Лебедевский Алексей Петрович

- Родился я 10 марта 1960 года в совхозе Октябрьский Ольховского района Волгоградской области. Мама у меня работала учителем в школе, а отец в совхозе был сначала сварщиком, а затем механизатором. В 1975 году я закончил “восьмилетку” и поступил в Новоаннинский сельскохозяйственный техникум. После окончания учебы в техникуме успел до осени поработать агрономом в родном совхозе и 25 октября 1979 года был призван в армию. Служить был направлен в Закавказский пограничный округ в Пришибский пограничный отряд. В то время в Пришибе, кроме строевой “учебки”, находилась и Отдельная школа мастеров электроприборов, в которую я и был зачислен. Эта школа готовила специалистов-”системщиков”, которым предстояло заниматься ремонтом систем инженерного заграждения, стоявших практически на всем протяжении границы СССР.

- Чему вас там обучали?

- Управление системой инженерного заграждения осуществляется блоками, через которые и передается на заставу сигнал о сработке системы. Нас учили устанавливать систему вместе с соответствующей аппаратурой, налаживать ее бесперебойную работу, заниматься ремонтом блоков управления. По окончании срока обучения нам пришлось сдавать выпускные экзамены, в число которых, кроме строевой и физической подготовок, входили физика и электроника. Мы рисовали различные схемы и объясняли экзаменаторам принципы работы устройств. 

Срок обучения у нас в школе составлял полгода и по выпуску все получали звание “младший сержант”. Выпускники строевой “учебки” все оставались служить в Пришибском отряде, а из нашей школы разъезжались по всем пограничным округам.  Из Пришиба нашу группу выпускников автобусами отвезли в Баку, там на пароме переправили до Красноводска, где посадили в поезд и по железной дороге добрались до Алма-Аты. В Управлении Восточного пограничного округа, произошло распределение всех по отрядам, где на тот момент требовались специалисты-”системщики”. По распределению я попал в Панфиловский пограничный отряд, на китайскую границу.  Просидев пару дней в отряде, меня направили для дальнейшего прохождения службы на образцово-показательную заставу, где в 30-х годах, в должности парторга заставы, проходил службу член Политбюро ЦК КПСС Константин Устинович Черненко. Показательная застава она и есть показательная: чуть не круглые сутки там наводился порядок, потому что кто бы ни приехал в отряд из известных личностей - спортсмены или артисты, их обязательно везли к нам на заставу. В 1979 году на заставу приезжал и сам Черненко, посадив на ее территории два ореховых дерева.

- Какое собственное название имела застава?

- “Хоргос”. По названию поселка Талды-Курганской области, расположенного неподалеку от заставы.

- На какую должность Вас зачислили на заставе?

- Комтех. Командир технического отделения. В мою задачу входило обслуживание системы-”сотки”, установленной на участке заставы. Кроме С-100, мне, совместно со специалистами из Москвы, довелось устанавливать и более новую, на тот момент еще экспериментальную, систему “Эльтон”.

- Чем “Эльтон” отличался от С-100?

- У него были другие, более современные блоки сработки системы. На С-100 просто шла “колючка” по столбам, а “Эльтон” был дополнен вспомогательными датчиками. При мне шла лишь установка нового вида системы, в действие ее еще не запускали.

- Китайская граница была беспокойной? Сработки системы часто случались?

- Да постоянно - за ночь по два-три раза тревожная группа выезжала. То нарушитель пройдет, то кабаны проволоку порвут. За нарушителями, после того как их задержат, сразу приезжали из отряда - там с ними работали представители Особого отдела. Если нарушителя увозили в отряд днем, то его перед тем как увозить, обязательно переодевали в наше солдатское х/б, чтобы жителям Хоргоса не было видно, кого везут в машине, ведь солдатская форма не так бросается в глаза.

- Как поощряли за задержание нарушителей?

- Одного сержанта медалью наградили, а другому солдату, по фамилии Демчило, дали отпуск. Он в отпуск сходил, и мы вместе с ним в Афганистан уехали.

- На тот момент Вы знали о начавшихся в Афганистане событиях?

- Не очень. Информации практически не было. Немного информации стало доходить уже когда я попал служить на границу. В Пришибе у нас был старшина, который по возвращении из отпуска рассказал, что в поезде встретил ребят, с которыми сам когда-то оканчивал “учебку”, и те направлялись в Афганистан. Мы ему тогда не поверили: “Не может быть! Пограничник границу не переходит”. Про участие погранвойск в афганской войне тогда никто не говорил, эта тема оставалась секретной и после ее окончания.

- Как с линейной заставы Вы попали в Афганистан?

- В Восточном пограничном округе, на базе Пржевальского пограничного отряда, был создан сводный боевой отряд, или сокращенно СБО. Поскольку обстановка на афганской границе была сложной, СБО Восточного округа отправили именно туда. Отряд там уже работал некоторое время, но по причине выбытия личного состава, пополнение в него собирали со всех отрядов округа, например, из числа пограничников Панфиловского отряда в СБО нас отправили лишь двоих - меня и Серегу Демчило. На заставе меня вызвали к себе прибывшие представители политотдела нашего отряда и сообщил: “Есть решение направить вас на помощь Пржевальскому отряду. Вы согласны?” А что тут скажешь, ведь ты принимал присягу, значит обязан беспрекословно выполнять приказы. К тому времени на нашей заставе собрались три комтеха: одному пришла пора увольняться, другой слишком молодой, ну и я. Молодого не отправишь в Афганистан, он отслужил лишь полгода, а “за речку” отправляли лишь тех, кто уже отслужил не менее года. Так что, кроме моей, другой кандидатуры в Афганистан не оказалось. 

Всего для пополнения сводного боевого отряда было собрано с отрядов и застав Восточного пограничного округа около двадцати человек. Поскольку мы были необходимы в качестве стрелков, на наши военные специальности никто внимания не обращал. Что касается званий, то я был единственным сержантом в группе, остальные все были рядовыми. В политотделе отряда у меня забрали комсомольский билет, сказав, что отдадут, когда я вернусь обратно. Отправляя нас в СБО, нам сказали, что мы убываем туда всего на два месяца, нужно подменить ребят, которые заболели брюшным тифом, а у них в отряде для замены людей не хватает. В результате я уволился без комсомольского билета и дома, в райкоме комсомола, меня доставали вопросами: “Куда ты дел комсомольский билет?”. Я отвечал: “Не знаю, в отряде остался. Может его там уже выбросили”.

 Наш сводный боевой отряд на территории Афганистана усиливал на тот момент мотоманевренные группы Пянджского пограничного отряда. Поездом нас сначала привезли в Душанбе, а оттуда автобусом привезли в Пяндж. Ночь мы переночевали в казарме отряда, а утром всех стали вызывать в штаб, где приказали сдать на склад все свое пограничное обмундирование: “Потом заберете, когда будете увольняться”. Все имущество складывалось в большие мешки, которые зашивались и подписывались. Пришлось мне вместе с формой сдать на хранение и свой, уже наполовину сделанный, дембельский альбом. Разумеется, ничего из того что сдали, мы потом уже найти не смогли. 

- Что вам выдали взамен сданного пограничного обмундирования?

- Еще в Панфилово, поскольку было известно, что мы отправляемся в Афганистан, нам выдали обычное хэбэ без погон и безо всяких знаков различия. Но поскольку солдат, убывая в командировку, должен с собой везти и все свое имущество, мы выехали из отряда, нагруженные всем, что нам полагалось, даже “парадками”.

- Во что вы были обуты?

- Да в обычные кирзовые сапоги. Тогда еще ничего из униформы особенного не было, поэтому использовалось все то же самое, что и на заставах в Советском Союзе.

- А зимой какую носили одежду?

- Короткие куртки, именуемые “бушлатами”, и зимние шапки. Летом нашим головным убором была панама.

- Как же сержанты выделялись на общем фоне?

- Лычек у сержантов тоже не было. Как потом оказалось, в Афганистане даже у офицеров на плечах не было ни одной звездочки. Даже кокард или звездочек на панамах ни у кого не имелось. Бывало, лежим в сорокаместной палатке на какой-нибудь из “точек”, смотрим - в дверном проеме мелькает чья-то фигура, пытаясь командовать. Мы ему сначала в ответ: “Да иди ты нахрен”, а потом, приглядевшись, понимаем, что он постарше нас будет - значит это кто-то из местных офицеров.  

