- Я родился в 1990 году. Закончил школу, затем была “срочка”, служил в Дагестане, в мотострелковых войсках. Опыта боевых действиях не имел - война в Осетии была в 2008 году, а я призван на службу в 2009. После службы полтора года работал в физической охране, а затем устроился в “психушку” на должность санитара по наблюдению, где отработал десять лет до того момента, как началась специальная военная операция.
- Как попали на СВО?
- По мобилизации. Я один из тех “счастливчиков”, которых туда, как говорится, за ноздри притащили. Если бы я знал, как можно было избежать мобилизации, я бы это сделал. Если бы я в тот момент знал, что эту повестку можно было просто не брать, я бы ее не взял.
- А ее можно было не брать?
- Как потом выяснилось, да, эту чертову бумажку (“билетиком счастья” я ее не назову) можно было просто не брать в руки и не расписываться в ее получении. Достаточно было бы послать нафиг тех, кто ее принес, развернуться и закрыть дверь. Но на тот момент об этом никто не знал. 20-го сентября был ужесточен Кодекс, а 21-го объявлена мобилизация, поэтому отовсюду стращали об ответственности за нарушение сроков явки. Все по незнанию забрали повестки, и следующие два года не могли выбраться из зоны боевых действий.
Повестку мне принесли 25 сентября 2022 года в шесть часов вечера, а явиться на сборный пункт я был обязан уже на следующий день. В спортивной школе, где расположился сборный пункт, мы с вещами проторчали полдня. Там мы прошли что-то типа формальной медкомиссии, где всем просто поставили необходимые печати, а затем отвели на территорию воинской части.
- Вас оповестили, что из вещей необходимо взять с собой на сборный пункт?
- В повестке был какой-то перечень того, что необходимо взять с собой. Помню, там упоминался комплект теплой одежды, комплект сменного белья на три дня и продовольствие в виде консерв. Получив в шесть вечера повестку, я тут же начал собираться. Что мог, то и взял с собой.
После того, как нас завели на территорию воинской части, там начался полнейший балаган. Такого количества пьяных идиотов я давно не видел. И это не означало, что кто-то прибыл со своим запасом алкоголя - некоторых в часть просто заносили. Менты и военная полиция оттуда просто не уходили, работы им хватало. Я сам не пьющий, поэтому со стороны мне за всем этим было весело наблюдать. Народ пил, как в последний раз. В принципе, для некоторых это так и было. Наутро, когда не все еще успели протрезветь, нас стали распределять по должностям. Меня назначили на должность “заместитель командира боевой машины - наводчик-оператор БМП”. А я до этого никогда БМП в глаза не видел! Даже на картинках она у меня интереса не вызывала. А тут вот - пожалуйста! - ты будешь сидеть в башне этой хреновины и стрелять. И никому в голову не пришло, что я учился на медика, что у меня десять лет стажа работы в больнице. Неужели там не нужны были медики? Нет, ты будешь ЗКБМ, и все!
Затем мы заполняли какие-то анкеты, где требовалось указать контактное лицо. Товарищ майор сказал тогда одну “хорошую” фразу, за которую мне до сих пор хочется ему рожу разбить. Кто-то, еще не отойдя как следует после пьянки, спросил, что это за анкета и что там писать, на что этот майор ответил: “Адрес пишите, куда ваш фарш отправлять”. Но пока я мобилизованный - извините, а уж когда на “гражданку” выйду, вот тогда, думаю, мы с ним пообщаемся.
- Получается, из вас там сразу происходило комплектование подразделения?
- Да. Нас там отбирали конкретно для формирования бронегруппы: наводчики, командиры машин и механики. Спустя четверо суток нас погрузили в автобусы и повезли в Краснодарский край, в Молькино. Часть народу еще раньше куда-то отправили, а большая часть, которой предстояло служить в пехоте, отправилась на ближайший полигон, проходить трехдневное обучение.
- Чем вы занимались эти четыре дня, пока находились в части?
- Да ничем не занимались. Я просто валялся на кровати. Никаких занятий с нами не проводилось. Кто-то даже убегал из расположения. Я тоже как-то подошел к начальству и сказал: “Я живу через три улицы отсюда. Пойду домой схожу”. Я был трезвым, от меня никакого запаха, поэтому никто не возражал этому: “Когда вернешься?” - “Завтра утром” - “Иди”. Так что пару ночей я переночевал дома. Когда “срочники” выпускали меня на КПП за пределы части, они сделали запись в журнал, а наутро я той же дорогой возвращался обратно: “Моя фамилия такая-то, выходил вчера во столько-то”.
- Пока вы находились в части, вас поставили на довольствие?
- Первый день все ели то, что принесли с собой, а со второго дня поставили на довольствие и мы ходили в столовую.
- Вас сразу переодели в форму?
- Не сразу, но переодели. Дали “пиксельку” самого первого образца, бушлаты-ватники, в которые можно было дважды обернуться, вещмешок времен Великой Отечественной, котелок, кружку, ложку, наидерьмовейший комплект нательного белья, длинные уставные носки, берцы, кепку, шапку и брезентовую плащ-палатку. И со всем этим имуществом я отправился в Молькино. Плюс те свои вещи, с которыми я прибыл на сборный пункт, но которые мне не выдавали, например, спальный мешок. Я заранее подумал о нем и купил себе, не зная, дадут мне его или нет. Оказалось, что купил не зря, хотя кому-то спальники и выдали: одним при формировании, другим уже там, на месте, а кому-то в другом населенном пункте или вообще в другой части. Но того, чтобы снабжение было централизованным - такого не было нигде, ни здесь, ни в Краснодаре, ни в Туле, ни в Крыму. Нигде, где бы я ни был, не было такого. Кто-то говорил, будто более-менее адекватное снабжение мобилизованных происходило в Москве или Питере. Но это совершенно другие города, с другим финансированием, с другими возможностями, которые они могли себе позволить.
В Молькино нас разбили на группы и стали обучать, как нужно обращаться с БМП. Все это происходило на полигоне учебного центра, а рядом находились, как мы их называли, “беспокойные соседи” - ЧВК “Вагнер”. Но они занимались по-своему, где-то в дебрях кустарника, а мы по-своему. От части, где нас разместили, до полигона было идти километров семь или восемь. Весь этот путь мы каждый раз проделывали пешком туда и обратно, никто нас везти не хотел. У нас было несколько точек для занятий - танкодром, стрелковое стрельбище, еще какие-то точки, и самая дальняя - стрелковый полигон для БМП, где учили стрелять из пушки-”тридцатки”. Занятия на полигоне в Молькино продолжались две недели, по их завершению произошло формирование экипажей и начались занятия типа по боевому слаживанию. В тех машинах, на которых мы занимались на полигоне, толком ничего не работало - то постоянные утыкания, то она заглохнет, то не заводится. Рядом располагался парк, в котором стояло около шестидесяти БМП-2, так из этих шестидесяти машин удалось собрать всего лишь более-менее четыре “живые” машины. Из этих четырех три оставалось в парке для занятий, а одна машина постоянно находилась на танкодроме. И то, она могла лишь ездить, стрелять она не могла. А те три, которые оставались в парке, могли и ездить, и стрелять, но заводились с трудом. Утром приезжала БМП-3, толкала все эти машины в жопу, и лишь тогда они заводились. К “тройкам” нас не подпускали, говорили: “”Тройки” вам не нужны, вот вам БМП-2”.
- Для кого берегли БМП-3?
- На “тройках” катались срочники, поскольку современная армия должна владеть современных вооружением. В армии на “двойку” специалистов уже не готовили, да и сама БМП-2 в армии не использовалась, ее производство остановилось в 2008 году. Ну, а поскольку основное запасы БМП-3 выжгли в первые полгода специальной военной операции и их осталось мало, пришлось расконсервировать запасы БМП-2 и восстановить их производство. К тому же вспомнили, что существуют различные модификации “двоек” и “копеек”. Например, модификация “двойки” - “Бережок”, модификация “копейки” - “Басурманин”. Последний, по сути, обычная БМП-1, только с угловатой башней от БТР-82, вооруженная 30-мм автоматической пушкой.
- На проведение учебных стрельб давалось определенное количество боеприпасов?
