- Я родился в старинном городе Каргополь Архангельской области, но затем, когда мне исполнилось года три, мои родители переехали в Иловлинский район Волгоградской области. После окончания средней школы я сначала отправился участвовать в уборке урожая, а затем от военкомата получил направление и поехал учиться на шофера. Отучившись, успел немного поработать в колхозе, и весной, в апреле 1982-го года, меня призвали в армию. Собрали нас на призывном пункте в Волгограде, оттуда отвезли сначала в Краснодар, а затем в Геленджик, где на берегу бухты находился учебный пункт Новороссийского пограничного отряда. Команда у нас собралась большая - человек сорок приехало из Волгограда. Месяц мы провели в этом учебном пункте, за нами приезжали “покупатели” из других отрядов и различных школ. Мне выпала судьба на пять месяцев отправиться в автомобильную сержантскую школу в городе Пришиб. Подобных школ было всего две на весь Советский Союз, и наша считалась межокружной, поэтому ее выпускники отправлялись служить не только в пределах Закавказского пограничного округа.
- Кого готовили в этой школе?
- Командиров отделений, сержантов-автомобилистов. В ней было две роты ремонтников и одна рота, в которую попал служить я, готовившая командиров автомобильных отделений.
Учебу я закончил на “отлично”, профильные предметы с вождением сдал тоже на “отлично”, поэтому получил сержантские погоны. Из ста двадцати человек сержантами выпустилось лишь пятеро, остальные получили звание “младший сержант”. Когда в отряд стали прибывать “покупатели”, на вечернем построении взводный сказал, что я остаюсь при школе инструктором по вождению. Поскольку я не любитель менять места, эта новость меня даже порадовала. Вечером старшина строит роту для отправки к местам службы, а я рядом хожу. Прапорщик на меня как зарычит: “Ты какого хрена ходишь тут? Ну-ка, быстро в строй!” Я начал оправдываться: “Да я же здесь остаюсь” - “Кто тебе такое сказал?” - “Взводный” - “А ну-ка в строй!” К тому времени в школу приехали два прапорщика с Пянджского отряда, братья - близнецы, и отобрали для себя меня и еще одиннадцать человек.
Собрали из нас, вчерашних курсантов, большую группу и, мы, переправившись через Каспий, вдоль границы отправились к месту своей дальнейшей службы. По пути от нашей группы в каждом из отрядов отделялось человек по десять - пятнадцать, которые оставались там продолжать нести службу. Через несколько дней мы добрались и до Пянджского погранотряда. На границе погранзоны наши прапорщики оставили нас со словами: “Вечером будет идти колонна из Душанбе, на ней и приедете в отряд”. Просидели мы весь день, лишь вечером увидев идущую колонну заправщиков. Они нас подобрали и уже ночью высадили около парка Пянджского погранотряда.
- Ваши документы были при вас?
- Нет, они остались у сопровождавших нас прапорщиков. Поэтому мы чувствовали себя беспризорниками. Куда нам идти, где размещаться, где ночевать - мы не знали. Смотрим, дневальный стоит, курит на улице. Мы к нему: “Где у вас тут “приезжка”?”, тот махнул рукой в сторону здания: “Там, с той стороны, в “дэша””. Нам это название ничего не говорило, и мы отправились туда, куда нам указал дневальный. Вошли в трехэтажное здание, где вроде бы должны размещать всех приезжих, но никого там не встретили. Видим, со второго этажа к нам спускается пара человек: “Кто такие, чего надо?” Мы объяснили, что нам надо где-то переночевать. А мы смотрим на них: они перевязанные все. Как оказалось потом, их после госпиталя выписали в часть на выздоровление. Самой группы в это время в казарме не было, она за речкой была. Ребята позвали нас к себе в спальное помещение. Мы поднялись на второй этаж и в глаза сразу бросились три кровати, застеленные в честь погибших. В “дэша” была традиция некоторое время, примерно неделю, держать заправленными кровати тех, кто погиб. Никаких фотографий и табличек на кровать не ставилось, поскольку все и так знали, кто раньше спал на этой кровати. На полу в казарме валялись патроны и гранаты. Старшина с перевязанной рукой проходя, со всей силы отфутболил лежавшую “эфку” с вкрученным запалом, и та, отлетев, ударилась о стену казармы. Для нас подобное обращение с боеприпасами было дикостью, но потом, когда я сам попал туда служить, узнал, что это в порядке вещей. Нам указали на свободные кровати, и мы расположились в ожидании, пока за нами кто-нибудь придет.
Просидели мы в казарме, захотелось нам пожрать. Столовую-то мы видим, знаем, где она находится, но на довольствие нас никто не поставил, следовательно, кормить не станут. Никто на за нами так и не приходит: ни прапорщиков наших нет, ни офицеров каких-нибудь. Решили мы все-таки отправиться в столовую. На наше счастье, к кормежке там относились довольно-таки легко: придешь, попросишь и тебя обязательно накормят. Ну, а раз кормят, то мы стали ходить туда каждый день. В промежутках между приемами пищи валяли дурака: то в казарме сидим, то на спортплощадке занимаемся. По-прежнему никто о нас не вспоминает, никому мы не нужны.
К столовой нужно было идти через аллею мимо штаба и в один из дней нас, идущих на прием пищи и изображающих некое подобие строя, окликнул стоявший со своей свитой на порожках начальник отряда: “Стоять! Кто такие? А ну, вернулись назад и прошли строевым, как положено!” Мы попытались еще раз пройти мимо начальства, но оно и в этот раз нас остановило: “Кто вы такие?” Мы объяснили. “И чем вы занимаетесь?” - “Ничем”. Начальник отряда аж удивился: “Как это ничем? Завтра же их всех выгнать на учебный пункт в Халхояр! Нет, сегодня же!”
В Халхояре, где находился отрядной полигон и учебный пункт, готовивший специалистов для Пянджского отряда, нас, сержантов, разделили по учебным подразделениям. К тому времени прошел осенний призыв и нам предстояло в роли командиров отделений обучать прибывшее молодое пополнение. Хоть в учебном пункте и были подразделения, готовившие специалистов, например, связистов или автомобилистов, большинство все же проходило обычную общую пограничную подготовку. После трехмесячного обучения всех стали распределять по заставам. В нас, сержантах, не было необходимости, и нас тоже нужно было куда-то девать. Мой земляк Серега, с которым мы вместе призывались и были в одной роте в Пришибе, попал в мотоманевренную группу, расположенную на территории Афганистана в Имам-Сахибе. Толя Стриженко из Харькова, который, перед тем как попасть в Пянджский погранотряд, закончил строевую учебную школу и считался среди нас “пехотой”, сам попросился в “дэша”. Я никуда не стал проситься, ждал, когда сами куда-нибудь направят. И меня отправили служить на седьмую линейную заставу “Тугул” старшим техником. Должность техника была прапорской и, несмотря на то, что была единственной на заставе, называлась почему-то “старший техник”. Хоть в мою обязанность и входило заниматься техникой заставы, от пограничной службы меня никто не освобождал. Решать все вопросы по ремонту техники, снабжению ГСМ мне приходилось исключительно в свободное время. Ночью я нес службу старшим наряда - дозор, пост наблюдения, а днем, вместо отдыха, сидел отчеты делал и ездил в отряд выбивать запчасти. В моей подотчетности было семь единиц техники: три УАЗика, три ГАЗ-66 и один ЗиЛ-130 с прожекторной установкой АПМ. Плюс, на мне была еще и заправка техники. По штату у нас полагался заправщик, но в отряде позабирали много людей с застав и отправили в Афганистан. Вообще, на линейных заставах на тот момент некомплект личного состава достигал порой пятидесяти процентов. У нас на заставе, к примеру, по штату полагалось пятьдесят человек, но по факту было всего лишь тридцать. Вместо двух поваров у нас был один, поваров тоже отправили в Афганистан. Хоть и относятся всегда к поварам снисходительно, а вот все-таки они были очень востребованы. На заставе повара, если их двое, тоже службу в нарядах несут: один неделю варит, другой в наряды на границу ходит, а затем меняются.