Поначалу планировалось, что все мы попадем служить в ДШГ и будем находиться непосредственно в отряде, где на тот момент была лишь десантно-штурмовая группа, которая самостоятельно, как боевая группа, в боевых действиях не участвовала. Ее при необходимости, по несколько человек, из отряда вертолетами доставляли туда, где обстановка требовала увеличения личного состава какой-либо из “точек”. ДШМГ, или “дэша”, которые выполняли более широкий спектр задач, тогда еще не были созданы, их комплектовать стали уже после нашего увольнения в запас, в 1982-м году. По численности своей они заметно превосходили личный состав ДШГ, что позволяло им проводить самостоятельные операции на территории Афганистана. Да и зона ответственности у “дэша” стала побольше. 

Однако уже в Пянджском отряде все переиграли и в феврале 1980 года я отправился в СБО. Вертолетами нас перебросили на точку “Янги-кала” Пянджского погранотряда, где в то время находился наш сводный боевой отряд. Разместились мы в большой палатке, которая хоть и отапливалась двумя “буржуйками”, но совершенно не прогревалась, поэтому спать приходилось одетыми. Настолько непривычно было видеть такие условия проживания, что первые дни я тосковал по своей заставе. мне даже иногда снились сработки сигнализации на границе.

- Как Вас встретил личный состав СБО?

- Нормально меня там встретили, ведь я попал в СБО уже отслужив год. Сразу хочу сказать о неуставных взаимоотношениях. Коллектив у нас был хороший, никакой “дедовщины”, как в Советской Армии, у нас не было, все заботились друг о друге.  Например, возвращаюсь я из засады, на ужин не успеваю. Но точно знаю, что меня будет ждать мой котелок с едой, никто на него даже не покусится. Поев, я не буду оставлять свой котелок на столе, в надежде что его кто-то за меня помоет - нет, я, сержант, сам приведу его в порядок и только тогда отправлюсь спать. Разве я могу вместо себя заставлять что-то делать кого-нибудь из “молодых”, с которыми мне потом в бой идти? Там, в одном окопе, мы все, независимо от срока службы, одинаковы - грязные и голодные, нам приходится делиться друг с другом последним сухарем. 

- На какую должность Вас зачислили?

- Командир стрелкового отделения. Хоть я и технарь по своей военно-учетной специальности, но все-таки сержант. А сержант должен уметь все.

- В Афганистан Вы прибыли со своим оружием?

- Нет, автомат я получил уже на “точке”.  Оружие там не выдавалось под запись, тебе показали автомат, стоящий в пирамиде: “Твой. Подсумок внизу” - и все. Видимо это был автомат кого-то из тех, кто уехал в госпиталь. Неизрасходованные патроны, в отличие от Союза, там не нужно было сдавать. И вообще, недостатка в боеприпасах там не было: у каждого в вещмешках в обязательном порядке в качестве боевого запаса лежало по пять - шесть пачек патронов, плюс в ружпалатке стояли ящики с патронами - бери сколько тебе нужно. Здесь же и ящики с гранатами - хочешь “эфку” бери, хочешь РГД. Обычно брали по паре гранат разного вида.

Несколько дней мы просидели, практически ничем не занимаясь, поскольку было небольшое затишье в боевых действиях. Несколько раз мы сопровождали колонны с продовольствием и боеприпасами, которые встречали на берегу реки Пяндж и вели их по “точкам”. Едва мы ознакомились с ситуацией, как спустя несколько дней отряд перебросили на точку “Дашти-кала”, где на тот момент полным ходом шло оборудование новой “точки”. Поскольку все, кому предстояло нести службу на этой “точке”, занимались строительными работами, возводя для себя жилье, мы расположились поодаль и занимались тем, что охраняли стройку от внезапного нападения со стороны душманов. “Янги-кала” и “Дашти-кала” - это были первые “точки” Пянджского погранотряда на афганской земле. Первая уже полностью функционировала, а вторую только готовили к использованию. Почти две недели мы просидели на “Дашти-кале”, практически ничем не занимаясь. 

- Эти “точки” имели по периметру систему инженерных заграждений?

- Они были обнесены колючей проволокой в качестве ограждения, по периметру были установлены “сигналки” и раскидано МЗП (малозаметное препятствие в виде проволочной сети, которое монтируется на подходах к основному заграждению и существенно усложняет пути подступа к объекту назначения - прим.ред.). 

- Каков был состав СБО?

- У нас было семь БМП и две заставы десанта человек по тридцать каждая. Это потом созданные в отрядах десантно-штурмовые маневренные группы при необходимости доставлялись вертолетами в любой участок своей зоны ответственности на территорию Афганистана. А наш сводный боевой отряд в то время полностью находился “за речкой” и все передвижения осуществлял наземной техникой. В отличии от мангрупп, которые постоянно находились в одном и том же месте, у нас не было определенного пункта дислокации и наш СБО находился в постоянном движении. Например, на “точке” какой-нибудь из ММГ осложнилась обстановка - мы садились на броню и неслись туда, где требовалась наша помощь. Прибыли, помогли разобраться с проблемой на месте, и остались там на месяц или полмесяца, пока где-нибудь на другой ММГ не понадобится наша помощь. Таким образом мы работали сначала на участке Пянджского отряда, а затем мотались между ММГ Московского погранотряда. Поскольку мы полностью находились в оперативном подчинении Пянджского отряда, все снабжение и даже почту мы получали через Пяндж.

- Вертолеты, прилетающие к вам постоянно из Союза, “духи” сбивали?

- При мне не было ни одного такого случая. Однажды “духи” в горах сбили вертолет, который вез десант из ДШГ. Машина упала, но никто, к счастью, не погиб. И эти шестеро ребят сидели на высоте, пока их не сняли оттуда другим вертолетом.

- Как состоялось Ваше боевое крещение?

- Мы сопровождали колонну и на обратном пути, проезжая через какой-то небольшой кишлак, два наших КАМАЗа подорвались на мине. Из-за дувала по нам сразу же открыли стрельбу. С отражением этого нападения мы справились собственными силами, главное, что все остались живы.

- Для выполнения боевых задач использовались сразу все семь БМП сводного боевого отряда?

- Большей частью да. Например, если нужно было прочесать какой-нибудь кишлак, то все семь машин окружали его, а десант отправлялся на прочесывание. На сопровождение колонн тоже выезжали всем составом, оставляя одну машину на обслуживание “точки”.

- Чем вы были вооружены?

- Автоматы и пулеметы - РПК и ПК.

- Каски и бронежилеты во время боевых выходов носили?

- Бронежилетов у нас не было, а каски надевали лишь при необходимости, когда видели, что намечается что-то серьезное, или когда работали в каменистой местности, чтобы отколовшийся от рикошета кусок камня не угодил в голову.

На выходе. Лебедевский крайний справа.

- Гранатометы и минометы на вооружении СБО были?

- Из гранатометов у нас в СБО на вооружении были лишь РПГ, а вот десантно-штурмовая группа была вооружена еще и СПГ. Я однажды видел, как стреляет СПГ, мне понравилось. У нас в русле валялась кабина от ЗиЛа и ребята, установив на ножках СПГ, выстрелили по ней так, что ее отбросило взрывом. Еще у нас было две машины ГАЗ-66, которые таскали на прицепе минометы “Василек”, заряжаемые кассетами. На каждой из “точек” было по одному-два миномета из приданных сил - либо 120-мм либо 82-мм, а на точке “Рустак” Московского погранотряда находилась целая минометная батарея.  Кое-где на “точках” стояли и “Васильки” - тогда только все начинало организовываться, поэтому единообразного вооружения еще не было. Подобная ситуация была не только в вооружении. У нас не было бани, жили мы в палатках. Когда нужно было перебираться на другую “точку”, мы все свои палатки собирали, все имущество грузилось на технику и таким цыганским табором мы двигались по дорогам Афганистана.

- У вас были грузовики?

- Да, пара “Уралов”, на которых мы возили имущество. Если чего-то не хватало, то это привозили вертолетами и сбрасывали нам прямо с воздуха. Размещались мы практически всегда в палатках. Но когда “духи” раздолбали “точку” Московского отряда “Чахи-Аб”, на ней осталась лишь половина личного состава и нас бросили туда чтобы мы усилили ее своим присутствием, в “Чахи-Аб” нам пришлось жить в блиндажах. Каждому отделению досталось по блиндажу и своему посту, за охрану и оборону которого оно отвечало. За каждым отделением было закреплено по БМП, поэтому на постах были оборудованы капониры, в которых стояла бронетехника. В случае тревоги отделению не нужно было бежать далеко, оно сразу же занимало оборону. А в других местах на посты нужно было выезжать. Например, в “Дашти-Кала”, чтобы добраться до поста, нужно было пересечь речку Кокча. Пост, оборудованный прожектором, находился на вершине сопки на противоположном берегу реки, и смена там происходила каждую неделю. Обычно Кокча пересыхала и можно было добраться на пост своим ходом. Но после того, как пройдут дожди, река наполнялась, становясь быстроводной, и чтобы попасть на пост, приходилось пользоваться афганской переправой. Хоть этот пост и находился в пределах “точки” “Дашти-Кала”, службу на нем несли поочередно отделения нашего сводного боевого отряда во главе с офицерами. От личного состава “точки” на посту была лишь смена прожектористов. Основной задачей этого поста была охрана переправы через реку Кокча.