- Давали ленту и 30 снарядов. Эту ленту сначала нужно было зарядить в машину, а затем отстрелять, если повезет, если не уткнет снаряд, если ленту не порвет или еще что-нибудь не случится.
К концу второй недели полковник, который нами командовал, на построении отобрал несколько экипажей без механиков, только командиров и наводчиков, которые отправили в Тулу, где мы должны были проходить обучение на модификацию БМП-2 “Бережок”. Так я еще три недели провел в Туле. Нас разместили в какой-то десантной части, откуда утром нас забирал автобус и вез куда-то за город, в леса. В Туле находился завод, где происходила модификация БМП-2 в эти вот “Бережки”. Брали старую “двойку”, снимали башню, вынимали всю электронику, капиталили шасси, затем в машину ставили много новой электроники и устанавливали переделанную башню. Прямо на заводе с нами проводили занятия конструкторы, давая нам теоретические знания о машине. Здесь уже к обучению подошли более основательно, чем в Молькино: три недели нам давали чистую теорию, один раз провели занятия на тренажере, несколько занятий по разборке и сборке 30-мм орудия.
Из Тулы в Молькино мы уже не возвратились, нас повезли в Крым. Следом за нами отправились и конструкторы с завода: мы ехали на поезде, а они на машине.
- Вы ехали вместе с новыми машинами?
- Нет. Три “Бережка” мы получили уже в Крыму, где под чутким руководством конструкторов их расконсервировали. Хоть все машины и были покрыты толстым слоем смазки, которую запихнули куда только можно, зато эти “Бережки” поступили с полностью укомплектованными ЗИПами. Все инструменты, все необходимые запчасти, новые “крабы”, новые ленты - все было в наличии “от и до”. От ЗИПа для ПКТ до шомполов и банника для пушки и гранатомета.
- Что такое “крабы”?
- Звенья для ленты, в которые снаряды вставляются. Кстати, машинки для снаряжания лент тоже имелись в наличии. В общем, открываешь десантные люки, а там все забито под завязку разными нужными вещами. Какая-то тебе проволочка понадобилась или какая-нибудь пружинка? Все это имелось в ЗИПах. Берешь бумажку и смотришь, где что лежит. Главное, потом положить это туда, откуда брал.
- И как долго продержалась эта полная комплектация в машинах?
- Когда мы получали эти “Бережки” на территории СВО в Херсоне, куда нас первоначально забросили, там уже много чего в машинах не хватало. Где-то не было банников с шомполом, где-то ЗИПов от пулемета, где-то не было еще чего-то.
- Это были уже другие машины?
- Под Херсон их перегнали без нас, в том числе и те машины, которые мы принимали в Крыму. Их привезли эшелоном, затем кто-то разгрузил этот эшелон и пригнал “Бережки” в ту посадку, куда впоследствии привезли и нас. БМП запирается башенным ключом, который, по сути, представляет собой просто кусок арматуры, и при определенной сноровке попасть внутрь машины не составляет труда. Это тебе не автомобиль, который ты кнопкой с сигнализации закрыл, и он заблокировался. Поэтому к моменту нашего прибытия запас ЗИПов немного “похудел”.
- Под Херсон вы прибыли тем же составом экипажа, которым были в Туле?
- Да, из Крыма нас на “Уралах” и КАМАЗах повезли через Красноперекопск, через Армянск в сторону Херсона. Наш путь пролегал через кладбище разбитой и сожженной техники времен первых наступлений. Там были в основном одни “тройки” - подорванные, с пробоинами, обгоревшие. В Красноперекопске нам впервые выдали личное стрелковое оружие, а также каски с бронежилетами.
- Какие автоматы выдали?
- Обычные “весла” - АК-74 с деревянными прикладами, обычные бронежилеты “Монолит”, обычные каски.
- Стальные?
- Нет, уже современные. Не знаю, как называется материал, из которых они сделаны. Но это были не тактические каски, а обычные, общевойсковые. Но тоже тяжелые и неудобные, в принципе, как и бронежилет “Монолит”.
- Получается, закрепив за вами оружие, вы уже считались прикрепленными к какой-то определенной войсковой части?
- Мы были закреплены за своим полком буквально с самого начала, с момента мобилизации. И под Херсон мы прибыли туда, где на тот момент дислоцировался наш полк. Мобилизационное пополнение он получил в основном из различных районов и городов нашего региона. К моменту нашего прибытия в полк, он стоял в обороне. Хотя обороной это можно назвать с трудом. Громыхало где-то далеко, в боестолкновениях мы не участвовали, по нам ничего не прилетало. Первые прилеты начались под Новый год, в последний день, когда мы оттуда стали уходить.
- Началось отступление?
- Мы попали туда уже после отступления, и полк располагался в сосновой посадке буквально в паре километров от берега Днепра. Не знаю, считалось это расположение передовой или ближним тылом. Вообще тогда говорили, будто мобилизованные на передовую не пойдут, а будут заниматься технической поддержкой частей и боевым охранением. Но в результате нашими жопами заткнули дыры на всем фронте. Тоже самое повторилось и когда нас впоследствии перебросили в ДНР, где были сплошные штурмы, основной ударной силой которых были “мобики”.
- Как вас приняли в части, когда вы впервые попали туда?
- Да более-менее приняли… Нас выгрузили, завели в посадку и довели информацию, мол так и так, здесь вам уже не это. А затем дали в руки лопаты и сказали: “Идите, копайте себе блиндажи. Чем глубже вы зароетесь в землю, тем дольше проживете”. Слава богу, почва там была песчаной и копалась легко. Это не донецкая земля из чернозема и глины, которую хрен проковыряешь. В первой посадке мы проторчали с неделю, затем нам пригнали “Бережки”, всех распределили по машинам, и мы в этом же лесу стали заниматься машинами. У кого они еще не прошли расконсервацию, расконсервировали их прямо в полевых условиях. Правда, если те предыдущие три машины в Крыму мы расконсервировали всей толпой, то здесь уже каждый экипаж занимался своей машиной самостоятельно. Причем, в лесу и под проливным дождем. Но ничего, сделали, приняли машины, и нас распределили по батальонам - кого в первый, кого во второй, кого, как меня, в третий. Мы сели по машинам и отправились к местам дислокации батальонов. Но едва мы доехали до следующей посадки, всем стало ясно, что нашей машине кранты - у нее провернуло вкладыши, к чертовой матери. То есть новая машина смогла проехать всего семь километров, и за это расстояние съела восемнадцать литров масла. Вкладыши провернуло, образовалась стружка, и двигателю пришла хана. Добравшись до посадки, мы замаскировали машину, спрятав ее в кустах, и отправились рыть себе новую яму для жилья. Через день нашу БМП, пыхтящую как паровоз, удалось каким-то образом выгнать из леса своим ходом, а затем, погрузив на трал, ее увезли куда-то в ремзону на замену двигателя. Машина уехала, а мы, “безлошадный” экипаж, остались в посадке.
- Вас в пехоту не отправили?
- Нет, мы просто ждали, пока наша машина не вернется из ремонта. Как впоследствии оказалось, в нашей БМП полностью меняли двигатель, и в строй она возвратилась лишь спустя полгода.
- Чем вы все это время занимались?
- Все это время мы были без машины и, в случае чего, должны были использоваться как подменный экипаж. Но поскольку мы там в боевых действиях не участвовали, то под Херсоном занимались лишь тем, что маскировали машины и усиленно закапывались в землю. Копали блиндажи для себя, копали еще какой-то командный блиндаж. Там оборона была крепкой: вроде вот он, перед тобой, километр реки, но только попробуй его форсируй. Громыхало там, конечно, сильно, и с нашей, и с противоположной стороны. Боестолкновений не было, хотя какие-то две роты умудрились между собой посреди ночи устроить перестрелку. Возможно, это случилось с перепугу, ведь каждый день нас стращали: “Смотрите, здесь могут быть вражеские ДРГ, поэтому нужно реагировать на каждый шорох, и патрулировать лес”. Из-за этого некоторые из нас в блиндаже спали в обнимку с автоматами, причем взведенными. Хотя всем уже тогда было понятно, что это война дальнего боя - война артиллерии, война минометов. Были конечно и стрелковые бои, например, когда в Мариуполе из “Азовстали” выбивали националистов и когда брали Бахмут. Хотя в целом боевые действия того времени были какими-то странными. Требовали воевать так, чтобы было как можно меньше разрушений, типа “не царапай забор, не разрушай дороги, и не пиши на заборе матерные слова”. По всей логике, на войне, если ты пытаешься занять территорию, то ты в первую очередь начинаешь долбить вражеские коммуникации - дороги и мосты. А тут тебе запрещают это делать: “Ай-яй-яй! Нельзя!”