|
|
Бойцы взвода АГС ДШМГ Пянджского погранотряда |
- Электричество на заставе имелось?
- У нас неподалеку кишлак Тугул находился, от него к нам была брошена электрическая линия. В этот кишлак мы иногда бегали покупать водку, за что я, собственно, и поплатился: кто-то настучал на меня.
- Наряды на заставе часто обстреливались?
- Во время несения службы в нарядах по нам иногда открывался огонь с сопредельной территории, а также мы слышали, как наши ребята отстреливались от душманов в Афганистане. На участке нашей заставы река Пяндж была довольно-таки широкой, это не позволяло душманам вести прицельный огонь, поэтому потерь у нас на заставе не было. Саму нашу заставу не обстреливали, потому что она была скрыта в зарослях и по ней было трудно прицелиться. А вот на флангах были открытые участки, которые хорошо просматривались и простреливались с противоположного берега. И поэтому, если душманы видели идущий пограничный наряд, то нередко открывали по нему огонь.
- Во время выхода на границу какой боекомплект брали с собой?
- Обычный - четыре магазина в подсумке и пятый пристегнут к автомату. Но все понимали, что этого, случись чего, может не хватить. Поэтому большинство старалось негласно раздобыть себе дополнительных боеприпасов.
- На заставе были ребята, уже побывавшие в Афганистане?
- Из “осенников”, старше меня на полгода, был один сержант. Он был в ДШМГ и у него было прострелено легкое, а с таким ранением по горам уже не поскачешь. Поэтому его после госпиталя отправили дослуживать на линейную заставу начальником одной из служб. Когда меня забирали в отряд, чтобы отправить в Афганистан, он мне говорил: “Иди на любую из точек ММГ, там хоть какая-никакая броня. А в “дэша” ты сам по себе, прикрытия никакого, да к тому же придется пешком по всем горам ходить”.
- Перед тем, как отправиться служить в пограничные войска, Вы что-нибудь слышали о событиях в Афганистане?
- Практически ничего. В то время информация доходила до нас как-то мельком, ее не сильно-то и распространяли. Можно сказать, первый раз я услышал о боевых действиях в Афганистане в Геленджике, где находился в учебке сразу после призыва. У нас там был прапорщик, уже побывавший в Афганистане, и мы все на него смотрели как на что-то необычное. Хотя для всех нас война в Афгане была чем-то далеким, и мы считали, что нас это не касается.
- Вас, после “залета”, перевели в отряд?
- Нет, после “залета” я по-прежнему продолжал служить на заставе. Потом получилось так, что в “дэша” после одной из операций случились большие потери, было много “двухсотых” и “трехсотых”, поэтому нужно было восполнить личный состав. А откуда брать людей? В основном их брали с линейных застав, где люди были уже обстрелянными. Я после ночного наряда находился у себя в парке, возился с машиной. Смотрю, бежит дежурный: “Иди, там насчет тебя из отряда звонят” - “Кто?” - “Начальник заставы разговаривает с начальником отряда”. У нас в дежурке можно было подслушать, о чем там начальство по телефону разговаривает. Я взял трубку, слышу - действительно обо мне говорят. Начальник заставы говорит: “Товарищ полковник, я же дал двух человек”, а начальник отряда в ответ: “Я не знаю, кто там второй человек, но чтобы Богданов был обязательно!” Я понял, что начальник заставы начальника отряда не ослушается и меня точно отправят в отряд, несмотря на то, что по технике у меня была самая лучшая застава в отряде. Зампотех отряда, когда приезжал к нам с проверками, обещал мне, что я на дембель уйду в звании “старшина”, а там, глядишь, предложили бы остаться в отряде прапорщиком. Но не сложилось.
В “дэша” отправлялись в первую очередь “залетчики”. Как потом, под дембель, нам говорил один из особистов: “Дэша” только на “залетчиках” и держится! С правильными бойцами ДШМГ ни одной бы задачи не выполнило”. В нашем отряде ДШМГ образовалось самой первой из всех пограничных отрядов, сразу вслед за ней “дэша” появилась в Керкинском отряде, ну а потом, увидев эффективность их работы, с 1985-го года ДШМГ стали создаваться и в других отрядах - Термезском, Московском, Хорогском. Пару раз нам доводилось участвовать в совместных операциях с ДШМГ Керкинского отряда. “Керкинцы” - те уставники, по сравнению с ними наша ДШМГ выглядела казачьей вольницей. Однажды мы вместе с ними вылетали на операцию с нашего пянджского аэродрома. Там сразу было заметно, кто откуда: мы приехали и вывалились из машины разномастной толпой, а керкинская “дэша” вся одета как положено, строго по форме. Они даже по аэродрому в касках ходили, а мы касок сроду на операции не брали. Рюкзаки у керкинцев были солдатские, а у нас - кто что себе смог раздобыть, в основном туристические разных размеров. Размер рюкзака зависел от того, сколько ты в нем способен был унести. У одного нашего бойца, рослого и крепкого, рюкзак был чуть ли не метр высотой, в него загружалось много чего. Вообще, в рюкзак нужно было постараться впихнуть все, что понадобится при выполнении боевой задачи. В свою первую операцию я отправился, имея лишь солдатский рюкзак, в который, как потом выяснилось, не влезало все, что мне было нужно. Мне кое-как удалось запихнуть туда сухпай и боеприпасы, а сверху прикрепить спальный мешок, поэтому при первой же возможности я раздобыл себе объемный туристический рюкзак ярко синего цвета. Каждый раз, когда к нам в отряд прибывала очередная партия новобранцев, наши ребята из “дэша” отправились к ним и перетряхивали все их имущество, с которым они прибыли в армию. Отобранные рюкзаки, само собой, использовались по назначению, а гражданские свитера помогали нам не замерзнуть во время операций в горах. Вот, после одного такого “визита” к новобранцам, ребята и подарили мне этот синий рюкзак.
- Как Вас приняли в “дэша”?
