкусом. Но когда пить хочется, куда деваться - пить будешь все, что можно. Но у этих ребят даже такой “резиновой” воды не было. Мы, что могли, оставили ребятам из наших водяных запасов. Раньше, еще “деды” рассказывали, служить в дэша было делом чести, туда стремились попасть. Парни там были рослые и крепкие - настоящие десантники. Но потом туда стали ссылать всех “залетчиков”: провинился - в “дэша”. И никаких тебе рослых парней: смотришь на него, мелкого, и думаешь: “Что ты здесь в “дэша” делаешь?” А ведь у парней из ДШМГ техники никакой нет, они всегда все на себе таскают, от боеприпасов до минометов. Да и кидали их всегда в самую задницу - то в тыл какой-нибудь из банд, то в засаду, то еще куда-нибудь. И доставалось им от “духов”, конечно, больше чем нам. Мы хоть как-то на колесах, с броней, а они все пешком, без поддержки. Мне однажды довелось на аэродроме в отряде видеть, как гоняют парней из “дэша” - это жесть, не позавидуешь им. Так что мы отдали пацанам все, что смогли, и они побежали обратно к себе на сопку, выполнять поставленную задачу.

Акузов В. (слева) с товарищем в кишлаке Бишкапа

- При выводе, перед пересечением границы, предварительно собирали все мангруппы?

- Мы, третья ММГ, шли своим ходом, ни с кем не объединяясь. Пошли через Дашти-Калу, и, переехав реку по понтонному мосту, на территорию Союза зашли в районе Нижнего Пянджа.

- Вам устроили встречу на родной земле?

- Да. Сразу на берегу нас ждала палатка, в которой была оборудована душевая и где мы имели возможность помыться, переодеться и привести себя в порядок.

- Переодевались в “парадки”?

- Нет. Чтобы мы прилично выглядели, нас переодели в обычные “афганки”, только новые. Затем колонна отправилась в поселок Нижний Пяндж, но на въезде в него была остановлена праздничным митингом, после окончания которого мы до самого захода солнца шли маршем к себе в отряд. Ну, а потом, как я уже говорил, нашу мангруппу отправили на усиление государственной границы. Мы несли там службу, меняясь заставами каждую неделю, практически до самого моего дембеля.

Встреча в Нижнем Пяндже

- Где в это время находились те заставы ММГ, которые не были задействованы на охране государственной границы?

- Они находились в Халкояре, на территории учебного пункта, где была оборудована база нашей мотоманевренной группы. А, поскольку в отряд пришло молодое пополнение, нас использовали в качестве инструкторов.

- Когда Вы еще сами проходили обучение в Халкояре, среди ваших инструкторов были те, кто уже имел за плечами афганский опыт?

- Да, было немного сержантов, которые побывали в Афгане.

- Они после ранения были направлены в учебный центр?

- Нет, скорее они были направлены туда по причине нехватки начальствующего состава. Некому было обучать молодое пополнение, а тут еще и возможность передать имеющийся боевой опыт.

- Офицеры с боевым опытом в учебном центре были?

- Были и офицеры, но их тоже было мало. Вот, например, “Гавана” к нам пришел из Халкояра, а затем возвратился обратно туда же.

- У Вас имеются награды за Афганистан?

- У меня медаль “За боевые заслуги”. Вручали мне ее перед дембелем, в отряде. В тот день происходило массовое награждение, на плацу выстроилось человек двести награждаемых, причем всех награждали только за Афган. И награды всем вручал даже не начальник отряда, а лично генерал-майор Мартовицкий, бывший командующим пограничной группировкой в Афганистане.

Генерал-майор Мартовицкий вручает медаль Акузову В.А.

- Когда вы находились в Афганистане, вам туда привозили денежное довольствие?

- Нет, оно в Союзе все шло каждому на книжку в соотношении один к трем. То есть мне полагалось не семь рублей как я получал бы, находясь в отряде, а двадцать один рубль. Когда уходил на дембель, перед тем, как отправиться домой, я все положенные мне деньги получил на руки.

Дембеля улетают из Нанабада

- В Афганистане была возможность подготовиться к дембелю?

- Мы этим стали заниматься уже когда вышли в Союз. Я в учебке, водитель-инструктор, у меня в подчинении куча “молодых” - что ж не смогу подготовиться что ли? Поэтому у меня было кому подшивать, ушивать и шинель начесывать.

- Как домой добирались?

- Из отряда до Душанбе автобусом, а дальше поездом. Хотели сначала полететь самолетом, потому что деньги имелись, и за Афган выплаты получили, и родители из дома прислали, но билетов в продаже не оказалось. Можно было купить билеты на рейс, который будут лишь через неделю, но ну его нафиг - хотелось поскорее попасть домой.

- Дома знали, что Вы находитесь в Афганистане?

- Нет, не знали. Я об этом не писал, не желая расстраивать родителей. Они знали, что я служу на советско-афганской границе, но о том, что я нахожусь по другую ее сторону, им было неизвестно. Единственная, кто об этом знала, была заведующая клубом тетя Валя Павлова. У нас праздновалась какая-то круглая дата со дня образования населенного пункта и завклубом прислала в часть письмо с просьбой предоставить мне краткосрочный отпуск, чтобы я приехал на этот праздник. Это все происходило примерно в сентябре или октябре, почти перед моим дембелем. Меня вызвали к начальству: “Поедешь?” - “А смысл? Мне и так осталось пару месяцев служить. Не поеду”. И из части тете Вале отправили ответ, мол, не может он приехать в связи с исполнением интернационального долга. Та, получив ответ, не стала сообщать о полученном известии моим родителям, она зашла издалека, пытаясь выяснить, знают ли они о том, где я нахожусь. И, поняв, что родители не в курсе, промолчала, не став им ничего рассказывать.

- Вам пришлось переслуживать какое-то время?

- Нет, мы были первым призывом, ушедшим на дембель вовремя. Это, видимо, связано с тем, что нас уже вывели из Афганистана. А вот мои “деды” переслуживали порой до января или до февраля. Если бы я не попал под вывод, то тоже сидел бы там до весны, а так в начале декабре 1989-го был уже дома.

Декабрь 1989 г.