- Как из-под Херсона Вы попали под Донецк?
- У нас вывели полностью полк. Мы вылезли из посадки и за две ночи на своих машинах отмахали почти полторы сотни километров. Я даже не знаю, куда мы ехали, в какую сторону. Потому что приехали ночью, ничего не видно в этой темноте. Ехали мы вслед за УАЗиком, который мелькал впереди, показывая нам дорогу, а вслед за ним шла колонна техники, загруженная разным барахлом. Моя БМП еще не вернулась, поэтому ехать пришлось на чужой машине, чьи наводчик и командир сидели в башне. Я ехал на месте стрелка, сидя за механиком, а мои командир с механиком сидели в десантном отсеке. Затем мы провели в каком-то поле еще двое суток. Поле было натурально “чистым” - ни кустов, ничего, только “бэхи” в два ряда стояли, да пехота свои палатки натягивала. Было холодно, конец декабря все-таки, и мы между машин натягивали тенты, чтобы хоть немного согреться. Здесь мы разрядили и сдали пехоте все свое стрелковое вооружение. Своим автоматом я ни разу так и не воспользовался, не сделал из него ни одного выстрела. Да и потом, в Донецке, я из автомата стрелял всего один раз, и то по дронам. Бесполезное это занятие, скажу прямо.
Куда мы в конце концов приехали - я так и не знаю. Километрах в тридцати от того поля, где мы провели два дня, находился какой-то неизвестный населенный пункт, в котором проходила железная дорога и имелась рампа для погрузки бронетехники на платформы. Двое суток наш полк грузился, мы вязали свои “бэхи”, пехота и артиллерия грузились по-своему, а затем неделю ехали в этом эшелоне.
- Вражеская артиллерия не препятствовала погрузке?
- Нет, туда ничего не долетало. Спустя неделю, за три дня до наступления Нового года, нас привезли на полигон Прудбой. Мы разгрузились, перегнали машины в парк, и на целых три дня нас отпустили по домам. От этого известия счастья было у всех выше крыши. 30 декабря под вечер я приехал домой, а 3 января в семь утра уже необходимо было быть на полигоне. В следующий раз дома я оказался лишь спустя полтора года.
- Были те, кто не вернулся в часть после краткосрочного новогоднего отпуска?
- Были. Но не “мобики”, а контрактники. “Мобики” возвратились все.
На полигоне у нас начались занятия по боевому слаживанию, но по факту никто ничего не делал, просто командование устраивало постоянные построения, где пересчитывало личный состав по головам. Январь месяц, мы в чистом поле при минус тридцать жили в насквозь промерзших неотапливаемых палатках. Та печка, которую нам принесли, не хотела работать и не могла отопить нашу огромную палатку, поэтому девяносто процентов личного состава просто отправилось по домам. Причем это были не только местные волгоградцы. Командование пыталось пресечь это, обещая всех, кто отсутствует на полигоне, подать как самовольно оставивших часть, но все как-то спустилось на тормозах и никого за это не наказали. Если бы я знал, что всем будет на это наплевать, я бы этот месяц тоже провел дома, а не отмораживал задницу в палатке посреди поля. В результате, в палатке остались я, Андрюха, который на тот момент еще носил позывной “Крюк”, и еще пара человек. Остальных оттуда словно ветром сдуло. Некоторые появились на полигоне уже перед самой отправкой полка: мы уже грузимся в эшелон, и тут они “нарисовались”. Помогли нам прикрутить технику, переночевали ночь в палатке и отправились на Донбасс. Увозили нас двумя или тремя командами, точно уже не помню. Зато точно знаю, что я попал в первую отправленную команду. Наш эшелон сначала прибыл в ЛНР, где всех выгрузили, а затем мы своим ходом отправились в ДНР.
- На какой стадии у вас появились позывные?
- У меня - с первых дней. Позывным “Псих” я обзавелся, находясь в Молькино.
- Почему “Псих”? Из-за специфики гражданской профессии?
- Во-первых, да. А во-вторых, за то, что единственный из всех не пил. При этом во всех ситуациях оставался спокойным, как удав. Меня спрашивали: “Да как ты можешь так спокойно относиться ко всему?”, на что я отвечал: “У меня десять лет стажа в психиатрии, попробуйте меня вывести из себя. Там и покруче вас были ребята”. Тем более, что работал я не в обычной психиатрической лечебнице, а в специальной.
- Позывные где-то фиксировались или это было что-то типа прозвищ?
- Когда ты уже попадал в подразделение, твой позывной обязательно фиксировался и считался закрепленным за тобой. Я мало встречал тех, кто себе сам придумывал позывной, хотя такие тоже были, но в большей части позывные придумывались сообща. Позывной - вещь нужная, не будешь же ты в эфире сообщать свои фамилию и имя. Поэтому и говорили: “Машина такая-то, наводчик в ней тот-то, механик тот-то. При необходимости выходить на наводчика, рация у него”. И, соответственно, в эфире звучал позывной наводчика БМП.
- Получается, позывные рождались в процессе притирания коллектива?
- Совершенно верно. Например, большую половину пехоты я и не знал, как зовут, знал только позывные - Вампир, Енот, Жора. Хотя, мне, собственно, и не нужны были их имена.
- Повторяющиеся позывные имели место?
- Конечно. Там в батальоне, наверное, одних только Психов было с десяток, не меньше. Про полк я вообще молчу. При этом как-то умудрялись не путаться в них. Какой-то уникальный позывной у кого-нибудь встречался крайне редко. У командиров были собственные позывные, которые не придумывались, а устанавливались согласно таблице радиопозывных, утвержденной вышестоящим командованием. Как правило, это было название какого-то города или реки - условно говоря, Сочи или Дон.
После прибытия под Донецк, нас отправили в район Еленовки, откуда мы больше и не вылезали. Буквально с колес полк отправился на передовую. У нас было несколько старых БМП-2, вообще не рабочих, которые не то что не ездили, они даже и не заводились. И я проторчал на той станции в ЛНР, где нас разгрузили, практически месяц, сторожа эти неисправные “железные гробы”, пока мои сослуживцы проходили подготовку на каком-то полигоне, а затем добирались за Донецк, в Еленовку. Наш батальон определился с местом расположения, все машины были спрятаны в посадке, а я все еще сидел на станции с тремя алкашами, сторожа оставленные БМП. Спустя месяц приехали тралы, забрали эти машины, и нас вместе с ними. Привезли в Антрацит и сказали: “А отсюда добирайтесь как хотите”. Я удивился: “В смысле? Скажите хотя бы, куда”. Я позвонил по телефону в батальон, но там сказали, что свободной техники, чтобы отправить за нами, у них нет: “Добирайтесь сами, хоть на такси”. Я говорю: “Да я сейчас здесь какую-нибудь хату сниму и буду жить, дожидаясь, пока вы меня заберете отсюда”. Командир моей бронегруппы, на удивление, согласился: “Да пожалуйста!” В результате действительно пришлось взять такси и прибыть в расположение. Правда, не все таксисты соглашались везти нас на передовую. Нашли того, кто все-таки рискнул, и то, он довез нас лишь до Макеевки, где потом искали другого таксиста, который бы через Донецк отвез в Еленовку. Да и по Еленовке пришлось немного поплутать, пока удалось найти этот брошенный раздолбанный домик, в котором расположилась наша бронегруппа.
С тех пор, как мы заехали на донецкое направление в конце января - начале февраля 2023 года, наш полк там и находился весь 2023 год и весь 2024 года. В первый свой отпуск я пошел в конце мая 2024 года. Если не брать эти три дня краткосрочного новогоднего отпуска, то я почти два года не был дома.
- Полк прибыл в Еленовку на замену?