- Да никак. В ДШМГ я попал, уже отслужив полтора года, моих “дедов” уже не было, все они разъехались по домам, поэтому никакой “дедовщины” я там не испытал. Самыми старыми были ребята всего лишь на полгода старше меня, а по нашей пограничной иерархии они для меня никто. Когда я прибыл в казарму, вся ДШМГ находилась в отряде на отдыхе. Примерно месяца за два до этого, у меня с заставы забрали в “дэша” одного из водителей. Я его пытался отбить от этого перевода, но, к сожалению, безуспешно. Как только он увидел меня в казарме, то сразу же предложил: “Иди к нам, во взвод АГС, у нас людей не хватает”. Ну, в АГС так в АГС. Вызвали меня в канцелярию: “Куда пойдешь?” - “В АГС, наверное”. Стоявший у окна старлей спросил: “А в ПТВ пойдешь?” Я не знал, что такое ПТВ, но согласился: “Пойду”. Тот же старлей поинтересовался: “А ты бегать умеешь?” - “Умею. А что?” - “Ну, мы же не всегда только наступаем” - “Если понадобится, побегу. Врагу не дамся”. В общем, зачислили меня в противотанковый взвод, имевший на вооружении станковые гранатометы СПГ-9. Со взводом АГС мы спали в одном помещении и даже каптерка у нас была общей.
- Какова была структура ДШМГ?
- В “дэша” всего было человек двести, не больше. Три десантно-штурмовые заставы и взводы огневой поддержки - взвод АГС, наш противотанковый взвод и минометный взвод, имевший на вооружении 82-мм минометы. А также саперы, медики, связь, которых в “дэша” было лишь по несколько человек. В нашем здании ДШМГ занимала только два верхних этажа. Первый этаж здания - это “приезжка”, второй этаж занимали первая ДШЗ и вторая ДШЗ, а на третьем этаже размещались третья ДШЗ, огневые взвода, и все остальные.
- Минометов побольше калибром не было в ДШМГ?
- Это 120-миллиметровых? Нет, не было. Они ведь тяжелые, а нам по горам все на своих руках надо было таскать. Хотя, честно говоря, минометчики со своими минометами ходили очень редко. В основном их на вертолетах перебрасывали с места на место, высаживая в нужных местах.
- Медики были в каждом из взводов?
- Они были только в десантно-штурмовых заставах, во взводах огневой поддержке медиков не было.
- На вооружении вашего взвода были только СПГ?
- СПГ и автоматы. Что нам еще могли дать? Нам и этого хватало таскать на себе. Расчет СПГ составлял четыре человека. Кроме того, что каждый на себе нес рюкзак с сухпаем и боеприпасами, спальник, что-нибудь из теплой одежды и “лифчик” с десятью магазинами, мы несли и свои восьмидесятикилограммовые противотанковые гранатометы. СПГ-9 не разбирался, его несли двое прямо со станком, а другие два человека расчета несли две сумки с боеприпасами для него, в каждой сумке лежало по три гранаты. Из тех, кто нес гранатомет, шедшему впереди было гораздо легче, поскольку там была одна труба, а вот тому, кто шел сзади, доставалась вся тяжесть казенной части и станка, расположенного ближе к задней части гранатомета. Зато у идущего сзади была возможность хоть немного наклониться, в то время как передний, чтобы ровно удерживать ствол, вынужден был идти прямо, не сгибаясь. Это неудобство особенно сказывалось, когда нужно было идти в гору.
- Получается, вам нужно было нести эту громоздкую систему ради того, чтобы сделать всего шесть выстрелов?
- Ну, нет. Эти шесть выстрелов - лишь на первое время, затем нам, по необходимости, боеприпасы к СПГ-9 доставлялись вертолетом. После выстрела гильза стартового заряда не выбрасывалась, и мы ее потом использовали в качестве молотка для того, чтобы прикурить сигарету. Сигарет у нас было много, а спичек не хватало, поэтому, чтобы прикурить, использовались трассирующие пули. Они вынимались из патрона, вставлялись в него обратной стороной, а по донцу пули били гильзой стартового заряда. От удара пуля загоралась, горела секунду и от нее можно было по-быстрому прикурить. Если начнешь аккуратно подносить к сигарете пулю, та могла уже погаснуть. Но такое можно было сделать лишь с пулей калибра 5,45, пробовали прикурить от калибра 7,62, но она почему-то не загоралась.
- Имелись какие-нибудь приспособления для переноски расчетом СПГ?
- Нет. Кладешь его на плечо и погнал, лишь изредка меняя плечо. У сумок имелись лямки, но это не делало легче ношу. Каждая граната весила по шесть килограмм и в целом сумка добавляла ко всему своему имуществу еще двадцать килограмм веса. Вот и считайте, сколько в общей сложности веса мы тащили на себе. Разумеется, мы все время менялись между собой, но это совсем не облегчало нам выполнения задания.
- Из чего шили “лифчики”?
- Это сейчас можно купить разгрузочный жилет заводского изготовления и любой емкости, а тогда мы все для себя шили самостоятельно, из старых хэбэшек. Отрываешь у нее рукава, пуговицы, воротник тоже нафиг, нижний край до груди поднял, прошил - вот тебе и готов жилет с карманами для магазинов.
Перед каждым вылетом на задание нам выдавался лишь только сухпай на три дня, а о количестве боеприпасов мы должны были позаботиться сами, решив, сколько нужно каждому из нас. Нам говорили: “Берите, кто сколько унесет, ведь это ваша жизнь”. Поэтому, кроме десяти магазинов в “лифчике”, у каждого имелась примерно тысяча патронов россыпью, а среди снаряженных магазинов помимо стандартных, на тридцать патронов, практически у каждого был магазин от РПК на сорок пять патронов. Этот магазин был изначально пристегнут к автомату. Я всегда брал с собой шесть гранат, всегда отдавая предпочтение “эфкам”. Хотелось чего-то помощней, а РГДшки почему-то не внушали мне доверия. Гранаты хранились в рюкзаке, как правило, без запалов, хотя бывало, что и вкручивали запалы заранее.
- При хранении гранат с вкрученными запалами были случаи самоподрыва?
- Говорили, что были, но еще до того, как я попал в ДШМГ. Рассказывали, что ребята сидели на аэродроме в ожидании “вертушки”, один из них полез в рюкзак за чем-то и случайно зацепил гранату. Он понял, что она сейчас сработает и среагировал сразу же, лег на рюкзак, закрыв его собой.
Иногда, во время перехода, удавалось поймать кого-нибудь из местных афганцев и, перегрузив на них все свое имущество, использовать их как носильщиков. Это, конечно, офицерами не поощрялось, а у некоторых, особенно молодых, вызывало гнев. Перед самым моим дембелем к нам прибыл молодой лейтенант и он увидел, как во время перехода мы выловили двух афганцев и перегрузили на них все, кроме своих автоматов. Афганцы оказались выносливыми, ведь они выросли в этих горах и бегали по ним с самого рождения. Пока мы двигались вперед, несколько раз останавливались передохнуть, а афганцам хоть бы хны - бегут себе без устали. Лейтенант, увидев, как мы эксплуатируем афганцев, стал возмущаться: “Это что такое? Почему сами не несете?” и в приказном порядке попытался заставить нас забрать всю ношу у афганцев, но мы ему в ответ: “Тебе надо, ты и тащи! Ты налегке идешь, а мы должны все на своем горбу тащить что ли? Ты только из училища пришел, здесь еще никто, сначала покажи себя, уважение заработай, а потом требуй что-нибудь!”