В Чахи-Аб

- Что за прожектор был на этом посту?

- Небольшой такой прожектор, АПМ-90, установленный на грузовике. Рядом с этим постом начинался сам кишлак Дашти-Кала, в окрестностях которого французы проводили раскопки, искали город времен Александра Македонского. Когда в Афганистане началась заваруха, французы уехали, оставив все свое имущество и колесные вагончики, в которых проживали. Все оставалось стоять нетронутым, даже местные афганцы, которые жили довольно бедно, ничего оттуда не растащили. Но когда стали оборудовать в тех местах “точку”, наши офицеры, которые тоже жили в палатке, притащили из кишлака эти французские вагончики, зацепив их за БМП. Не знаю, договаривались они об этом с афганцами или нет, но вагончики оказались у нас. Разумеется, нам стало интересно, и мы решили посмотреть, как там внутри. А там красивые резные плафоны и выключатели, которых мы у себя не видели, выдвижные столики и диванчики! Ну как такую красоту себе не забрать? Помню, я отрезал себе один из этих плафонов, кто-то другой еще что-нибудь для себя решил из этого вагончика забрать. Не успели мы оттуда уйти, как в небо взлетела красная ракета, означающее общее построение. Мы побросали все и побежали строиться у палаток. Когда все собрались, подполковник Грищук, начальник всей этой “точки”, начал нас отчитывать: “Тридцать лет при феодальном строе простояли эти вагончики и их никто не трогал. А приехали в Афганистан коммунисты и за пять минут весь вагончик растащили! Как вам не стыдно!” А ведь нам всего лишь хотелось улучшить свои бытовые условия, которые были совсем уж отвратительными.

- В каких операциях Вам довелось участвовать?

- Поначалу мы занимались тем, что прочесывали кишлаки. В том районе орудовали две крупные банды: одна под руководством инженера Башира, а вторая под руководством инженера Наби. Рассказывали, что эти банды и после нашего увольнения еще долго гоняли по окрестным горам. Ходили слухи, будто главари этих банд в свое время проходили учебу в военных училищах Советского Союза и поэтому имели соответствующую подготовку к ведению боевых действий. Кроме этих двух банд были и другие, малочисленные, состоящие преимущественно из бывших уголовников. Эти банды отличались тем, что с одинаковым постоянством воевали как против нас, так и против отрядов этих инженеров. Инженеры Башир и Наби со своими отрядами часто совершали с территории Афганистана нападения на заставы Пянджского пограничного отряда. Но, благодаря работе разведки, о планируемых действиях, как правило, знали заранее и готовились к ним, усиливая линейные заставы на всем протяжении границы. Нашему СБО ставилась задача перекрыть все возможные пути отхода банд вглубь Афганистана, после того, как они получат отпор на границе. Разведке удавалось получать подробную информацию о планах душманов благодаря тому, что в тех местах проживали преимущественно таджики, у которых были сильно развиты родовые связи. Большинство советских таджиков имели родственников на сопредельной территории, поэтому и сами к ним ходили в гости, и те приходили на советскую территорию, угоняя скот.

К крупным операциям пограничные войска стали привлекать уже лишь после того, как были созданы ДШМГ, и зона ответственности пограничных войск на территории Афганистана была расширена на сотню километров.

- А у вас каков был размер зоны ответственности?

- Мы действовали вдоль границы на глубину до тридцати - сорока километров, не более. В нашу зону входили лишь небольшие кишлаки, а когда зону расширили, то в нее вошли уже и города.

- Какие задачи ставились СБО при прочесывании кишлаков?

- Все зависело от информации, которую получала наша разведка, действуя совместно с афганскими органами безопасности. Например, поступила информация, что в этом кишлаке скрывается банда. Кишлак окружали, через громкоговоритель оповещали его жителей, предлагая им временно покинуть кишлак, а затем приступали к прочесыванию. Кто не выполнял просьбу и оставался в кишлаке, того задерживали.

- Население, вышедшее из кишлака, подвергалось фильтрации?

- Во многих кишлаках было что-то типа народного ополчения, мы их называли сарбозами. Так они там знали в лицо практически каждого жителя кишлака и любого чужака выявляли моментально. Наша разведка очень плотно работала с этими сарбозами. Ну, а пока они выявляли чужаков среди вышедших, мы проходили по кишлаку и собирали тех, кто там остался. Неразберихи, конечно, при этом было много, работа толком еще не была отлажена. Например, мы собираемся войти в кишлак с одной стороны, а в это время с другой его стороны вертолетом высаживают ДШГ, и мы идем по кишлаку не догадываясь друг о друге. ДШГ начинает палить во все стороны, мы, не зная, кто открыл огонь, стреляем в ответ. И эта перестрелка обычно длится до тех пор, пока окончательно не разберутся, кто в кого стреляет.

Получили как-то информацию, что, по оперативным данным, в кишлаке планируют собраться на совещание главари банд. Наше начальство звонит в отряд: “Пришлите нам на помощь ДШГ, своими силами мы можем не справиться. Кишлак в горах находится и полностью блокировать его у нас не получится”. А те в ответ говорят: “Да вы сначала съездите туда, осмотритесь, а потом будем принимать решение - усилить вас или нет”. Против приказа не попрешь, мы сели на три БМП и отправились к кишлаку. Но не успели мы к нему подъехать, как нас обстреляли из гранатометов. Пока прилетела ДШГ, уже стемнело и душманы, знавшие все тропы в округе, безнаказанно ушли из кишлака.

Лишний раз вступать в контакты с местным населением нам категорически запрещалось. Нам не разрешалось иметь ни фотоаппаратов, ни радиоприемников. Но несмотря на все запреты у нас имелась “подпольная” камера “Смена-8” и мы фотографировались тайком от офицеров. Пленку проявляли в котелке, а когда удавалось, полученные негативы передавали в отряд знакомым ребятам, чтобы те напечатали для нас фотографии. Часть фотографий к нам не возвращалась, поскольку в отряде постоянно устраивались шмоны и офицерами изымалось все, что было запрещено. Шмоны устраивались и на территории Афганистана. Смотришь, в палатке какой-то офицер лазит - ага, это значит особист решил шмон утроить. Он строго следил за тем, чтобы у нас не было ничего афганского, особенно денег и фонариков-”калибанов”. Эти небольшие фонарики, типа брелоков, очень ценились среди солдат, потому что у нас не было электричества и приходилось использовать либо лампы-керосинки, либо фонарики.

- При прочесывании кишлаков приходилось находить оружие?

- Да, иногда нам попадалось оружие, правда, оно было очень старым. То трехлинейку найдем, то “бур”, то ППШ. Однажды даже нашли небольшие минометы, которые душманы, погрузив на ишаков, вывозили в горы и оттуда нас обстреливали. Обстреляют, и потом так же, на ишаках, уезжают обратно в кишлак. Кроме оружия находили мины, чаще всего итальянские в пластмассовом корпусе.

В Афганистане были очень сильно развиты родовые отношения. У них была такая территориальная единица - улусвол, что-то вроде нашего района. Так в этом улусволе практически все были друг другу родственниками в той или иной степени. И все равно это не мешало тем, кто побогаче, гнобить своих родственников победнее. К нам в Дашти-Кале приходил местный дед Джамши, который был на все руки мастер и помогал плотничать при строительстве здания штаба. Колоритный был дед - с длинной бородой и двухкассетным японским магнитофоном. Мы его одели в солдатское хэбэ, выдали ремень и панаму. Иногда он даже на построении вставал в строй, и командиры шутили, мол, вы его не только в нашу форму одели, но и ссать стоя научили. Среди нас был один парень-таджик, который всегда выполнял роль переводчика, и мы с его помощью однажды решили побеседовать с дедом. Джамши рассказал, что он при Амине дважды сидел на каторге, что двое сыновей у него учатся в Советском Союзе- один на летчика, второй на вертолетчика. Он уверял нас: “Сейчас они придут, и мы здесь свою власть установим”.

- При выполнении поставленной задачи соблюдались ли определенные правила? Например, можно ли было заходить на женскую половину дома?

- Когда прочесывали кишлак, мы заходили везде, поскольку все население перед этим выходило из своих домов. Пока в кишлаке оставались люди, мы туда не входили. А когда ты ходишь по домам, ты абсолютно не знаешь - женская эта половина или мужская. Тем более, что душманы могли спрятаться где угодно. 