- Я без понятия. Говорили, будто мы там кого-то сменили, но, во-первых, все это происходило без моего участия, а во-вторых, никаких укрепленных позиций, которые свидетельствовали бы о том, что там кто-то стоял в обороне, мы не приняли. Поэтому наша пехота с первых же дней стала вгрызаться в землю, роя, как кроты, себе траншеи и укрепления. Первый год, пока мы там находились, было относительно спокойно, хотя арта периодически беспокоила. Наш противник никуда не рыпался, а мы пытались наступать. Эту чертову Новомихайловку мы пытались взять почти год. В тот момент штурмы были не настолько частыми, да и у противника не было такого количества дронов, как сейчас. Единственное, на что ты мог нарваться, когда выкатывался на отстрел — это минометы. А сейчас… Миномет пока на тебя наведут, это время пройдет, а “птичку” на тебя выпустить - как нефиг делать. И никуда ты от нее не денешься.
- Какова была тактика действия бронегруппы на передовой?
- Мы выкатывались на позиции, отрабатывали по посадкам, где сидят хохлы, и откатывались обратно. То есть были своего рода подвижными огневыми точками - выкатились, отработали, убрались, выкатились, отработали, убрались. А также мы участвовали в наступлениях, завозили на передовую пехоту. Грубо говоря, перед пехотой ставилась задача занять посадку, мы их привезли, сбросили и, отработав по этой посадке, развернулись и свалили. А пехота пошла дальше.
- Получается, вы работали в чистом поле?
- Зачастую да. Но бывало, что в посадке имелись прогалы и мы, мордой закатившись в этот проем, отрабатывали по сектору. Иногда работали навесом, задирая ствол и стреляя через посадку. Но такой метод ведения огня не отличался точностью попаданий, а стоять и ждать, пока нам произведут корректировку огня было бы самоубийством. К тому же у нас самих на тот момент “птичек” не было. Поэтому мы выскакивали на позицию, и, отстрелявшись, по-быстрому уходили. “Птичек” у нас было всего две, и работали они на целый полк, явно не отвлекаясь на наши БМП. Они следили за нашими танками, потому что, в их понимании, потерять танк и дороже, и страшнее, чем лишиться БМП. Танкисты всегда были обособлены от нас, и в Молькино, и в полку. Они и жили отдельно, и занятия у них проходили отдельно. Они приехали в Молькино вместе с нами, но на этом наше соседство закончилось, к нам они больше никакого отношения не имели.
- Во время штурмов что было еще опасным для БМП, кроме минометов?
- Противотанковые комплексы типа “Корнет”, “Фагот”. Все это было. И из ПТУРов отрабатывали по машинам, и из гранатометов. Чего только не было. БМП - она пулю 7,62 толком не держит, я уже молчу про что-то крупное. А у хохлов зачастую на позициях присутствовал “крупняк” типа “Корда” или ДШК.
- Какими были первые потери?
- Первым у нас погиб Жгут, он был из медиков. Я его очень давно знал, мы с ним вместе работали в одной больнице. Погиб он довольно нелепо, даже глупо. Не при обстреле, а в аварии. При опрокидывании БМП его придавило стволом, размозжив голову. Первой же боевой потерей у нас в бронегруппе был Дудник, царствие ему небесное. Во время штурма, во время наступления, по ним отработал ПТУР, и он не смог выбраться из машины. Механик выбрался, а наводчик нет.
- А командир?
- На “двойках”, как и на “копейках”, командиров нет, лишь наводчик и механик. Командир есть только на “Бережке”.
- Каковы взаимоотношения между мобилизованными и контрактниками?
- Я как-то сцепился с одним контрактником, который стоял весь из себя невозможный, и заявлял: “Вот, мобилизованный, это чмо, что-то лечит мне про свой отпуск. Какой тебе отпуск? Вперед, бл.!” У меня от подобных слов аж забрало упало: “Слышь ты, черт! Это же вы, суки, обосрались! Конкретно, вы! И поэтому сейчас здесь мы, гражданские люди. Что ж вы, бляха-муха, все побежали, когда жареный петух пришел в жопу вас поклевать? Вы добровольно шли в армию зачем? Деньги получать да квартиры, при этом думая, что, если что-то случится, вас это не коснется?” Я просто знал одного контрактника, который, отпахав четыре контракта, заявил: “Я на войну не подписывался”. А какого хрена ты тогда в армию шел? Армия сама собой подразумевает возможность участия в войне. Зачем ты тогда шел в армию и заключил контракт с Министерством обороны, раз с началом СВО ты заявляешь, что тебя это не касается? Получается, раз тебя это не касается, должно касаться меня, гражданского человека, который, по-твоему, должен быть безумно счастлив от этого? И не нужно мне говорить, что вы, добровольцы-контрактники, пришли сюда из чистого патриотизма - не смеши меня и мои портянки. Я прекрасно знаю, зачем ты сюда пришел - ты пришел за бабками.
- Добровольцы к вам стали приходить?
- Ну да, когда от “мобиков” уже ни черта не осталось. Оставшихся в живых и не получивших ранения, уже можно было пересчитать по пальцам, остальные либо в земле, либо в России с ранениями, как я сейчас. Кто-то без ног, кто-то еще без чего-нибудь.
- Доводилось участвовать в боевых действиях совместно с ЧВК?
- Нет. Но к нам потом пришли бывшие бойцы ЧВК, которые ушли из “Вагнера” и заключили контракт с Министерством обороны. Посмотрев на наши условия, они, мягко говоря, охренели. Они привыкли к городскому бою, а у нас наступление пешком, через три поля: “Как так!?” - “Да как хочешь. Жить захочешь, в каждой щели будешь прятаться”. И приходилось идти в атаку под пулеметы, под артиллерию, под дроны. Последние — это просто п…ц, по-другому уже не скажешь, слов просто нет. Тем более их там сейчас очень много. Ощущение такое, что их, с началом 2024 года, хохлы своим пригнали на передовую, только к Еленовке, три вагона: “Давайте, долбите”. И если раньше на две - три машины хохлы присылали, в лучшем случае, одну “птичку”, то сейчас на одну машину по две - три “птички” может прилететь. Плюс еще высотный беспилотник, плюс наблюдатель. Япона-мама, да откуда у вас их столько!?
- А с нашей стороны дроны используются тоже активно?
- Есть, но в гораздо меньшем количестве. Наблюдатели висят в небе, но боевых дронов меньше, и мы до их количества и до уровня их использования просто не дотягиваем.
- Средства РЭБ помогают бороться с дронами?
- Ну, так… Серединка на половинку. Они если и помогают, то лишь первые двадцать минут, затем устройство РЭБ перегревается и просто перестает работать.
- Специалисты РЭБ у вас свои, полковые, или придавались откуда-нибудь?
- Да у нас их совсем не было, этим занимались наши связисты. Настоящих штатных рэбовцев я в глаза не видел. Просто есть у нас взвод связи из пяти электриков, которые по батальону мотаются: то тут прикрутят что-то, что здесь вынос сделают, то РЭБ привезут поставят. Но как присобачить установку РЭБ к БМП я и сам знаю прекрасно - куда провода кинуть, как сделать так, чтобы она включалась, и так далее.
- Вам не доверяли самостоятельную установку?
- Наоборот: “Вот, держи, иди сам ставь”.
Как мы заехали под Еленовку в феврале 2023, так и находились там безвылазно, постоянно устраивая штурмы. Ни ротации, ни подмены, ничего. То кто-то орал, что нужно подождать еще месяц и будет ротация. То приехавший какой-то генерал сказал: “Вы же должны быть сейчас в России на пополнении. Какого черта вы тут делаете?” Но ничего не менялось.
- За то время, пока вы там находились, вы вгрызались в землю, создавая линию обороны?
- Нет. Мы долго брали Новомихайловку, пытаясь продвигаться вперед, но у нас это плохо получалось. При этих попытках во время штурмов очень много полегло народа из пехоты. Бросаться грудью на амбразуры - такое себе занятие, но оказалось, что у нас по-другому и не умеют отправлять на штурмы, только так, без предварительной артподготовки. Чтобы при штурме арта работала как положено, я видел всего пару раз за все два года. Чтобы они утюжили то место, куда должна прийти пехота и никто из хохлов не мог головы поднять. Но артиллеристы, видимо, считают: “Зачем нам лишняя трата боеприпасов?” Зато сейчас уже продвигаться вперед получается немного быстрее. Мы уже прошли две деревни. Хотя хохлы со своей стороны тоже довольно хорошо вкопались в землю. Они гораздо дольше нас готовились, поэтому укрепрайоны у них очень хорошие. Не знаю, есть ли у них бетонированные укрепления, но сидят они там очень хорошо. Но тем не менее, мы движемся вперед.