У нас людей делили между собой не по званиям, звездочкам и лычкам, а по человеческим качествам, по опыту, по тому, как человек ведет себя в бою, на что он способен. Например, моим замкомвзвода был рядовой Андрей Рябов, хотя во взводе имелись и сержанты. Но командовал всеми только Рябов, потому что пользовался уважением. У нас среди рядового и сержантского состава офицеры никого не назначали, мы все делали сами между собой. Подозреваю, что наши офицеры в книгу штатного расписания даже не заглядывали. У меня был один случай, когда мы в мае месяце вылетали после окончания Мармольской операции. В конце апреля к нам, на замену офицерам, которых отправили в Союз, пришли молодые лейтенанты, только из училища. Сидим в Термезе на аэродроме, ждем самолета-транспортника. Вернее, там уже не аэродром был, а аэропорт, поскольку принимал даже большие гражданские самолеты. Это наш аэродром, в Пяндже, даже взлетной полосы толком не имел, поэтому ничего крупнее “кукурузника” и вертолета принимать не мог, а в Термезе и гражданские самолеты садились, и военно-транспортные. В Пяндже, для посадки каждого из вертолетов были просто выделены участки, на которых лежали ящики с различным БК. Вертолет садился в пространство между ящиками и ему тут же цепляли все необходимое: бомбы, ракеты. Подобная система применялась практически везде, на каждом из аэродромов, где базировались “вертушки”, независимо от размеров - я это видел и в Московском отряде, и на точке в Мазари-Шарифе. Ну так вот. Разбрелись мы все, значит, по полосе, в ожидании погрузки, чтобы улететь. Подходит лейтенант из молодых и дает команду строиться. Так получилось, что наши “осенники”, перед тем как уволиться, негласно назначили меня старшим среди всего нашего взвода. Поэтому я по привычке говорю ребятам: “Пацаны, давайте строиться”. Лейтенант услышал это, и ко мне: “А ты чего командуешь? Ну-ка, встал в строй!” Мне было абсолютно все равно, где стоять - перед строем или в строю. Лейтенант приказал сержанту моего призыва, недавно прибывшему в наш взвод: “Сержант, командуй”. Сержанта это удивило, но он постарался изобразить что-то похожее на команду. Лейтенант, посчитав, что навел порядок, ушел куда-то. В тот же миг из строя в сторону сержанта раздалось: “А ну, быстро встал в строй!”, и теперь уже мне: “Олег, давай, командуй нами”. Увидев такое отношение молодого лейтенанта, я сказал ребятам: “Что-то тут не то. Пойду-ка я с начальством пообщаюсь”. Нашел на аэродроме командира “дэша”, подхожу: “Товарищ подполковник, скажите мне, пожалуйста, кто я есть такой? Кто я по должности и по званию?” Тот посмотрел на меня: “Ну как кто? Ты ж командуешь своими, верно?” Я рассказал о том, что лейтенант запретил мне командовать. Командир пообещал, вернувшись в отряд, обязательно разобраться в этом вопросе.
|
|
ДШМГ в ожидании погрузки в вертолет |
Когда возвращались с операций, первый день офицеров рядом с нами не было, их всех отпускали по домам, а мы были предоставлены сами себе. Мы, побросав оружие, первым делом начинали снимать стресс заранее заготовленным для этого алкоголем. На следующее утро стали появляться офицеры, проверять личный состав. Если кто за минувшие сутки угодил на “губу” - ехали выручать. Всегда вытаскивали своего человека с гауптвахты. Но, привезя его к себе в расположение, заводили “залетчика” в каптерку и начинали вести с ним воспитательную работу, применяя физическую силу.
На второй день я снова отправился к командиру ДШМГ. Тот посмотрел в штатное расписание: “Ты - орудийный номер расчета, подносчик снарядов” - “А звание у меня хоть какое?” - “Сержант”. Ага, хорошо хоть звания не лишили! Значит командовать имею право.
- Кто был у вас начальником ДШМГ?
- Подполковник Данилко. Нормальный мужик, легко с ним было. Вообще, у нас с офицерами были особые отношения, безо всякого Устава: “залетишь” - тебя просто побьют и все, никуда наружу твой “залет” не выйдет, никто о нем не узнает. Все прекрасно понимали, кто мы и какие задачи выполняем. А уж на операциях мы все вместе были, в одних окопах сидели, поэтому должны были полагаться друг на друга независимо от того, что у тебя на погонах - звездочки или лычки.
- Свой замполит в ДШМГ имелся?
- Конечно. Капитан Бастрюков, которого у нас называли “боевой капитан”, потому что он не отсиживался в отряде, а участвовал во всех операциях, где задействовали нашу ДШМГ.
- Кто командовал вашим взводом?
- Фамилию своего командира взвода, который меня забрал к себе по прибытию в ДШМГ, я не помню. На первую мою операцию он с нами почему-то не полетел, возможно был где-то с другими расчетами. Лишь однажды он прилетел к нам на Мармоль, “вставив” мне за нечищенный СПГ. Пришлось приложить усилия, чтобы разобрать свой гранатомет, почистить его водой, которая быстро удаляла нагар в стволе, и промыть контакты, чтобы они не залегали и не давали осечки.
- Как у “дэша” складывались отношения с другими офицерами отряда?
- А вот с ними отношения были, мягко говоря, напряженными. Отрядские солдаты старались не попадаться нам на глаза, если ДШМГ была в отряде. Офицеры тоже старались нас никак не задевать. Когда я увольнялся, к тому времени порядок уже навели, а вот еще за год до этого солдат из “дэша” мог запросто отрядному офицеру рожу набить. Даже при мне был случай, когда кто-то из молодых лейтенантов заступив в наряд помощником дежурного по отряду и не зная о том, как складываются отношения между отрядом и ДШМГ, “не вовремя” ночью заглянул к нам в казарму. Весь отряд уже спал, а у нас музыка орет, свет во всех окнах. Лейтенант пришел нас успокаивать, в результате успокоили его. Утром пришли наши офицеры, с ними подполковник Данилко. Сидим с ними в курилке, видим, лейтенант в повязке идет. Подходит к нам и не знает, как ему быть: поговорить бы с начальником “дэша” надо, но рядом солдат-”срочник” сидит. Данилко увидел фингал на его лице, заметил его растерянность и начал первым: “Ну, говори, лейтенант, чего тебе надо”. Тот молча кивнул на меня. Начальник его успокоил: “Да говори, не стесняйся”. Лейтенант начал: “Товарищ подполковник, у вас тут ночью непорядок был. Я пришел успокоить, а меня с лестницы спустили”. Данилко ему в ответ: “А какого х.. ты туда шел? Кто тебя звал?”. Лейтенант понял, что никто за него не заступится, развернулся и ушел обратно.