Когда мы находились в зоне ответственности Московского погранотряда, нашу “точку” обстреляли с сопки из минометов. После того, как обстрел закончился, мы погрузились на БМП и отправились в ту сторону. Заезжаем в соседний кишлак Чахи-Аб, а там у них стоит крепость, в которой сидят сарбозы. Видим, они нагнали в крепость народу из кишлака и посреди крепости поставили лавку, на которой от души пороли розгами местных мужиков. С нами был офицер-разведчик, который поинтересовался у местных ополченцев, что здесь происходит. Сарбозы ответили, что они наказывают родственников тех, кто только что обстрелял нашу “точку” из минометов. Они там все так или иначе были замешаны во всех этих действиях, вот сарбозы их и лупили палками “для профилактики”. Наш лейтенант тут же связался по радиостанции с “точкой: “Что нам делать?”, а ему ответили: “Уезжайте оттуда быстрее, они сами пусть разбираются. А то потом пойдут слухи, что приезжали русские и не спасли от порки мирных крестьян”. Хотя какие они мирные. У них одна половина семьи в кишлаке живет, а вторая половина в бандах состоит, затем меняются между собой. Сегодня этот афганец ходит и нам улыбается, а завтра будет стрелять по советским солдатам.

Приехал как-то к нам на “точку” по своим партийным делам руководитель местного улусвола. Закончив встречу, их афганский представитель сказал своему водителю: “Ты езжай, а я пешком пройдусь”. Только УАЗик выехал за пределы населенного пункта, как его сразу же обстреляли душманы. Получается, руководитель улусвола знал, что на него готовится покушение. А водитель-афганец получил в тот день несколько ранений, и мы вызывали вертолет для его эвакуации в госпиталь.

- При проведении каких-нибудь боевых действий была ли у вас поддержка с воздуха?

- Когда начинался какой-нибудь серьезный бой, нам на помощь прилетали вертолеты - как Ми-8, так и Ми-24. Они либо НУРСами, либо из пулеметов уничтожали огневые точки противника. Иногда даже бомбы бросали на позиции, где скрывались душманы. Например, когда нас ночью обстреляли из минометов, с вертолета сначала сбросили осветительную бомбу, а затем начали лупить по сопкам. Нам было хорошо видно, как “двадцатьчетвертый” шел, расчищая себе дорогу из пулеметов, а затем, подойдя поближе к цели, дал залп НУРСами.

- С вами вместе работали только офицеры разведки? Особисты не принимали участия?

- Там все были, и разведка и особисты. Каждый выполнял свою работу. Когда к нашим офицерам разведки на “точку” приезжали афганцы, а когда и мы их возили в крепость. Все это происходило обычно днем, не сильно скрываясь. А что они там делали, какие вопросы решали с афганцами - нас в эти дела, разумеется, не посвящали. Нашим делом было их охранять.

- Разведка контактировала только с военными?

- Да их там с виду и не поймешь, военный этот афганец или нет. Единообразной формы у тех, кто сидел в крепости, не было, они были одеты кто во что горазд - чалма да рубаха с шароварами.

- Что было у афганцев в крепости?

- Что-то типа воинской части. Эти сарбозы, хоть и являлись жителями кишлака, проживали в крепости как в казарме.

В крепости у сарбозов

- Вашему отряду доводилось попадать в засады?

- Нет, только под обстрелы. Либо с сопок по нам из минометов начинали стрелять, либо при движении нас обстреливали. Однажды, отправившись в крепость вместе с офицером разведки, на двух БТРах мы въехали в низину и попали в очень плотный туман. Должен сказать, что таких туманов как в Афганистане, я больше нигде не встречал. На расстоянии метра уже ничего не видно. Еще толком не выбравшись из тумана, мы въехали на площадь. Но не успели доехать до крепости, как из тумана прозвучал выстрел из гранатомета и один из наших БТРов был подбит. К счастью, погибших не было, только раненые. Граната прошила броню насквозь и всех, кто сидел внутри, посекло осколками: лейтенанту они прошлись по спине, а ребятам по ногам. Сразу же вызвали на подмогу еще БТРы, чтобы эвакуировать раненых и подбитую машину. Не видя, кто и откуда стрелял, второй БТР начал кружить вокруг подбитого, чтобы не дать “духам” подойти к обездвиженной машине. Долго ждать не пришлось: через некоторое время с “точки” подлетели два БТР, и, подцепив подбитого, утащили его обратно.

- Когда вам поменяли БМП на БТРы?

- Нам их поменяли когда мы были в Московском отряде, на “точке” в Чахи-Аб. К тому времени большинство наших БМП имели подрывы на минах, в строю оставалась всего пара машин, поэтому было решено отправить их на ремонт в Союз, в Белоруссию. Поврежденные машины сначала какое-то время скапливались на территории мангруппы, а затем их, переправив через реку Пяндж, отбуксировали в погранотряд. На замену этим машинам нам прислали новенькие БТРы, укомплектованные экипажами из молодых солдат, отслуживших всего по полгода.

. Но если БМП “духи” еще побаивались, то БТРы не внушали им должного страха. Стоило днем утащить все наши БМП в расположение Московского отряда, как в первую же ночь наша “точка” с сопок подверглась сильному обстрелу из гранатометов и минометов. В тот вечер в палатке должен был демонстрироваться какой-то фильм. Мы, словно чувствуя, что начнется обстрел, откинули боковые полога у палатки, чтобы всем удобно было смотреть, находясь снаружи. Только я присел, удобно разместившись на ящике, как позади меня бабахнула первая мина. Все сразу бросились по постам. Мины стали прилетать одна за другой. На “точке” было много сухой травы, которую никто не убирал. От разрывов эта трава загорелась, придав ситуации катастрофический вид.

- Каковы были ваши действия при обстрелах?

- “Точка” по всему своему периметру была окружена постами охраны, оборудованными окопами и блиндажами. За каждым отделением был закреплен определенный пост и при обстреле, или каких-то иных ситуациях, мы все должны были бежать к своему посту и действовать, исходя из приказаний офицерского состава. Окопы различных постов между собой не были соединены, находясь на некотором расстоянии друг от друга. Например, между некоторыми постами проходили две дороги: одна к старому руслу реки, а другая в кишлак.

- Какие позиции при обстреле занимала бронетехника?

- Она постоянно находилась возле поста, в вырытом специально для нее капонире, из которого, при необходимости, могла сразу выйти.

- Капониры для своей бронетехники на “точках” вам приходилось копать самим?

- На участке Московского отряда мы занимали старые капониры, в которых, видимо, ранее стояла их бронетехника. Нам оставалось лишь слегка их подновить. А вот блиндажи мы занимали уже готовые, нам не приходилось их сооружать заново. Да и “блиндаж” - это громко сказано, конечно. Простое углубление в земле, с тонкой крышей над головой.

- Электричество на “точках” имелось?

- Нигде его не было, ни на одной из “точек”. На крайний случай, конечно, имелись небольшие дизельные генераторы, однако заводили их лишь на непродолжительное время чтобы подзарядить аккумуляторы, или, например, для того чтобы включить кинопроектор и посмотреть кино. А в остальных случаях для освещения использовались керосиновые лампы, заправленные вместо керосина соляркой.

- Как осуществлялось снабжение сводного боевого отряда топливом?

- Топлива нам хватало. Его привозили бочками либо на вертолетах, либо приходила колонна снабжения. Чтобы не лишиться запаса топлива при обстрелах “точки”, все бочки старались спрятать в укрытиях. Однако на некоторых “точках” бочки стояли, укрытые одной лишь маскировочной сетью. Был случай, когда водитель решил из бочки заправить свой “шестьдесят шестой” с самокруткой в зубах. Хорошо, что бочка оказалась почти пустой и, когда в нее упала самокрутка, взрыв получился не слишком сильным. Однако и этого хватило, чтобы водителя взрывной волной выбросило из укрытия. Ему повезло, ожогов он не получил, его лишь слегка помяло ударом о землю.

А вот снабжение продовольствием было на порядок хуже, чем топливом и боеприпасами - продуктов нам не хватало. Сигарет мы не видели долгое время, приходилось иногда курить чай. 