- Подвергались ли вы на передовой воздействию вражеской пропаганды?
- Нет, там никому это не нужно. Сейчас вся пропаганда идет через интернет.
- Доводилось сблизиться с противником настолько, что можно было перекрикиваться с ним?
- Пехоте - да. А мне, например, ни разу. У меня немного другие задачи. А пехотинцы часто рассказывали: “Мы в своей посадке копаемся, а они у себя, метрах в трехстах, землю роют”. Поговаривали, будто кто-то из наших по пьяни туда уходил, прошел через минное поле и в окоп к хохлам спрыгнул. Но когда понял, что это чужой окоп, возвратился обратно.
- Минирование позиций производилось в обязательном порядке?
- Чаще, конечно, хохлы мины ставили, используя для этого “бабу-ягу”. И если сегодня днем здесь прошел танк с тралом, то ночью прилетит “баба-яга” и раскидает десяток “тээмок” на этой же дороге. А утром по ней пойдет машина и подорвется. И такое случалось несколько раз.
От штурма позиции защищаются минными полями или “шлагбаумами”. Последнее время они делают по-хитрому, устанавливая противопехотную мину, а под ней располагая противотанковую. От взрыва противопехотка “цепляет” за собой “тээмку” и получатся воронка размером десять на десять метров.
- Против кого ставится подобная комбинация мин?
- Да против всех. Они даже ТМ не пожалеют ради единственного нашего пехотинца. Они сейчас и две - три “птички” на пару пехотинцев могу запросто спустить. Раньше, если их оператор увидит, что один или два человека куда-то идут или ползут, то пожалеет тратить на них “птичку”, а сейчас даже если одного увидят, то на него полетят несколько дронов. Складывается впечатление, что у них этой гадости неограниченный запас.
- Техника находилась далеко от того места, где вы проживали?
- Она стояла замаскированная в лесопосадке за деревней. При необходимости мы бежали туда, заводили машины и шли на штурм. Хотя, как правило, в этом участвовало две машины.
- Где проводилось обслуживание техники?
- Там же, в лесу. А вот для того, чтобы заправить машину, необходимо было ехать на заправочный пункт.
- Что из себя он представлял?
- Обычная автомобильная цистерна, которая стояла замаскированной в определенном месте. Мы сами туда приезжали, нам бросали шланг, и мы заливали топливо в баки. Как только заправились, сразу разворачивались и возвращались обратно.
- Недостаток в топливе ощущался?
- В первые дни его не было, сейчас он есть. И это вовсе не результат налетов на наши нефтеперерабатывающие заводы, просто кое-кому в армии воровать меньше надо.
- А как с БК дела обстояли?
- А вот с боекомплектом никогда проблем не было. На “тридцатке” у нас за три месяца было порядка девяти тысяч настрела. И недостатка мы не испытывали, боеприпасы нам доставлялись регулярно.
- Каков ресурс у ствола пушки?
- Все ресурсы там давно уже выработаны, поэтому пушки уже не стреляют, а плюются. На них бы и рады заменить стволы, но, к сожалению, менять не на что.
- Автомат у Вас по-прежнему оставался тот же самый? Не заменили?
- У меня сейчас нет автомата - тот, который мне выдали в Крыму, я потерял. Причем у нас многие не могут найти свои автоматы. Мы же их сдали восьмой роте, когда грузились в эшелон, а когда прибыли на донецкое направление, то оказалось, что пехота отдельно, мы, бронегруппа, отдельно. И где что брать, где искать наши автоматы - хрен его знает. Вот с тех пор у меня и нет автомата.
- Даже трофейным не удалось обзавестись?
- А где я его возьму? С машины буду спрыгивать, чтобы подобрать на земле? Там вообще ничего подбирать не стоит, что бы перед тобой не валялось. Все может быть заминированным. Я уже такое видел. Валялся броник, а под ним лежала граната без кольца. Похоже, там еще и запал укороченный был, потому что она взорвалась сразу, как только попытались поднять бронежилет. У нас в пехоте есть такие личности, которые на свой страх и риск любят ходить и подбирать все, что плохо лежит, но я бы не стал заниматься подобным, поскольку это чревато определенными последствиями.
- Пехоту можно было попросить, чтобы они принесли в качестве трофея из какого-нибудь из штурмов?
- Мне так броник подогнали, поэтому сейчас у меня не “Монолит”, а керамика с кевларом. Он и легче, и удобнее. Его взяли в качестве трофея во время одного из штурмов украинских позиций, поэтому те, кто брали, были абсолютно убеждены в том, что этот броник не заминирован.
- Куда подевались хозяева того дома, в котором вы жили?
- Именно этого дома я даже не знаю, куда подевались хозяева. Наших парней туда заселил местный участковый.
- Выходит, в поселке присутствовала и работала местная власть?
- Ну, скажем так, условно. Сейчас мы уже живем в другом доме, и в этот раз о заселении пришлось договариваться непосредственно с его хозяйкой, которая живет и работает где-то в Ростовской области. Мы через соседку узнали, что дом пустой, узнали номер телефона хозяйки, дозвонились и договорились. Она не возражала: “Живите, ничего не надо. Единственная просьба - поменяйте входную дверь”. Мы скинулись, заказали и поставили в доме новую дверь.
- Каковы условия для проживания в этом доме?
- В доме есть один диван в углу, и кто-то периодически спит на нем. А остальные спят на полу, в спальных мешках. Мы установили в доме дизельную “автономку”, подключили ее от аккумулятора, и ей отапливаем помещение.
- Как складываются отношения с местным населением?
- Через раз. Кто-то нормально относится, а кто-то откровенно заявляет: “Зачем вы сюда приехали? Идите нахрен”. На херсонском направлении было то же самое, даже если не хуже. Там нам чуть ли не в спину плевали, а то и в рожу: “Что вы здесь забыли?” Ага, я сюда прямо рвался как только мог! Заняться мне больше нечем, как к вам наведаться.
- Попытки местных жителей отравить личный состав имели место?
- У нас не было. А вот на херсонском направлении рассказывали про бабку, накормившую какими-то пирожками, от которых пять или шесть человек умерло. Говорили, будто потом в домик этой бабки из “тридцатки” БМП захреначили так, что от него мало чего осталось. Ну и от бабушки, соответственно.
- Как остро на передовой стоит вопрос с употреблением алкоголя?
- Алкоголизм крепчает. Алкоголь берут везде, где только можно: в магазинах, у местных. Часто бывало, что находили в заброшенных домах и подвалах. Однако, все это чревато.
- Чем?
- Банально тем, что если тебя, пьяного, ранят, то тебе просто не смогут остановить кровотечение. Кровь с алкоголем перестает сворачиваться, а если и сворачивается, то очень тяжело.
Вообще, “синька” распространена чуть ли не поголовно. Подразделения “Шторм” исключительно за счет “синьки” и пополняются. По идее штурмовое подразделение должно быть добровольным, но вместо этого туда скидывают всех “синяков”. И получается, что “Шторм” — это своего рода наказание.
- “Шторм” — это отдельное подразделение?
- Нет, оно в составе полка, даже в составе батальона - штурмовая рота. И у каждого батальона имеется своя подобная рота. Так что за “синьку” сначала в яму, а затем в “Шторм”.
- Какие еще используются методы борьбы с “синькой”?
- Разбивание морды. Все, больше нет там методов.
- Кто бьет? Командир?
- Естественно, кто же еще. Морды бьют только командиры. Я всегда считал: ну, пьешь ты и пьешь — это твое сугубо личное дело, только дурью не майся. Но было несколько раз, когда мне приходилось отбирать “калашников” у своих из бронегруппы, кто, изрядно выпив, собирался сходить пообщаться к прохохляцким соседям: “Хочешь поговорить, иди и поговори. Хотите, морду друг другу набейте, это ваши проблемы. Только автомат оставь”.
- Как обстоят дела с питанием?