Я уже говорил, что у нас на полу казармы валялось много боеприпасов. Все это периодически сгребали в кучу и выносили на мусорку, расположенную неподалеку от входа в нашу казарму, у общего туалета. Чтобы не выносить скопившийся в ней мусор, отрядные дневальные эту мусорку периодически поджигали. Разумеется, после поджога мусорки начинали рваться лежавшие в ней патроны. Мы-то к стрельбе привыкшие, а вот в отряде это всем действовало на нервы. Тем более что часть трассеров улетала за бетонный забор в сторону пятиэтажек, в которых жили семьи офицеров и прапорщиков отряда. В результате, отрядным было дано указание: “Если из “дэша” что-то выбросили в мусорку, то ее ни в коем случае не поджигать”. Однажды командир построил ДШМГ для награждения. Стоим мы лицом к казарме, а там, перед входом, большая железная урна. Командир что-то зачитывает по бумажке, а мы видим, что из урны тянется дымок и начинаем перешептываться, понимая, что все это не к добру - не может сама по себе урна дымить, значит ее кто-то поджег. Спустя несколько минут в урне что-то громко бабахнуло, сама она аж подпрыгнула. Но подполковник Данилко даже не дернулся, лишь на секунду повернул голову в ее сторону и продолжил невозмутимо продолжать что-то нам читать.
- Почему с боеприпасами складывалась такая безответственная обстановка?
- Когда мы собирались на операции, нам боеприпасы никто не выдавал. Оружие наше хранилось в оружейной комнате, но была еще и отдельная комната, где стояли ящики с патронами и гранатами. Их просто открывали и каждый, заходя, брал то, что считал необходимым. Соответственно, и в количестве тоже не было никаких ограничений. Оружейка постоянно была закрыта, а комната с боеприпасами никогда не запиралась. Как только получали сигнал о сборе, или, как мы его называли, “зеленый свисток”, то хватали свои рюкзаки, где уже лежал сухпай и шли набивать их боеприпасами. В ящиках редко когда были патроны в пачках, обычно они там уже лежали россыпью. Там же, в комнате, мы и снаряжали свои магазины, иногда используя для этого специальные переходники на пятнадцать патронов, значительно ускоряя процесс заряжания. Затем хватали оружие, прыгали в подошедшие машины и неслись на аэродром.
- Кроме боеприпасов вы еще чем-нибудь загружались? Например, сигнальными ракетами, дымами и другими нужными вещами?
- Да, все это тоже было, мы получали их у саперов. Даже сигнальные мины мы с собой брали, правда, “сигналки” чаще всего использовались саперами, хотя и нам приходилось их иногда выставлять вокруг своих позиций.
- Где получали снаряды к вашим СПГ?
- Там же, в комнате с боеприпасами, стоял и ящик с выстрелами для наших гранатометов. Просто заходили и брали. По возвращении и СПГ и автоматы сдавались в “оружейку” под замок, а боеприпасы сдавали, у кого имелся большой остаток.
- Если у вас оставались неиспользованные выстрелы для СПГ, вы их возвращали обратно в комнату хранения боеприпасов?
- Чтобы не нести их обратно, мы все гранаты просто выстреливали и возвращались, неся лишь один гранатомет.
- Расскажите о своем первом вылете на операцию в составе ДШМГ?
- Меня заранее предупреждали, что самый опасный момент - это когда ты высаживаешься: “Смотри, из вертолета когда выскочишь, ничего слышать не будешь”. Вертолет сам по себе громко гудит, поэтому можно не услышать, когда по тебе начнут стрелять. “Духи”, кстати, этим часто пользовались и открывали огонь прямо во время высадки. Но в первый раз все прошло нормально. Мы помогали мангруппе блокировать кишлак, поэтому высадились на противоположной от них высоте. Посидели, постреляли. Мы заметили, как на стороне мангруппы из кишлака в сторону гор на лошадях скачут человек десять всадников. При этом мы видим этих всадников, а ММГ, расположившаяся у высохшего русла реки, нет. Мы могли бы им сказать, чтобы они свою “бээмпуху” развернули и догнали “духов”, но связи между нами не имелось. Из РПГ всадников было не достать, поэтому мы решили самостоятельно шарахнуть из СПГ по всадникам, ведь прицельная дальность у нашего гранатомета составляла четыре с половиной километра. Правда, стрелять пришлось через головы тех, кто был в мангруппе. Но почему-то в ММГ решили, что мы стреляем по ним, просто промахнулись, и открыли ответный огонь из КПВТ. Правда, не учли они того, что с такого расстояния мы по мангруппе точно бы не промахнулись и уж должны были заметить, что граната прошла слишком высоко над ними. Очередь из КПВТ они дали чуть пониже, видимо, чтобы успокоить нас. На всякий случай мы огонь прекратили, потому что стояли на открытой местности и от огня крупнокалиберного пулемета нам там спрятаться было негде.
- Какая мангруппа там участвовала?
- “Рустак”. Но это была ММГ не нашего, а Московского отряда. У них, недалеко с местом расположения ММГ, под горой стоял кишлак Сар-Рустак, у которого и состоялся мой первый вылет на операцию.
|
|
Форма одежды в мангруппе |
- Вы работали в зоне ответственности и других отрядов?
- Нас использовали почти по всему Среднеазиатскому пограничному округу: половину округа, начиная с Туркмении, обслуживала Керкинская ДШМГ, а вторую половину, начиная с Термеза, наша. Поэтому мы побывали во многих местах.
- Всадники за то время, пока вы обстреливали друг друга, ускакали?
- Да, пока мы между собой перестреливались, они ушли в сторону гор. В результате мангруппа на следующий день отправилась туда же. Только они дошли до гор, как у них там началась война. Они там воюют, а мы по-прежнему сидим у себя на высоте, наблюдая издалека. Пару часов мангруппа там повоевала и возвратилась назад. Потом, на смену им, двинулись “сарбозы” - бойцы афганской армии. Они хотели кишлак штурмом взять, но у них ничего не вышло. Наши подгонят БМП с БТРами, подолбят по кишлаку, смотрим, побежали в атаку “сарбозы”. Проходит минута - бегут обратно. Нашу “дэша”, почему-то, в кишлак не пускали, видимо, берегли. Так мы и сидели, наблюдая за боем, пока нас не сняли с этой высоты и вертолетами не перебросили на другую, практически нависающую над кишлаком. Получалось, что ММГ с “сарбозами” атаковали кишлак с равнины, а мы с высот их прикрывали. Когда нас высаживали на склон другой высоты, оказалось, что там на вершинах уже сидели “духи”, которые тут же стали по нам стрелять. Наши ребята рванули наверх, быстро “разобрались” с сидевшими там “духами” и вернулись обратно к нам.