Если солдатам Советской Армии в Афганистане денежное довольствие платили чеками Внешпосылторга, то мы получали обычное жалование, такое же, как и в Союзе - рядовой получал три рубля восемьдесят копеек, а сержант на семь рублей больше. Из Союза прилетал вертолет с представителем финчасти у которого я получал “зарплату” на все свое отделение. А куда нам было девать это денежное довольствие? Особого разнообразия в том, на что нам потратить свои деньги, не было - как правило, в прилетевшей «вертолавке» нами на отделение покупался ящик сигарет, немного конфет и ящик печенья. Открыли мы однажды купленный ящик с печеньем, а оно все мышами погрызано. Видимо все, что в Союзе было негодным, отправляли нам, решив, что ребята с голоду все съедят. Сразу после покупки, я каждому из своего отделения раздавал по десять пачек сигарет, которые прятались по вещмешкам, а оставшиеся старались спрятать подальше, чтобы не было соблазна скурить все сразу. Но как не экономь, курево заканчивалось очень быстро. Первые дни смотришь - по территории валяются огромные окурки, но проходит неделя, и эти окурки уже начинают подбирать, сушить и складывать в картонные пеналы от выстрелов для БМП, чтобы впоследствии пустить на самокрутки: “Пусть сигареты полежат, а мы пока и «бычки» покурим!”. Можно было, конечно, сигаретами разжиться у афганцев, но нам было приказано ограничить контакты с ними до минимума. Обычно афганцы предлагали курево только на обмен: “Ты мне за сигареты либо гранату дай, либо патроны”. Все об этом знали, поэтому не дай бог кто-нибудь из офицеров увидит, что ты у афганцев сигареты взял - можешь нажить себе серьезные проблемы. Зато очень любили афганцы наши советские папиросы, в которые им было удобно забивать анашу. 

Когда мы стояли в Дашти-Кале, неподалеку от нас временно расположилось какое-то подразделение Советской Армии, кажется, десантники. Однажды они приехали в гости в нашим офицерам, и в качестве подарка привезли с собой барана. Мы поинтересовались: “Откуда у вас баран?”, на что они, не смущаясь, ответили: “В стаде взяли”. Нас это удивило: “А как же хозяева вам его отдали? Вы его у них купили?” Теперь пришла очередь десантников удивляться нашему вопросу: “Мы увидели пасущееся стадо, остановились, поймали одного барана, бросили его на броню и поехали дальше. И нам похрен, что об этом думает его хозяин”. Честно говоря, нам, пограничникам, и в голову бы не пришло подобным образом поступить с кем-то из местных крестьян, забрав у них барана. 

На одной из операций, пока ДШГ прочесывала плавни, мы стояли заслонами по дорогам. Ребята из соседнего четвертого отделения остановили торговую машину чтобы проверить ее на наличие оружия и подозрительных лиц. После проверки они взяли из перевозимого афганцами товара пару блоков пакистанских сигарет “Редвай”. Эти сигареты были очень слабыми, их можно было выкурить буквально за одну затяжку, но в то время с куревом было туго, поэтому ребята не устояли перед соблазном. Однако владелец груза, приехав в улусвол, пожаловался местному руководителю, что советские солдаты его ограбили на дороге. Тот через нашу разведку сразу сообщил об этом нашему руководству и к нам незамедлительно прибыл особист для разбирательств. В общем, обошлись эти два блока сигарет сержанту и двум рядовым по пять суток “губы”, которые им были объявлены начальником ММГ. Все бы ничего, но гауптвахты у нас на “точке” не было, ближайшая находилась аж на территории Советского Союза, в Московском погранотряде. Поэтому пришлось дожидаться вертолета, который привез нам продовольствие, и на нем отправлять ребят в отряд отбывать наказание. Проходит три дня, и мы видим, как в сухом русле реки садятся два вертолета и из них начинают выгружать ящики. Смотрим, от вертолетов в сторону “точки” поднимаются три фигуры, все в новеньком обмундировании. Мы решили, что это кому-то прибыла замена. Но когда они подошли поближе, мы узнали в прибывших тех ребят, которых парой дней ранее отправляли в отряд на “губу”. Мы стояли перед ними все в рванье, и кто-то из нас пошутил: “Вы словно с парада, все в новом и чистом! Мы тоже хотим на “губу”!” Ребята рассказали, что когда они прилетели в Союз, то направились прямиком в штаб отряда доложить, что прибыли на гауптвахту. Начальник отряда посмотрел на них и поинтересовался: “Вы когда в бане были в последний раз?” - “Какая баня? Мы там о ней и знать не знаем”. Начальник отряда вызвал к себе прапорщика и приказал: “Сейчас в бане офицеры моются, как закончат - сразу этих ребят в баню отправить, а затем выдать нормальное обмундирование и обувь”. Помылись наши ребята, выходят из бани, а их уже дожидаются новенькие сапоги и три комплекта обмундирования. На ночлег их определили в казарму какого-то из подразделений, а утром они снова отправились в штаб: “Сажайте нас на гауптвахту”. Там снова у них поинтересовались: “А денежное довольствие вы давно получали?” - “Да месяца четыре назад”. Тут же, при них, начальник отряда позвонил начфину. Тот сразу заявил, что денег нет, но начальник отряда пригрозил ему, что в таком случае он будет платить солдатам из своего кармана. Разумеется, деньги сразу же нашлись. Наши ребята снова отправились к начальнику отряда: “Давайте уже, сажайте нас на “губу”, что мы без дела ходим-то”. Тот выслушал их и сказал: “За что же я вас сажать буду? За то, что голодный солдат несколько пачек сигарет взял? Разве это преступление? Это нас сажать нужно за то, что не снабжаем вас в должной мере всем необходимым. Поэтому сейчас мы оформим вам все необходимые документы и первым же вертолетом вы отправитесь обратно к себе в сводный боевой отряд”.

- Сколько офицеров было в составе сводного боевого отряда?

- В каждой из двух застав сводного боевого отряда было по три офицера - начальник заставы, замполит и заместитель начальника по боевой подготовке. Командиров взводов у нас на заставах не было, были только старшины. В роте БМП были лишь командир роты с замполитом, и один офицер был у минометчиков.

- Прапорщики в составе сводного боевого отряда были?

- Нет, у нас были только солдаты, сержанты и офицеры.

- Кто командовал сводным боевым отрядом?

- Непосредственно начальника, который командовал бы сводным боевым отрядом, у нас не было. Наши начальники застав находились в оперативном подчинении у начальников тех мангрупп, которым на тот момент придавался наш сводный боевой отряд. Например, в Дашти-Кале мы подчинялись начальнику ММГ Пянджского отряда, который в свою очередь подчинялся начальнику своего отряда. 

- Помните фамилии офицеров своей заставы?

- У нас офицеры менялись довольно часто, их из отряда присылали набираться боевого опыта - два-три месяца покомандуют, а затем им на смену приходят другие. Иногда офицеры уходили по ранению, как, например, замполит, которого ранило, когда был подбит БТР. При этом все офицеры приходили из Пржевальского отряда, из Пянджского или Московского в наш СБО никого не брали. А из наших начальников помню капитана Звягинцева, который командовал заставой в те дни, когда я туда только прибыл. Хороший был мужик, пользовался уважением у личного состава. Когда его провожали в отряд, наши ребята его в вертолет буквально на руках заносили. А были офицеры, которые к солдатам относились не по-людски, особенно этим грешили молоденькие лейтенанты, только-только прибывшие из училища. Бывало идешь весь грязный, оборванный, на ногах сапоги без голенищ, словно галоши, а навстречу этот лейтенант, только что из вертолета вылезший, весь чистенький, сапоги сияют. “Пуговицу застегните, товарищ сержант!” Ну что еще в подобном случае мог этот лейтенант услышать в ответ, кроме как: “Да иди ты нахрен со своей пуговицей!” Солдаты быстро ставили на место таких молодых офицеров, да те и сами потом понимали, что здесь не отряд, здесь уклад жизни совершенно иной. 

После капитана Звягинцева командование заставой принял капитан Мещеряков. Мы с ним как-то ночью пошли посты по периметру проверять. Дело было в Дашти-Кале, там еще только начинали оборудовать окопы вокруг “точки”. Идем, и вдруг кто-то с поста осветительную ракету запустил. Мещеряков сразу на землю упал и мне шепчет: “Лебедевский, ложись! А то по нам сейчас стрелять начнут”. Я отвечаю: “Товарищ капитан, если бы часовой хотел, то давно уже открыл бы огонь. Вставайте”. Правда, потом Мещеряков, молодой замполит ММГ и командир роты БМП Иванов начали ерундой страдать, устраивая нам физподготовку и заставляя с вещмешками, набитыми гравием, по горам бегать. Да нафига нам это нужно! Тут и так всю ночь не спишь, от жары и духоты изнывая. Мы брали крышки от патронных ящиков и стелили их на пол в палатке, чтобы ногами пыль не взбивать. Но если эти крышки водой намочат, то в палатке становилось как в бане, поэтому мы ночами иногда уходили на пост, где можно было вздремнуть в прохладе.