- Никак. Что сами купили, что сами приготовили, то и едим. В определенном количестве на бронегруппу раз в месяц выдаются консервы, хлеб, макароны. Остальное сами ищите. Поэтому мы в поселке ходили в магазин и там покупали то из продуктов, что нам требовалось. Цены в магазине, конечно, просто аховые. Не удивлюсь, если там, на передовой, они сейчас взлетели вверх.
- Работает ли в боевых порядках военная полиция?
- Они больше мозги делают, чем работают. Порой доходит до бреда. Стоит, к примеру, вэпэшник, весь из себя, весь на “тактике”, весь в обвесе, у него автомат на два с половиной килограмма тяжелее, из-за того, что на него всего навешано, как на новогоднюю елку. Да он и сам как новогодняя елка стоит! Смотришь на такого и думаешь: “Бляха-муха, у нас на штурмовиках столько всего нету, сколько на вас. Так может вы вместо них на штурм сходите, ребята?” У нас было однажды, что я из “тридцатки” чуть пост ВП не разобрал. Мы выкатывались, а там военная полиция поставила пост, шлагбаум и грибок, которые еще объехать нужно. В тот день наша машина была на эвакуации и нам нужно было забрать раненых. Но сотрудник ВП закрыл перед нами шлагбаум и начал лениво интересоваться: “А куда? А кто? А зачем? А документы есть?” Механик пытается ему что-то объяснить, но тот “включил тупняк”. Я сидел-сидел на башне, а затем не выдержал: “Да как вы задолбали!” Нырнул в башню, “чебурашку” - щелк, со стопоров ее снял. Механик смотрит на меня: “Ты чего делаешь?” - “Сейчас увидишь”. И начинаю на их будку башню разворачивать. Этого вэпэшника моментально сдуло от шлагбаума, а из будки выскочил их командир, лейтенант: “Что случилось?” Я ему отвечаю: “Я сейчас просто раздолбаю ваш сарай к чертовой матери и поеду дальше. Ты понимаешь, что мы за ранеными едем?” Лейтенант сразу как-то стих: “Я же не знал” - “Да мой механик твоему дебилу пятнадцать минут пытался объяснить, что мы едем за ранеными. Хочешь, поехали с нами” - “Неее, не хочу”. Короче, открыли они шлагбаум, и мы проехали этот пост. Когда возвращались обратно, заметил, что того вэпэшника, который нас тормозил перед выездом, у шлагбаума уже не было.
- Какие документы требовали от вас сотрудники военной полиции?
- Путевой лист. Типа, он у меня должен быть. Но это были какие-то заезжие вэпэшники, возможно даже ДНРовские, которые терпеть нас не могут.
- На чем основана эта нелюбовь?
- “Нахрен вы сюда приперлись, мы бы и сами справились”. Эту фразу в различных вариантах я слышал постоянно: “Нахрен вы сюда приперлись”. Как будто делать мне было нечего, жизнь моя мне казалась скучной, и я решил веселья себе добавить, приехав туда, ага.
- Авиация на вашем участке работала?
- Было дело, пару - тройку раз за год.
- Самолеты или вертолеты?
- И то и другое. Самолеты — это обычно были “Грачи”, ничего серьезнее я там в глаза не видел. И то, он вираж закладывает, а нам видно, что у него все подвесы на крыльях пустые, лишь под брюхом одна ФАБ висит. Да вообще, этот фронтовой штурмовик ни на что серьезное, как, например, тридцать седьмая “сушка”, не способен. На него много не навешаешь, поэтому его задача - либо бить только прямой наводкой, либо что-нибудь сбросить. Вот “Аллигаторы” - те еще на что-то способны. Они заходят двойкой, а вслед за ними, как прикрытие, обязательно идет “Ночной охотник”. Но они выпускали по ракете и уходили обратно, выпустив тепловые ловушки. Куда били, зачем - непонятно.
- Замена поврежденной технике поступала? Или чинили самостоятельно?
- И чинить пытались, и замены были. Но замены были своеобразными. Из других батальонов нам скидывали по три машины, правда все они были, словно ведра с гайками. Разумеется, хорошую технику никто отдавать не станет. Приходили машины из Херсона, куда за ними ездили, принимать сами “тачки” и их ЗИПы. Эти машины были относительно новыми. А вот замену потерянным нами “Бережкам” так никто и не дал, мол, у вас есть “двойки”, вот на них и езжайте.
- Какова была основная причина потерь в бронетехнике?
- Самая распространенная причина — это мины. Ну или еще если идешь в наступление, или работаешь “светляком”, выманивая на себя минометы. Именно при подобном способе выявления огневых точек противника я и получил ранение. Мне пару дней назад написал Енот: “Вчера только смогли забрать машину, на которой ты в августе подорвался”. Мой механик в машине так и сгорел, а она просто самокатом докатилась до хохлов, въехала к ним в посадку, да там и осталась.
- Как это все произошло?
- Двадцать седьмого августа дернули нас среди ночи: “Утром нужно съездить на одну точку, жопой вильнуть, и уехать”. А я там вообще быть не должен, но меня туда сунули, потому что опытных механиков повыбило, парни погибли, и вместо них прислали новых, неопытных. Их за две недели на полигоне обучили и отправили на передовую. Разумеется, дорогу никто из них не знал, и я для них должен быть словно собака-поводырь. Но, в результате, задачу нам поставили совершенно иную, оказалось, что нам нужно завезти пехоту, а двигаться мы будем вслед за танком. В общем, скинули мы в посадке пехоту и отъехали от нее метров двести, естественно, под плотным обстрелом. Вдруг - бах! - и все. Темно, больно, вздохнуть не могу и звон в ушах. Как из машины выбрался, я не помню. Когда очнулся, понял, что я на карачках ползу в обратную сторону по следу от “гусянки”, а моя “бэха” катится куда-то дальше. Обороты у нее накручены, вот она и ехала, пока движок работал. Парни потом рассказывали, которые за всем этим с “птички” наблюдали: “Ты как-то боком вывалился, удивительно, как при этом ты себе в траве ничего не нашел, и на гусеницу тебя не намотало”. Полз я в сторону посадки, при этом все вокруг взрывалось, обстановка была, мягко говоря, душещипательной. Смотрю, обратно едет наш танк. Я ему махал, махал, всячески семафорил, но он меня то ли не увидел, то ли не захотел видеть. Даже чуть не переехал - я от него в яму от прилета нырнул, и он мимо прокатился. Кое-как, падая и спотыкаясь, то бегом, то на карачках, добрался до крайней посадки, которую мы до этого проезжали. Там, на ее окраине, мне попался чей-то брошенный броник с новой аптечкой. Сам броник натягивать не стал, воспользовался лишь аптечкой. Слава богу, она оказалась полной, и я достал оттуда все, что мне требовалось - жгут, бинты. Прямо там я скинул китель, потому что осколками посекло не только руку, но и весь правый бок от головы до задницы, кое-как замотался, и еще двое суток меня дроны по посадке гоняли.
- К своим сразу добраться не получилось?
- К своим я попал лишь тридцатого августа, на утро третьих суток. Двое суток провел без еды и воды. За это время я насчитал двенадцать сбросов по себе. Хотя, возможно их было и больше. В один из сбросов мне оторвало мизинец на правой руке. В тот момент я закрыл лицо руками, поэтому, если бы не оторвало палец, то порвало бы лицо. Я лежал в яме, и дрон однажды попытался на меня сделать сброс через ветки, но у него ничего не получилось - граната взорвалась где-то высоко в ветвях. После этого дрон улетел, однако спустя некоторое время вернулся снова. Покружился немного, а затем давай между веток вокруг ствола опускаться. И с высоты полутора метров, на расстоянии вытянутой руки, с него шлепнулась граната. Я успел отвернуться и прикрыть лицо рукой. Бабах! Я выскочил из ямы, и лишь через несколько метров заметил, что на руке, неплохо нашпигованной осколками, висит то, что осталось от пальца, а из ран сильно течет кровь. Прижав кое-как к себе руку, я размотал старую повязку и обмотал ею поврежденную кисть.
- Что же угодило в вашу машину?
- Скорее всего это был миномет. Видимо, это была “полька”, потому что впервые я не услышал прилета. Ни свиста, ничего - просто “бум!”, и тишина. Я так понял, что механика, скорее всего, убило сразу. Сейчас пытаюсь вспомнить, что в тот момент было, пытаюсь восстановить картину происшедшего, но в памяти появляются одни обрывки в виде мелькающих картинок, которые не получается связать воедино.