С новой позиции кишлак оказался перед нами как на ладони. Сидели “духи” в нем, конечно, прочно. Два дня кишлак пытались взять, а они не пускают никого близко - и все. Дувалы в кишлаке были большими и крепкими. БМП-2 долбят в них изо всех сил, аж пыль стоит и крошки летят, а дувалу хоть бы хны. Поскольку нам было хорошо все видно, мы стали из СПГ вести огонь по кишлаку.
Затем смотрим: летит “вертушка” с подвешенной бомбой, видимо, начальством было решено кишлак немного побомбить. Прибегали к этому способу очень редко, лишь когда кишлак оказывал совсем уж упорное сопротивление. Только Ми-8 завис над кишлаком, как оттуда по нему ударили из РПГ. Но промахнулись, граната прошла чуть позади машины. Безусловно, если бы зарядили “вертушке” в пузо, тут бы всем пришла хана. Но вертолетчики отцепили бомбу и ушли в сторону. Конечно, взрыв “пятисотки” в кишлаке, впечатляет! Земля даже у нас под ногами заходила ходуном. В результате кишлак все-таки удалось взять.
- ДШМГ не использовали для последующего прочесывания кишлака?
- Нет. Думаю, это проходило даже и без участия ММГ, силами одних лишь “сарбозов”.
- Где находились вертолеты во время проведения операции?
- Они в Союз улетали. Высадили нас и ушли. Затем, если требовалось, их снова вызывали. Вот и в тот раз, после окончания операции, они прилетели за нами, сняли нас с высот и отвезли в Рустак, где мы пополнили боекомплект и переночевали. Утром сообщили, что одна из наших групп слетает еще на один из участков. В полном составе наша “дэша” никогда не принимала участия в операциях. Она делилась на три группы, в состав которых входило по одной десантно-штурмовой заставе, одному расчету СПГ и одному расчету АГС. В противотанковом взводе и взводе АГС было как раз по три расчета, поэтому все были распределены по группам.
- Расчеты были постоянно закреплены за одной и той же десантно-штурмовой заставой?
- Нет, нас прикрепляли к разным ДШЗ, куда скажут.
В общем, улетела одна наша группа, а мы сидим на “точке”, ждем, когда нас в отряд повезут. Но тут поступила команда срочно грузиться на “вертушки” и отправляться туда, куда уже убыла первая группа. Подлетаем к какому-то кишлаку и видим, что там, внизу, идет серьезная битва. Кишлак внизу большой и длинный, если не ошибаюсь, назывался он Хайлан. Мангруппа стоит со стороны равнины, а мы, как обычно, высадились на холмах, метрах в десяти выше кишлака. Осмотрелись и поняли, что здесь происходит что-то серьезное. “Духи” вели во всех направлениях настолько плотный огонь, что голову поднять было невозможно. К краю высоты, чтобы посмотреть на кишлак и оценить обстановку, пришлось ползти по-пластунски. Вижу, мне машет замполит капитан Бастрюков. Подполз к нему. “Богданов, возьми гранаты, закидай ими крайние дома”. Приготовил свои гранаты, взял еще несколько у ребят, и пополз к краю. Чтобы мне бросить гранату, нужно было высунуть голову из-за края обрыва, а это было очень опасно, поскольку мог словить пулю. Поэтому я решил перевернуться на спину и все гранаты бросать через голову, максимально обезопасив себя. Гранаты далеко не улетели и упали во дворах самых крайних домов, расположенных прямо подо мной, только метрах в десяти ниже, не нанеся душманам никакого урона.
После неудачной попытки взять кишлак вызвали вертолеты. Прилетели Ми-24 и прошлись вдоль кишлака, ведя огонь изо всего своего оружия. После того, как отработали “крокодилы”, все почувствовали, что оборона душманов ослабла. У нас уже появилась возможность подобраться к краю обрыва и выявлять цели, ведя по ним огонь.
У этого кишлака мы зависли на сутки: высадились утром, часов в девять, а бой стихать начал лишь в первом часу ночи. Между нашей площадкой и следующей высотой была небольшая впадина в виде промоины. По этой промоине вода с гор стекала рядом с кишлаком и уходила в реку. Если кто-то из “духов” решил бы там пойти, то ни мы, ни кто-то другой не смогли бы заметить идущих в низине людей, поскольку они находились в мертвой зоне. В тот день воды в этой промоине не было, поэтому было предложено установить в ней пулемет на случай, если будет попытка подняться со стороны кишлака. Но наши офицеры решили, что никакого пулемета ставить не нужно, достаточно обойтись одними лишь сигнальными минами, поскольку осветительных ракет, как назло, ни у кого не оказалось. Ну что ж, против приказа командиров не попрешь. Однако ночью часть “духов” все-таки решилась смыться из кишлака. Когда же сработала “сигналка”, в свете взлетевшей ракеты, мы увидели, что душманы уже выходят из промоины уже где-то за нашими позициями. Увидев, что повисла ракета, они все залегли. Пока мы старательно рассматривали цели и ловили их в свои прицелы, ракета погасла. В угасающем освещении мы успели открыть огонь из автоматов и видели, что положили нескольких “духов”. Однако, когда рассвело, на том месте ни одного тела нами обнаружено не было, они всех утащили с собой.
В том бою на нашей площадке трое получили ранения: один боец из ДШЗ и двое наших гранатометчиков - Мишка Малев из Украины и еще один парень, которого я раньше даже не видел. Мишка мне сказал, что тот только что возвратился из госпиталя. Мы лежали рядом с СПГ, я со стороны наводчика, а этот парень со стороны заряжающего. Впервые с ним мы встретились в бою, и я захотел с ним познакомиться. И надо же такому случиться, что душманская пуля, попав в ствол СПГ и, практически пройдя вдоль всего ствола, рикошетом ушла вниз и пробила этому парню обе ноги. Так, не успев вернуться в строй, этот солдат снова уехал в госпиталь. А Мишку Малева ранило так. Днем нам сильно захотелось есть. Как говорится, “война войной, а обед по распорядку”. Мы расположились на обратном скате, практически в мертвой зоне, пули, пролетая чуть выше нас, к нам не залетали. Видимо, там, где мы сидели, было афганское кладбище - когда наши пытались там окопаться, наткнулись на человеческий скелет. Но надгробий на могилах не было, лишь имелись небольшие холмики. Мишка, опершись на один из таких холмиков, открыл банку и начал есть, а я разместился рядом с ним. Тут буквально передо мной прилетевшая пуля выбила фонтанчик земли. Мы удивились. Спустя некоторое время еще одна пуля ударила в землю рядом со мной. Мишка мне говорит: “Отойди отсюда. Это уже не случайность, это они по тебе пристреливаются”. Я отполз метров на десять в сторону и минуты не прошло, как слышу - Мишка закряхтел. Смотрю, а Мишка, когда я отполз, лег на мое место и решил слегка окопаться. Лишь только он слегка приподнялся, как ему тут же в спину пуля и попала. До сих пор мне непонятно, почему он меня с этого места прогнал, а сам решил туда лечь.
|
|
В Мармоле. Стоит Малев Михаил, справа Николай, которого разорвало миной |
- Как раненых эвакуировали с поля боя?