Несли мы как-то службу на прожекторном посту. Смена, которая приехала нас менять, оказалась вся лысой. Мы этому не удивились, поскольку знали, что им осталось сто дней до приказа. Но Мещеряков незадолго до этого на построении сказал: “Если кто на стодневку пострижется налысо, будет наказана вся застава”. Да мы и так не отращивали длинные волосы, всегда коротко стриглись, чтобы из-за окопной грязи не завести вшей. И вот, когда несколько человек из весеннего призыва, невзирая на командирское предупреждение, все-таки постриглись налысо, командиры перешли к действию. У нас под кроватями лежали ящики из-под патронов, в которых мы хранили свое барахло: у кого-то это была “парадка”, у кого-то разные вещи, которые хранились на дембель, у кого-то самое ценное - письма и фотографии из дома. По приказу офицеров личный состав был построен, а сами они стали вытаскивать из палатки эти ящики и сжигать в печке на глазах у всех. Парадную форму порубили топором, а Мещеряков даже разбил и бросил в огонь нашу гитару - единственный источник музыки на заставе. Повара потом из золы много обгоревших знаков выгребли, в том числе и комсомольские значки.

После такого погрома мы решили написать письмо в Душанбе, в окружную газету “Дзержинец”. Но встал другой вопрос - как передать его в Союз. У меня в отделении был один еврей, которому как раз пришла пора уходить на дембель. Скользким типом он был, и мы всерьез опасались, что он уедет домой и не отправит это письмо, либо забыв опустить его в почтовый ящик, либо попросту выбросив. Решили ему письмо не отдавать, а попросить отправить конверт дембелей из роты БМП и те выполнили нашу просьбу. Через некоторое время смотрим - у штаба ММГ крутится какой-то новенький незнакомый нам офицер. Ходит везде, заглядывает, интересуется. Затем собрал нас в палатке, которая выполняла роль ленинской комнаты, и говорит: “Я прибыл сюда из политотдела округа по вашему письму”. У Мещерякова, поскольку он прибыл из Пржевальского отряда, расположенного в Киргизии, среди солдат был прозвище “чимар”, что по-киргизски означает “дурачок”. Тут кто-то заметил: “Что-то нашего “чимара” не видать. Замполит здесь, а его нет”. Оказалось, Мещерякова сразу убрали с “точки” и отправили в политотдел “на беседу”. Мы потом интересовались у ребят из Пржевальского отряда, слышно ли что-нибудь про “чимара”. Как оказалось, Мещеряков учился заочно в политакадемии, и ребята рассказали, что из отряда “чимара” убрали куда-то на дальнюю заставу и прошел слух о том, что вряд ли он продолжит свою учебу. Вот так и получается, что начал офицер гнуть не в ту сторону, и сломал себе карьеру.

- Сколько человек из состава сводного боевого отряда погибло за то время, пока Вы в нем находились?

- Три человека, в основном при подрывах на минах. Один погиб при подрыве на фугасе, когда сидел в составе десанта внутри БМП. Тогда многие получили ранения, среди раненых был и боец из моего отделения, Серега Коновалов. Он получил множественные осколочные ранения нижних конечностей и умер уже после того, как ему на “гражданке” отняли ноги. Нам внутри приходилось ездить потому, что поначалу запрещали садиться на броню: “Вы для снайпера будете хорошей мишенью”. Но когда снаружи жара больше сорока градусов, внутри железной коробки сидеть очень некомфортно. А тут начали подрываться на минах наши БМП. Хоть они и наезжали на мину передним катком, но сам взрыв происходил уже под командирским люком, где обычно сидел кто-нибудь из офицеров. Однажды офицер попытался вылезти наружу на ходу, и уже ухватился рукой за пушку, как произошел взрыв. Вслед за офицером из люка вылетело даже его сиденье. Видимо заряд фугаса оказался слабым, потому что несмотря на дыру в днище, куда свободно пролезала голова, офицер остался жив. Другие офицеры, решив не играть с судьбой, сами первыми вылезли на броню, ну, а солдаты, глядя на них, тоже выбрались наружу и внутри брони больше не ездили.

С афганскими солдатами на броне

- Были погибшие непосредственно во время боевых действий?

- Нет, у нас в сводном боевом отряде погибших в боях не было, они были только в составе мотоманевренных групп.

- Как проводилась эвакуация погибших и раненых?

- Вертолетом. Их вызывали сразу, и они прилетали из отряда.

- Небоевые потери в сводном боевом отряде были?

- Нет, таких случаев не было. Думаю, что это результат того, что в отряд приходили те, кто уже отслужил год, поэтому к дисциплине относились соответствующе. Когда у нас подбили БТР, Серега Овчинников откинул боковой люк и дал длинную очередь в туман. Но дверца люка, не дойдя до защелки, пошла обратно и попала под Серегину очередь. И полмагазина выпущенных им пуль оказались в БТРе. Хорошо, что никто серьезно не пострадал, лишь наводчику слегка лоб рассекло. Удивительно, как, получив по две - три пробоины, от “трассеров”, не взорвались коробки с лентами, снаряженными патронами мгновенного зажигательного действия.

- Держали при себе так называемый “последний патрон”?

- Да, у каждого имелся патрон “для себя”. Еще ходили слухи, что у погибших душманы отрезали головы, поэтому стали изготавливать из гильз подобие смертных медальонов, в которые вкладывали записки со своими данными.  Сначала эту гильзу хранили в кармане-пистончике штанов, но затем один из офицеров сказал, что иметь смертный медальон плохая примета, и от него отказались.

- Вам ставились задачи по захвату пленных?

- Только при прочесывании кишлаков. Мы должны были брать всех, кто там прятался. Особого сопротивления те, кого мы брали, не оказывали. Когда они оставались одни, вся их смелость куда-то исчезала. 

- Коснемся вопросов питания. Чем вас кормили в Афганистане?

- Я бы не сказал, что кормежка у нас была хорошей. Особенно доставала всех сушеная картошка, которая при варке превращалась в клейстер. Вместо хлеба часто приходилось грызть сухари. Иногда к выходным, если привозили, давали по два вареных яйца. Вообще, солдаты всегда быстро привыкали к такому питанию, и оно не казалось уже таким плохим, хотя чувство голода преследовало нас постоянно. Организмы у всех молодые, калорий при таких нагрузках явно не хватало. Но чаще всего нам приходилось питаться сухим пайком. Если шли куда-то на операцию и в качестве десанта нам придавались афганские сарбозы, то приходилось подкармливать и их, хоть и самим жрать было нечего. От своего сухпая нужно было обязательно выделить им банку каких-нибудь консервов. Мы часто поступали так: даешь афганцу банку свиной тушенки, а он, увидев изображение свиньи на этикетке, со словами “Чушка, чушка” возвращал тебе эту банку обратно.  Получалось, что ты, вроде бы, как положено, с ним поделился, только он сам от банки отказался. Если была возможность, мы отправляли сарбозов в ближайший кишлак, чтобы те раздобыли немного еды для всех. Нам самим делать это было категорически запрещено, чтобы не допустить слухов о том, что русские грабят афганцев.

- Хлеб в Афганистан привозили или обходились исключительно сухарями?

- Привозили, но не регулярно. Поэтому чаще всего приходилось питаться сухарями из черного и белого хлеба. Черные сухари были высушены до такой степени, что при ударе о броню БМП даже не разбивались. Чтобы не сломать зубы, черный сухарь следовало сначала хорошенько вымочить в воде и лишь затем грызть. Когда мы вышли на операцию в плавни, где блокировали душманскую банду, у нас был лишь небольшой запас сухого пайка. Однако сидеть в засаде пришлось гораздо дольше запланированного и запасы продовольствия быстро завершились, пришлось дополнительно сбрасывать с вертолета. Вскрыв ящик, мы увидели брикеты рисового концентрата и обрадовались, решив, что сейчас наварим себе каши. Но стоило распечатать один из брикетов, как мы обнаружили, что тот весь зеленый от покрывшей его плесени. Как можно такое есть? Но жрать всем охота, поэтому принялись штык-ножами соскабливать плесень со всех брикетов. Мы обожгли на костре цинк из-под сигнальных ракет, удалили изнутри остатки обгоревшей краски, и решили сварить себе кашу. “Сколько брикетов будем варить?” - “Давайте штук пять сварим” - “Да какие пять?! Нас двенадцать человек. Давай, добавляй еще брикеты”. Налили в цинк воду из резинового бурдюка, бросили брикеты и сидим у костра, глядя голодными глазами на то, как варится наша каша. Оказалось, что мы с брикетами немного перебрали - каша стала вываливаться через края цинка. Пришлось, схватив котелки, отчерпывать убегающую рисовую массу: “Да хватит ее варить, и такая сойдет! Ничего, съедим и недоваренную”. С нами был начальник заставы Шишкин, который пришел на замену Мещерякову. Мы к нему: “Давай нам сгущенку, мы кашу польем - будет вкуснее”. Шишкин указал на маленькую банку: “Берите”. Ну что это маленькая баночка сгущенки на двенадцать человек? Мы стали просить открыть большую, пятикилограммовую, банку. Шишкин дал добро: “Ладно, берите из НЗ большую банку”. Открыли, налили в котелки поверх каши сгущенку и стали есть. А каша недоварена, причем так сильно, что рис на зубах хрустит. Шишкин поначалу смотрел на нас, но сам кашу не ел. Затем не выдержал, протянул крышку от котелка: “Ну ладно, положите и мне”. Обычно офицеры питались всегда получше чем мы и не привычен оказался желудок начальника заставы к такой пище. После нашей солдатской каши он два дня не вылезал из камышей. Когда после нас стали создаваться ДШМГ, которые были штатными единицами в пограничных отрядах, там с питанием ситуация уже гораздо улучшилась. А когда нас бросили в Афганистан, никто еще ничего толком не знал, никто к этому не был готов. Даже когда нас отправляли, то обещали, что мы через два месяца вернемся обратно к себе в отряд. Но на самом деле я пробыл там ровно год - с февраля по февраль.