- С механиком до этого боя Вы были знакомы?
- Нет, он один из новеньких, поэтому я его практически не знал. Позывной у него был Гугл. Его вот только-только достали из машины, вернее то, что от него осталось, поскольку тело полностью сгорело.
- То есть машина от попадания загорелась?
- Ее жгли потом еще, как выяснилось. Они и посадку жгли, в которой я прятался. Был момент, когда я в какую-то норку заныкался, лежу и чувствую, что у меня бок начинает припекать. Поворачиваю голову, а у меня тут посадка полыхает. Твою мать! Я ни прилета не слышал, и не видел, как они “зажигалку” сбросили. Пришлось оттуда убираться куда-нибудь подальше.
Хохлы непрерывно гоняли меня сбросами. Только смоюсь от одного дрона, как появлялся другой. Видимо, они могли себе позволить тратить время на одного человека. Мне повезло, что это были просто сбросы, а не дроны-камикадзе. От этих бы я точно не ушел, поэтому я их больше всего и опасался. На третье утро, лишь только небо слегка заалело, я через два поля ушел из той посадки по следам собственных гусениц, оставленных, когда мы туда заезжали. Сил идти уже не оставалось, поэтому добирался кое-как, спотыкаясь и падая. Добежал до какой-то посадки, зная, что там уже должны быть наши, и увидел антенну. Только хотел прилечь рядом с этой антенной, как двое ткнули меня мордой в землю: “Ты кто такой?” - “Мужики, свой. Я такой-то и оттуда”. Один из них завел меня в какую-то канаву, дав попить, пока другой ушел за кем-нибудь из пехоты третьего батальона, чтобы подтвердить мою личность. Пришли двое: “А, да, знаем. Наш” - “Ну, тогда забирайте”. Привели меня к командиру, а тот глаза на меня вытаращил: “Ты же там остался…” Пришлось ответить: “А вот хрена лысого, товарищ капитан”.
Отвели меня к медикам, те еще раз меня перебинтовали. До вечера я у них просидел, а с наступлением темноты меня на “квадрике” эвакуировали в тыл. Привезли в Еленовку, где в госпитале дорезали палец, оставив от него небольшой огрызочек того, что уцелело. При этом оказалось, что у меня множественные переломы обеих кистей. Мне наложили лангетки, и в эту же ночь сначала машиной “скорой помощи”, а затем, когда нас стало больше, автобусом отправили в Донецк, откуда на следующий день, в три часа дня, вертолетом доставили в Ростов. Я сидячий, не “тяжелый”, поэтому моя транспортировка сложностей не вызывала, хотя среди нас были и тяжелораненые - нескольких человек, у которых не было ног, везли на носилках.
Неделю я провалялся в ростовском госпитале, просто лежал, ничего со мной не делали, хотя один раз на рентген сводили. Затем погрузили в медицинский эшелон, на котором катали четверо суток по всему Южному округу: Минводы, Моздок, Владикавказ. Проезжали Беслан, там железная дорога проходила как раз мимо этой печально известной школы. По пути на крупных станциях из эшелона выгружали кого-нибудь из раненых, и я все боялся, чтобы меня на Кавказе не выгрузили. А потом мы поехали в обратную сторону. Однажды, выйдя в тамбур покурить, я увидел в окно, что с одной стороны “железки” бахчи, а с другой пшеничное поле. Сразу стало ясно, что я почти домой приехал. Выгрузили меня в Волгограде, и я в местном госпитале пролежал месяц. Из правой кисти у меня извлекли множество осколков, и еще столько же там осталось. А вот из плеча, из туловища и из головы ничего доставать не стали - все осколки там, внутри, сидят до сих пор.
- Сейчас Вы находитесь в отпуске?
- Да, мне дали шестьдесят суток отпуска по ранению, из которых половина уже прошла. После окончания отпуска я должен возвратиться в часть, пройти военно-врачебную комиссию, а там, по состоянию, скорее всего отправлюсь в обратно в батальон. Но я неделю назад сделал снимок и там видно, что переломы кистей оскольчатые, их никто не собирал, и они до сих пор не заживают.
- А отсутствие пальца на руке?
- Это не является поводом для увольнения из Вооруженных сил. В лучшем случае мне просто поменяют категорию годности с А на Б, и я продолжу служить до окончания СВО. Когда служил “срочку”, у меня категория по здоровью была Б1, но попав на СВО, по какой-то неведомой причине мое здоровье признали отличным и записали мне категорию А, хотя я стал старше, чем был тогда, и болячек тоже прибавилось. Видимо медики решили, что я, в период между срочной службой и СВО, активно занимался своим здоровьем и восстановил его до нужной категории.
- Что подразумевает категория Б?
- “Годен с незначительными ограничениями”. И это не значит, что меня не вернут обратно в экипаж машины.
- Коснемся наградной системы. Как часто у вас награждают?
- У нас в бронегруппе награды есть у шестерых. Как правило, это медали “За отвагу”, орденов нет ни у кого. В целом по батальону награды тоже дают, но редко, конечно. Все зависит от командира. Если он этим занимается и подает заявки, что у него есть боец, который за свои действия достоин награды, то его наградят. Если же это командиру не нужно, то, соответственно, ничего этому бойцу и не будет. Даже у нас в бронегруппе на медали подавал не наш командир, подавали сторонние офицеры, присутствовавшие на тот момент и командовавшие операцией, в которой принимали участие наши ребята. Например, когда бронегруппа поработала на разведку полка. Кстати, благодаря этому у нас начались отпуска и появились первые награды. А до этого командование пыталось убедить нас, что мы полтора года ничего не делаем и наград не заслужили.
- Каков численный состав бронегруппы?
- От двадцати до тридцати человек, не больше. Был момент, когда нас вообще осталось всего восемь, остальные либо “двести”, либо “триста”.
- Есть ли возможность в бронегруппе дополнительно обучить поступившее новое пополнение, прежде чем отправлять его в бой?
- Их вывозят на полигон, и какой-нибудь из наших экипажей там обучает тех, кому предстоит влиться в наш состав. Условно говоря, мы стараемся с ними поделиться тем опытом, который накопили.
- Вы упомянули про отпуск. Насколько часто есть возможность съездить в отпуск?
- Однажды на меня вышла моя знакомая, которая спросила, чем она мне может помочь. И в разговоре с ней вдруг выяснилось, что ее муж уже несколько раз был в отпуске: в прошлом году четыре раза и в этом три. При том, что служим мы с ним в одном полку, только он контрактник, а я “мобик”. В отпуске мне довелось побывать всего один раз. Две недели мне дали, считая дорогу. Отпускные документы нам выдали в шесть вечера, машина уже стояла, ждала. Мы втроем в нее запрыгнули, доехали до Ростова, там пересели в другую машину и отправились домой. Все произошло настолько стремительно, что дома я был уже через двенадцать часов.
- Что везли с собой из дома, исходя из опыта жизни на передовой?
- Ничего не вез. С чем приехал домой, с тем обратно и уехал: форма, мыльно-рыльные принадлежности, смена белья. Я налегке ехал и туда, и обратно. Продукты везти? А какой смысл мне все это тащить на своем горбу? Ладно, у нас кто-то приезжал на своей машине, так он из дома привез всевозможных солений и варенья. Но, повторюсь, все это привезено на своей “тачке”, к тому же эта “тачка” потом с кем-то из родственников уехала домой. Там то ли отец, то ли дядя с ним приезжал, потом посидел с нами, отдохнул пару часов, и уехал обратно.
- Поговорим о финансовой составляющей. Ежемесячные выплаты производятся регулярно, без задержек?
- Первые два месяца было что-то непонятное с выплатами - никто ничего не платил, подъемные тоже толком не дали. Первые деньги я получил, уже будучи в Туле, грубо говоря, через два месяца после мобилизации. Затем пошли стабильные ежемесячные выплаты.
- Существуют какие-нибудь надбавки к сумме ежемесячной выплаты?
- Нет, каждый раз выплачивается четкая сумма, никаких надбавок. Вроде бы должны быть компенсации за выходные и праздничные дни, но сколько раз мы не писали рапорта по этому вопросу - эффекта ноль.