- “Вертушками”. Их эвакуировали сразу же, как только человек получал ранение. Раненого на плащ-палатке уносили подальше в тыл, чтобы вертолет мог сеть без риска быть сбитым, грузили в салон и сразу же увозили туда, где могли оказать своевременную медицинскую помощь.
- Кроме раненых, погибшие у вас во взводе были?
- При мне в нашем взводе погибших не было. Они были в десантно-штурмовых заставах и других взводах. При мне погиб командир взвода АГС, поэтому наш старлей взял на себя командование двумя взводами. Их командир взвода, прапорщик, уже отслужил положенный срок и мог не лететь в Куфаб на операцию. А Куфаб - это гиблое место, оттуда без потерь редко возвращались. Но прапорщик предложил: “Пацаны, давайте я последний раз с вами слетаю”, и этот вылет для него оказался действительно последним.
- Небоевые потери имели место?
- Во время операции в Мармоле на нашей площадке двое на минах подорвались. Один с соседней позиции, умер в госпитале, а второй - мой, который выжил, но от него лишь половина тела осталась. В интернете как-то наткнулся на информацию о том, что обоих этих солдат списали на небоевые потери. Твою мать, они что, у себя во дворе подорвались что ли!? Они даже не в отряде подорвались, а во время выполнения боевой операции!
- Это был номер вашего расчета?
- Нет, это был один из того расчета, что нам придали, подняв на гору с ММГ. Командование посчитало недостаточным для участия в операции количества наших расчетов огневой поддержки, поэтому на усиление дали дополнительные расчеты с точек мангрупп. К нам прибыл еще один расчет СПГ и все время, пока шла операция, у нас на площадке работало два расчета. Но поскольку я был старшим этой позиции, то я и считаю его своим. Этот солдат наступил на противопехотную мину, вероятно или установленную “духами” или оставшуюся с прошлой операции. Хотя, когда произошел первый подрыв, саперы бегали у нас по всей площадке, разыскивая мины. Но прошла неделя, и у меня на позиции снова рванула мина. Первый подрыв произошел так: солдат из “осенников”, недавно прибывший в “дэша”, решил осмотреться на позиции и, взяв бинокль, спрыгнул чуть ниже, чтобы разглядеть Мармоль, и ногой угодил на камень, под которым была установлена мина. Второй подрыв тоже произошел случайно. Неподалеку находился то ли старый окоп, то ли просто углубление, но мы все эту яму стороной обходили. А тут подходит ко мне Николай, боец из приданных, и говорит: “Олег, я пойду, покажу позицию своим ребятам?” Днем у нас всегда спокойно было, мы отдыхали на позиции и играли в домино, а основная работа начиналась ближе к вечеру, когда прекращали летать “вертушки”. Я не стал возражать: “Иди”, а спустя несколько минут услышал взрыв и увидел, как его тело тащат на плащ-палатке. Второй, что с ним был, от взрыва не пострадал, его лишь контузило. Зачем они полезли в этот окоп, чего им там нужно было - не знаю.
- Не вспомните, как звали того, кто подорвался?
- Звали его Николай, а вот фамилии я его не помню. Он был родом то ли с Украины, то ли с Белоруссии. Из их расчета я лишь одного помню по фамилии. Старшим у них был Эдик из Днепропетровска, а в подчинении у него Иван Литовченко, тоже с Украины, и вот еще Николай.
- Во время участия в операциях имели при себе патрон “на всякий случай”?
- Мы оставляли “для себя” обычно либо не полностью снаряженный магазин, либо гранату. Даже когда в горячке боя заканчивались снаряженные магазины, этот магазин обязательно лежал неприкосновенным запасом “на всякий случай”.
- Были случаи нехватки боеприпасов во время операций?
- Однажды, в одной из операций, мы свой БК выработали практически сразу же. Нам пообещали как можно скорее доставить боеприпасы “вертушкой”, но когда она прилетела, во время выгрузки выяснилось, что патронов калибром 5,45 мм привезли всего два ящика, остальные были калибром 7,62 мм для пулеметов. Пришлось экономить патроны для автоматов, не зная, подвезут ли их еще. Когда стемнело, мы просто сидели и наблюдали, как другие внизу стреляют. А там с противоположной горы по мангруппе “духи” выстрелили из РПГ. Мангруппа развернула в их сторону стволы всей своей бронетехники и начала стрелять. Конечно, зрелище было красивым: сноп огня обрушился на гору. Через минуту все стихло, все успокоились, но спустя некоторое время опять “дух” снова вылез из-за камней, ударив по мангруппе из РПГ и опять все стали наблюдать, как мангруппа поливает свинцом эту гору.
- С вами проводились занятия на тему, как нужно вести себя с мирным населением Афганистана?
- Видимо, начальство посчитало, что это нам не нужно, поскольку наша работа не включает в себя контакты с местным населением. Но контактировать все равно приходилось. У нас был столитровый резиновый бурдюк для воды с ручками по бокам, и мы иногда ходили с ним в какой-нибудь кишлак, чтобы набрать воды. Штука тяжелая, когда полная. Как-то, набрав воды, мы просили помочь поднять его на гору первого встречного афганца. Тот на вид был худым, сморщенным, с бородой, и казался нам старым дедом, хотя на самом деле ему могло быть всего лет тридцать. Нагрузили на афганца этот бурдюк, и он рванул вверх по горе так, что мы, идущие налегке, не поспевали за ним. Когда мы поднялись, то увидели, что этот афганец уже сидит и наворачивает консервы, которыми его угостили наши ребята. В благодарность за помощь этому афганцу еще дали несколько банок консервов, каждую из которых он тщательно рассматривал, чтобы на этикетке не была нарисована свинья. Если этикетки не было, то мы, тыча в банку пальцем, изображали у головы рога, чтобы убедить афганца, что эти консервы говяжьи.
|
|
Напиться воды из бурдюка |
- У Ми-8, которые доставляли ваши группы к месту высадки, имелось прикрытие в виде Ми-24?
- По-разному: когда их прикрывали, а когда и без прикрытия летали. Ми-8МТ и сами были хорошо вооружены, имея впереди пулеметы и НУРСы под крыльями. Когда шли на операцию или на высадку, каждый вертолет брал на борт пять - семь человек, не больше. Во-первых, потому что в горах грузоподъемность небольшая, а во-вторых, потому что высаживаться из вертолета нужно очень быстро. Счет времени в этих случаях шел на секунды, потому что десанту надо поскорее оказаться на земле, а вертолету как можно быстрее перестать быть неподвижной мишенью. Еще одной причиной небольшой загруженности вертолета личным составом было желание уменьшить количество потерь в случае, если душманам все-таки удастся сбить вертолет с десантом.
- Сколько времени обычно занимала высадка?