- Как решался вопрос с водой?

- Все кишлаки, как правило, возводились около родников. В речках вода обычно была мутной и грязной, пить ее было нельзя. Но даже воду, набранную из родников, обязательно обеззараживали: привезут полную водовозку, набросают в нее маленьких таблеток “Хлоридина” и только после этого можно было пить. Эти же таблетки, при необходимости, мы бросали и в свои фляжки во время жары, чтобы не подхватить какую-нибудь дизентерию.

- Чья это была водовозка? Мангруппы?

- Нет, она нашей была, СБОшной. Каждый ее выезд за водой обязательно сопровождали две БМП или БТРы. Воду в источниках мы набирали без опасения, поскольку афганцы и сами оттуда же брали воду, поэтому риск отравления был минимальным.

- Пытались делать для себя алкоголь?

- Да, пару раз мы ставили брагу. Когда прилетала «вертолавка», нам привозили на продажу просроченное варенье. Откроешь его, а оно уже кислое, но для браги еще подходило вполне. У поваров брали немного сахара и дрожжей, добавляли варенье - и брага готова. Бачков для сбраживания у нас не было, поэтому ставилась брага в большой оцинкованной емкости для хранения пороховых зарядов, у которой имелась завинчивающаяся горловина. Объем ее составлял, наверное, литров сто. Поставив брагу, прятали емкость подальше от нашего места размещения. На участке моего отделения имелась промоина, в берегах которой нами были вырыты норы для собак. Поскольку собачьи будки делать было не из чего, мы решили просто вырыть для них норы. Подумав, что никто из офицеров не полезет в собачью нору, решили спрятать эту емкость именно там. Как правило, ставилась брага к какому-нибудь событию, например, когда мы праздновали третий Новый год в армии. У нас не ставилось целью нажраться до упаду, нет, мы пили чисто символически. А у кого не было браги, те пили одеколон и, после празднования, в новогоднее утро в некоторых блиндажах стоял стойкий запах “Тройного одеколона”.

- Как обычно праздновали Новый год?

- Да никак особо. Сели по своим блиндажам, открыли тушенку, немного выпили, а затем, кто хотел, сидел и пил чай. Для усиления новогоднего настроения выходили наружу и стреляли в воздух из ракетницы, предварительно разобрав несколько патронов и собрав в одном из них таблетки зарядов разных цветов - красного, зеленого и белого. Получалось очень красиво, когда в небе загорались одновременно три ракеты разного цвета. Трассерами старались не стрелять, чтобы потом не пришлось чистить автоматные стволы. Начальство этой стрельбе не препятствовало - праздник есть праздник.

- Что за собаки жили у вас в норах?

- И наши, и саперов мангрупп.

- У вас в СБО тоже были собаки?

- Когда в СБО собирали личный состав, туда отправляли независимо от занимаемых должностей. И получилось, что к нам в отряд были зачислены двое вожатых служебных собак, которые пришли служить со своими собаками. Они, при переводе в СБО, этих собак никому не захотели оставлять и прибыли к нам вместе с ними. Правда, собак мы по прямому назначению не использовали, и они целыми днями либо сидели на привязи у себя в норах, либо вместе с нами перемещались по территории Афганистана. Еще у нас было две афганских собаки, которые бегали беспрепятственно по всей территории. Одну из них, белую и крупную, звали Сарбоз, а другую, помельче, назвали Чуям, в честь главаря одной из банд. Ох, как они не любили афганцев! Стоило кому-нибудь только приблизиться к нашей “точке”, как Сарбоз начинал громко заливаться лаем. 

- Во время выходов на операции, в чем возили воду?

- У нас для этого были десятилитровые бурдюки ранцевого типа из прорезиненного материала, два - три которых постоянно лежали внутри БМП. Ну и, вдобавок, у каждого при себе имелось по обычной алюминиевой солдатской фляжке.

- Приучали себя экономить воду?

- Нет. Когда сильно пить хотели, пили любую воду - хоть грязную, хоть чистую, не думая ни о какой дизентерии. Но болезни нас и без этого косили. Даже брюшной тиф у нас в сводном боевом отряде был. Того сержанта, на чье место я пришел, незадолго до этого отправили в Союз, в Пржевальский отряд, лечиться от тифа. А вот гепатита в СБО при мне не было. Зато дизентерия была обычным делом. Едет афганец, везет виноград - ну как было им не угоститься, несмотря на то, что он не мытый. Виноград там был сладким, крупным. Еще мы любили местные азиатские дыни, тоже очень сладкие.  

Однажды нас атаковали земляные блохи. Когда мы пришли в Чахи-Аб, разместились в блиндажах, где на топчанах уже лежали старые спальные мешки. И стоило нам погасить керосинку, стоило только лечь отдохнуть, как отовсюду полезли какие-то блохи. Они ползали по телу, и мы начинали чесаться, расчесывая себя порой до крови. Наш медик связался с отрядом, начал было рассказывать об этих блохах, но там не понимали, о чем он рассказывает. Результатом разговора был приказ поймать несколько насекомых и представить в отряд для опознания. А как их поймаешь? Чтобы поймать, нужен был свет, но стоило зажечь фитиль керосинки, как все насекомые сразу разбегались по углам. И вечер у нас проходил так: “Ну что, ловим?” - “Давай, выключай свет!” Но это насекомое еще попробуй поймай, это тебе не муха, оно размером совсем уж крохотное. Его поймаешь и тут же случайно пальцами раздавишь. Но все-таки нам удалось поймать несколько экземпляров и запихнуть их в пустую бутылку. Через некоторое время из отряда пришло заключение: “Это земляные блохи” - “А чем их можно вывести?” - “Да ничем”. 

- А вши у личного состава были?

- Нет, вшей не было. Еще нас беспокоили скорпионы и фаланги. Многие из скорпионов делали себе сувениры, заливая их эпоксидной смолой. Ночами часто рядом с нами бегали дикобразы, а в камышах кричали шакалы. Стоишь на посту, слушаешь эти шакальи крики, потом выходишь на связь с дежурным и предупреждаешь: “Сейчас я шмальну немного, а то эти шакалы уже надоели” - “Давай”. Сделаешь пару коротких очередей в камыши и на некоторое время наступает тишина.

- Как осуществлялась связь постов с дежурным?

- Была проложена телефонная линия, в любой момент можно было покрутить ручку у “тапика” (телефонный аппарат ТА-57 - прим. ред.) и выйти на связь с дежурным. Радиосвязью мы пользовались только во время боевых выходов.

- При зачистках кишлаков вы что-нибудь брали себе в домах афганцев?

- Ну не будем же мы брать их тряпки, в которых вши просто кишели. Если и брали, то какую-нибудь мелочевку. Например, фонари типа нашей “летучей мыши”. Они были чуть поменьше размером, чем наши отечественные керосинки, но для освещения блиндажа были то что надо.

- Замполиты с вами вели беседы о том, как себя необходимо вести в Афганистане?

- Ну а как же. Рассказывали, куда нам нельзя ходить, чего нельзя делать. Сразу предупредили всех, что нельзя заходить на женскую половину дома, когда там находятся женщины.

- Подобные беседы проходили еще в Союзе, в погранотряде?

- Нет, уже на афганской территории.

- Вы записывали для себя часто используемые в обиходе выражения с переводом, чтобы можно было общаться с афганцами?