- Сколько солдат реально ежемесячно тратит денег на передовой из той суммы, что поступает ему на карту?
- Там все дорого. Даже элементарно пойти и купить продукты. Хотя, помимо продуктов, мне доводилось покупать различные необходимые вещи - электроды, болгарки, еще какие-то инструменты. Для своей БМП мы покупали антифриз, который стоит далеко не пять копеек, а там его требуется шестьдесят литров. Хуже приходилось водителям КАМАЗов и “Уралов”, свои машины ремонтировать им приходилось за свой счет. Никто тебе не будет ремонтировать: запчасти на машину — вот они, в шаговой доступности, иди покупай. Ну, а если не брать затраты на обслуживание и ремонт техники, то солдат на передовой для своих нужд тратит порядка десяти тысяч. Не всегда есть время на то, чтобы что-нибудь приготовить из еды, и нами зачастую у местных и в магазинах приобретались уже готовые блюда, которые стоили, правда, как крыло от маленького самолета. У нас там был магазин, который располагался в бывшей кафешке. Это кафе закрыли, но кухня осталась, и хозяева магазина решили продавать то, что готовили на этой кухне. И пользуется такая готовая пища большим спросом, потому на нее цены постоянно растут. Хозяин магазина на деньги, полученные от использования этой кухни, очень поднялся и купил себе еще два магазина. Я бы не сказал, что местные живут там очень уж бедно, судя по количеству иномарок, и по их качеству. Если увидишь там старенькую “шестерку”, то однозначно на ней едут не местные ДНРовцы, а какие-нибудь наши российские вояки. У ДНРовца же будет минимум какой-нибудь “китаец”, причем премиум-класса, а то и что-нибудь похлеще.
- Как осуществляется связь с домом?
- По телефону, местная симка “Феникс”. Раз в день матери звоню. Чтобы позвонить, никуда в тыл уходить не нужно, звонишь прямо из поселка. Там этих сим-карт чертова куча, к тому же это местная симка, а не российская, которая у тебя выключена.
- В поселок были прилеты?
- Прилетает периодически. И ракеты, и дроны - чего только не было. И танк не раз работал по этому поселку. Среди “мирняка” тоже жертвы были.
- Женщины на передовой есть?
- Я женщин видел только в медроте. В боевых частях женщин я не видел никогда. Ну, а медрота находится даже в другой деревне, дальше, не доезжая до Донецка.
- Полковое командование тоже там располагалось?
- Нет, оно чуть дальше медроты, в другом населенном пункте. А вот батальонное командование в тылу не отсиживается, всегда находится с нами, на передке. Комбат командует пехотой, поэтому и он, и ротные - все там. На передке для них такие блиндажи оборудованы, которых прямым попаданием миномета не разобрать. Они больше напоминают трехкомнатную малогабаритную квартиру с телевизором, с игровой приставкой.
- В армии замена обмундирования производится раз в полгода. С какой периодичностью это происходит на передовой?
- Не происходит. Ты ходишь в том, что сам себе купил. За несколько недель до моего ранения нам привезли новую форму: “У тебя какой размер?” Назвал все свои размеры. Тыловик перерыл все привезенное имущество и говорит: “На тебя только берцы есть” - “А форма?” - “А формы нет. Есть только сорок восьмой размер, второй рост. Так что иди, покупай себе сам”.
- Продажей военного обмундирования на передовой занимаются местные?
- Да, еленовские. Иногда приезжают и донецкие, привозят свой товар, накрутив ценник в два, а то и в три раза, мол, все равно купят. И ведь действительно покупают - а куда деваться.
- Существует ли сейчас норма довольствия на сигареты?
- Существует, только эти “уставные” сигареты никто не курит, потому что курить эту солому невозможно. Поэтому что купил, то и куришь.
- Как обстоят дела с армейской связью?
- У нас используются либо “Азарты” либо “тутки” (радиостанция TYT - прим. ред.). Причем последние являются гражданскими радиостанциями, и они получше, чем армейские “Азарты”, которые по стоимости гораздо дороже. К тому же “тутки” легче шьются. А китайские “Баофенг” во-первых, далеко не бьют, во-вторых, не кодируются, поэтому их легко перехватить и послушать.
- Распространено ли среди наших военнослужащих держать при себе “на крайний случай” патрон или гранату?
- Чаще это, все-таки, граната. У меня ничего подобного нет, это распространено, скорее, среди пехоты. У нас были случаи, когда пехотинцы сами себя подрывали. Одного ранило, а он огромный, как два меня. Попытались, было, вытащить его, но безрезультатно. Тогда он сказал: “Идите, гранаты только оставьте”. Ему оставили две гранаты, причем с первого раза он даже не погиб, пришлось ему подрывать и вторую.
- Положена ли в таких случаях компенсация близким родственникам за гибель военнослужащего?
- Конечно, ведь он считается погибшим при выполнении боевой задачи. Единственное, что для этого необходимо доказательство гибели: либо тело, либо результат ДНК останков погибшего. Пока гибель не доказана, боец считается пропавшим без вести, соответственно, никаких выплат семья не получает. Как только тело достали, подтвердили, семье выплачиваются деньги.
Очень много в армию пришло людей возрастом под шестьдесят. Ну куда вы? Зачем? На него броник надевают, а он чуть ли не падает. В глаза посмотреть бы тому, кто этому человеку медкомиссию и документы подписал. При этом их, по прибытии, отправляют в пехоту, в самое пекло. Сколько раз было такое, что опорники штурмует сплошное старичье, которое мне годится в отцы, а то и в дедушки.
- Хохлов в плен брали?
- Я не брал, брали другие. Бывало, что они и сами сдавались. В Новомихайловке, в каком-то подвале, хохол забаррикадировался от своих, и сидел, ждал, пока наши не придут. Когда он услышал русскую речь, он вышиб дверь, автомат выкинул, и крикнул: “Не стреляйте! Я не хочу воевать!”
- Как поступаете с пленными?
- Фээсбэшникам отдаем, а там уже они сами решают, что с ними делать. Куда их увозят после этого, я без понятия. Бывало, что и хохлам в плен попадал кто-то из нашей пехоты, но вопросом об их освобождении занимались, разумеется, не мы. Но из нашей бронегруппы в плен не попадал никто.
- Особые отделы в подразделениях работают?
- В глаза их не видел. Там есть ВП и есть ФСБ - все, больше никого. И то, ФСБшники - они не постоянно на передовой, просто на них командование вышло, и те прислали людей на машине, забрали пленного с мешком на голове, и увезли.
- На Ваш взгляд, какой процент мобилизованных остался сейчас в войсках?
- Хрен да нихрена. Из пехоты тех “мобиков”, с кем я заходил изначально на донецкое направление, уже практически никого не осталось. В бронегруппе из первоначального состава нас осталось человек десять. Сейчас прибывает новый состав, но это уже не мобилизованные, а свежеиспеченные контрактники, то есть это все те, кто по собственному желанию заключил контракт с Министерством обороны. Перед тем, как нам заходить на Донецк, наши ряды пополнили еще одной волной “мобиков”, и наш третий батальон на тот момент на девяносто процентов состоял из мобилизованных.
- Находясь в отпуске, связь со своими сослуживцами поддерживаете?
- Да, мы регулярно созваниваемся, я в курсе всего, что происходит в бронегруппе. Наши уже продвинулись дальше, регулярно куролесят на своих “бэхах”, кошмарят хохлов.
- С какими чувствами будете возвращаться обратно?
- Не хочется, конечно, но приходится.
- Как считаете, сколько продлятся боевые действия?
- Долго еще. Это продолжится ровно до того момента, пока в Хохляндию не перестанут вливать денежные средства. Но это продолжают делать, несмотря на то что у всех в бюджетах уже дыра немалая, и население начинает возмущаться. Американцы очень любят считать деньги, и если президентские выборы выиграет Дональд Трамп, который больше бизнесмен, чем политик, он будет основываться на своих методах ведения бизнеса. Поэтому он, скорее всего, рано или поздно перекроет хохлам кормушку, и, может быть, попытается чем-то пригрозить России. Первое он сделать может, а вот со вторым - пусть попробует.
| Интервью: | С. Ковалев |