- Нет, мы не записывали. Нам для общения выдавали уже напечатанные в типографии специальные разговорники. Это были небольшие книжечки с набором самых необходимых слов и выражений.

- Переводчики имелись на каждой заставе сводного боевого отряда?

- Нет, переводчика у нас в отряде не было. Но он имелся на каждой “точке”, к которой мы были прикомандированы. Как правило, это был солдат-таджик, поскольку в Афганистане среди местных жителей было очень много таджиков. У нас на заставе один из замполитов был казахом и даже он мог улавливать смысл некоторых слов, которые произносили афганцы. 

- Каков был национальный состав вашего сводного боевого отряда?

- В основном все были славяне, ребят из Прибалтики, Закавказья и Средней Азии среди нас не было. В большинстве своем ребята моей заставы были из Перми, Челябинска, Горького и Липецка, а экипажи БМП, в основном, были из Украины.

- Если я правильно понял, Вы уволились гораздо позже положенного срока?

- Да, дембель у меня задержался на четыре месяца. Я призван был в октябре, а домой приехал в конце зимы, 21 февраля. Нас из Душанбе ехало сто человек, и когда всех посадили в поезд “Душанбе - Москва”, проводница поинтересовалась: “Что-то вы, ребята, в отпуск поздно едете”. Мы в ответ рассмеялись: “Да мы и домой поздно едем”.

- Дома знали, что Вы находитесь в Афганистане?

- Нет, я об этом не писал. За месяц до увольнения я получил письмо от брата: “Что-то уже февраль месяц, а тебя все дома нет. Почему вас так долго задерживают в армии?” Пришлось ему намеком дать понять, где я. А брат, узнав об этом, проболтался родителям, поэтому в последнем письме пришлось и им сказать, что я в Афганистане. Спустя пять дней после того, как забрали в армию меня, 30 октября забрали и двоих моих знакомых. На мои проводы они уже приходили лысыми и с повестками на руках. После трех месяцев учебки их тоже бросили в Афган и к моменту моего возвращения один из них, мой сосед Юрка, уже там погиб, а второй знакомый привозил его тело на родину хоронить.

- Что писали в письмах?

- Да все что угодно, лишь бы родных не тревожить. Писал про обычную пограничную службу, про то, что хожу в наряды. Почтовый адрес у нас был советским - в/ч такое-то - поэтому мои письма дома не вызывали никакого подозрения. Мы писали письма в Афганистане, затем их забирали и отвозили в отряд, а уже оттуда рассылали по всей стране.

- Как Вы узнали о том, что Вас наконец-то отправляют домой?

- Сначала нам обещали: “Вы до Нового года уволитесь”. Но прошел Новый год, закончился январь, а мы все еще сидим в Афганистане. Все про наш дембель молчат. Наступил февраль и нам новое обещание прозвучало: “Восьмого марта будете дома!” Ну что ж, и на том спасибо. У меня земляк служил на “точке” связистом аппаратуры ЗАС, и однажды он позвонил мне, тайно сообщив, что пришел приказ подготовить тридцать человек одного из подразделений отряда к отправке на дембель. А у нас на заставе дембелей-“осенников” было как раз тридцать человек. Получалось, что уволиться должна была чуть ли не вся застава. Шесть человек из дембелей заставы к тому времени находились где-то в горах на операции, поэтому нам добавили шестерых дембелей с первой заставы. И наконец-то прозвучала команда: “Дембелей в штаб!” Мы побросали автоматы, схватили свои сумки и бегом в штаб. Там нас начали хорошенько шмонать, чтобы в вещах не было ничего афганского. Оружие и боеприпасы не искали - кому они нужны, кто их в Союз повезет. Только закончили ковыряться в наших сумках, как на площадку сели два вертолета. Мы им обрадовались, но вертолеты, высадив двух офицеров, куда-то улетели. Разочарованные, мы свои вещи оставили в штабе, а сами отправились обратно по своим отделениям. Настроения не было никакого. А тут еще прозвучала команда строиться на политзанятия. Какие еще политзанятия, у нас дембель сорвался. Сидим, грустим. Через полчаса опять команда: “Дембелей в штаб!” Собрались у штаба и видим, как вертолеты снова заходят на посадку. Но на этот раз все получилось как надо. Мы попрощались с друзьями и загрузились в вертолеты, которые, сделав прощальный круг над “точкой”, повезли нас в Советский Союз. 

Лебедевский (крайний слева) с товарищами

- В какой отряд вас привезли?

- В Московский. В свой Панфиловский отряд я уже не вернулся. Поскольку мы на момент увольнения находились в подчинении Московского погранотряда, то увольнялись оттуда же. В отряде нам устроили очередную проверку нашего имущества и дали пару дней на приведение себя в порядок и подготовку к увольнению в запас. У меня было уже все подготовлено, потому что незадолго до этого я летал в отряд дергать зуб и заодно зашел на склад забрать свои вещи. Конечно, своих вещей я там не нашел: все валялось на полу в одной куче. Я еще тогда выбрал из нее себе шинель по размеру и “парадку”, а у ребят, которые прибыли в отряд вместе со мной, вообще ничего не было, даже фуражек. А какой же пограничник без зеленой фуражки? За два дня они прошлись по подразделениям, где у кого-то выменяли форму, у кого-то купили. В общем, укомплектовали себя полностью. Даже успели, по дембельской моде, из пластмассовых приспособлений для чистки пуговиц сделать вставки в погоны. Моды на аксельбанты и прочие яркие украшения дембельской “парадки” у нас не было.

Через два дня со всех подразделений отряда, со всех его “точек” на территории Афганистана, собралась большая партия “дембелей”, порядка ста человек. В штабе с нас взяли подписку о том, что нас не было в Афганистане, выдали не помню уже какую сумму “дорожных” денег, затем посадили в два автобуса и отвезли в Душанбе. Выданных денег было мало, но в финчасти я дополнительно получил сто пятьдесят рублей, которые мне перевела мать, пока я находился “за речкой”. Сопровождали нас два офицера, на руках у которых были наши воинские требования для получения в кассе железнодорожных билетов. Поезд “Душанбе - Москва” шел трое суток, поэтому некоторые ребята решили взять свои требования и отправиться в аэропорт, надеясь улететь домой самолетом: “Если у нас самолет будет улетать позже, то мы вернемся, чтобы вас проводить”. Мы пообедали в пельменной, расселись на лавочках у вокзала и сидим, смотрим, как где-то вдалеке ходят военные патрули. Оказалось, за день до нас Душанбе “ставили на уши” десантники. До отправления поезда оставалось минут сорок, как к лавочкам подлетело несколько машин такси и оттуда выскочили те наши ребята, которые уехали в аэропорт: “У нас самолет поздно, поэтому, как и обещали, мы приехали вас провожать”. У них при себе уже была сумка водки, которую все начали дружно распивать. При этом мы абсолютно не знали, откуда были те ребята, с которыми мы расставались - из погранотряда, из ММГ или СБО - мы все были в зеленых фуражках, а, следовательно, другу другу братья.

В Волгограде я вышел из поезда вместе с ребятами-пермяками, которым нужно было делать пересадку на другой поезд. Пока было время до отправления поезда, я их свозил на Мамаев курган, мы там сфотографировались. Фотограф с Мамаева кургана впоследствии прислал распечатанные фотографии мне, а я, в свою очередь, разослал их всем пермякам, с кем в тот день гуляли по городу. Проводив ребят на поезд, я отправился переночевать к своему брату, но от него узнал, что мой отец сейчас тоже находится в Волгограде. Вечером решили пойти купить пива, и только спустились во двор, как увидели идущего нам навстречу отца.

- Отец Вас узнал?

- А как же ему меня было не узнать, ведь я шел в форме, а это сразу выделяло меня из общей людской массы. Вокруг меня сразу толпа собралась, все плачут, даже отец. Он спросил у женщин: “Я своего сына с войны встретил, вот и плачу. А вы чего плачете?” - “А мы своих только недавно проводили”. Ну, а на следующий день я вместе с отцом приехал домой. Хоть я и просил не говорить, что возвращаюсь, чтобы сделать сюрприз, однако отец все-таки позвонил и сказал: “Я с сыном еду”. В результате на остановке нас встречали чуть ли не все наши родственники.

Лебедевский А.П. февраль 1982 г.

- Как Родина оценила Вашу службу в Афганистане?

- Нам говорили офицеры: “Будете увольняться с наградами”. Но когда в отряде собрались ребята, воевавшие в Афганистане, в том числе и приехавшие с “точек”, и поинтересовались: “А где же наши награды за Афганистан?”, то в ответ услышали: “А вы там были? Вас там не было”. Но никто из нас возмущаться не стал, потому что не за награды мы там воевали.