- Да кто ж там это засекать-то будет? Каждая высадка зависела от различных условий. Когда мы брали укрепрайон, где сидела банда инженера Башира, первыми высаживалась десантно-штурмовая застава - пулеметчики и автоматчики, чьей задачей был захват плацдарма, а группа огневой поддержки шла вторым эшелоном. Огонь был настолько сильным, что “вертушки” при высадке не всегда садились. Они лишь сбавляли скорость и высаживаться приходилось, прыгая на ходу с высоты метра полтора, а то и побольше. После того, как все выпрыгнули, оставшийся последним как можно быстрее выбрасывал наружу все имущество группы или взвода и выпрыгивал сам. Как только он покидал борт, вертолетчики сразу же уходили в сторону, уводя свои машины из опасной зоны. Однажды за нами прилетел вертолет весь, как решето, в пулевых пробоинах. Наше начальство не стало рисковать и попросило заменить эту машину на другую. Вообще, вертолеты обстреливались постоянно. Каждый раз, когда летели, слышали щелчки по корпусу вертолета. Но мы всегда летели на конкретное задание, поэтому вертолетчики на стрельбу с земли не отвлекались. В салоне вертолета мы всегда сидели на своих рюкзаках, рассчитывая, что если пуля пробьет фюзеляж, то ее остановит наше нехитрое имуществе.
- Во время распределения личного состава по вертолетам, в каждом из них полагалось быть по офицеру?
- Не всегда. Где-то это были офицеры, а иногда хватало и опытного сержанта. Непосредственно перед высадкой, когда уже был подготовлен к выгрузке боекомплект, старший распределял, куда двигаться каждому из нас: “Ты - туда, а ты - сюда”. Поэтому высадка проходила очень быстро и слаженно. Высадился, занял свое место и ждешь, когда все покинут вертолет, машина улетит и старший группы даст команду, что необходимо делать дальше.
- Были случаи, когда душманы сбивали вертолет с десантом?
- При мне таких случаев не было, но ребята рассказывали, что это случилось незадолго до моего прихода в “дэша”. “Духи” подбили “вертушку”, машина упала, опрокинувшись, и зависла, раскачиваясь, на краю пропасти. Десант вместе с экипажем вертолета оттуда выпрыгнули, даже вещи не успев взять. Машина тут же взорвалась и ее обломки рухнули в пропасть. Дело было зимой, и ребята остались в горах на морозе в одном лишь х/б. Вообще, сбивали вертолеты часто. Приходилось на земле видеть их сгоревшие остовы: как “восьмерок”, так и “двадцатьчетвертых”. Все это были наши, пограничные, машины из Душанбинского отдельного авиаполка. В отрядах своих “вертушек” не было, все они по заявкам придавались им из Душанбе. Если позволяли аэродромы, например, в Термезе и Московском, то там базировались дежурные звенья. На аэродромах, если была возможность, вертолетчики взлетали по взлетной полосе “по-самолетному”, с небольшим разбегом, чтобы не перегружать двигатель. В нашем отряде такой возможности у них не было, поскольку наша площадка была обычной, грунтовой.
- Привлекалась ли ДШМГ для проведения спасательных операций?
- Ну, своих-то мы вытаскивали из различных ситуаций довольно часто. Был случай (я тогда еще на заставе служил), когда “дэша” задействовали для охраны. Я в это время нес службу на фланге заставы, а напротив нас, на территории Афганистана, проводилась операция с участием мангруппы и ДШМГ, по своей рации мы слушали их радиообмен. Видим - одну “вертушку” подбили, и она потянула в сторону границы, видимо, чтобы не совершать посадку на территории Афганистана. Но до Союза дотянуть не удалось, пришлось вертолетчикам посадить машину на остров посреди реки Пяндж, ближе к афганской стороне. Рядом с совершившей вынужденную посадку машиной еще один вертолет высадил десант из состава “дэша”, который охранял подбитую машину до тех пор, пока ее не отремонтировали, и она своим ходом не улетела в Союз.
- Во время службы на линейной заставе разрешалось заходить нарядам на сопредельную территорию?
- Нет, там от пограничных войск работали только мангруппы и “дэша”. Хотя по международному праву пограничные войска вообще не имели права находиться на территории чужого государства. Даже вести огонь в сторону границы нельзя - если ты видишь, что нарушитель уходит и ты не успеваешь его остановить на своей территории, то стрелять по нему уже нельзя. Открывать огонь можно лишь в том случае, если ты уверен, что в него попадешь. Наши пограничники в Афганистане были почти на нелегальном положении, мы не имели при себе никаких документов, а наша форма одежды не отличалась от общевойсковой. У нас не было никаких пограничных шевронов, лишь лычки на защитного цвета погонах, пришитых к х/б, да и те красного цвета, как в Советской Армии. Эти лычки стали заставлять пришивать уже когда я заканчивал служить в “дэша”, а до этого времени все ходили без лычек. Хоть мы, пограничники, и не должны были отличаться от военнослужащих Советской Армии, находящихся в Афганистане на законных основаниях, одеваться порой приходилось во все, что имелось под рукой. Мы самостоятельно делали головные уборы, заворачивая вверх и пришивая к бокам поля от панамы. У каждого панама была изрисована и исписана ручкой, у меня, например, на ней красовалась надпись: “Волгоград”. Несмотря на то, что в те года в погранвойска стало поступать камуфлированное обмундирование и я еще на заставе получил новенький камуфляж, в “дэша” подобной роскоши не имелось. В общем, личный состав ДШМГ был одет и обут кто во что горазд, кому в чем было удобно ходить на операции. Но, повторюсь, это было только у нас, в Керкинской “дэша” все были одеты строго по форме.
Летом из-за жары мы все старались обуться в кеды, а для холодных условий у каждого имелся гражданский свитер, у меня он был такого же синего цвета, как и рюкзак. Правда, мне свой свитер пришлось сжечь после Мармольской операции, где мы все завшивели. Зимой в горах без свитера никак, поэтому приходилось терпеть, выжигая спрятавшихся в свитере вшей и гнид сигаретами. А потом, в конце февраля, потеплело и нас сняли на точку в Мазари-Шариф, чтобы мы могли помыться в бане. Хоть баней это было назвать сложно, просто отдельная палатка с холодной водой, но для нас она была просто спасением. Перед тем как отправиться мыться, всю свою одежду мы отдали для прожарки. Я, не подумав, сдал вместе со всей своей одеждой и кожаный ремень, но он от жара весь скрутился и стал словно деревянный. Прожарка, кстати, мало помогла в избавлении от насекомых - я взял свою форму и увидел сидящую на ней крупную вошь. Только я подумал, что она дохлая, как вошь не спеша стала двигаться. Поэтому, когда настала весна и чуть потеплело, мы прямо на горе разложили всю свою гражданскую одежду и, оставив попытки избавить ее от напасти, стали жечь, слушая, как вши громко щелкают в огне. Когда после операции нас сняли с горы и отправили в Союз, в отряд никого не пустили - всех отправили в баню, сооруженную прямо на аэродроме из двух палаток. Одежду у нас забрали всю, вплоть до трусов, а взамен тут же выдали новую. В отряд мы попали лишь пройдя всю процедуру дезинфекции. В следующий раз полетели брать укрепрайон Башира и дня через два я у себя обнаружил вошь. Ё-моё, неужели опять? Но на мое счастье это оказалась единственная вошь, которая, наверное, заблудилась где-то в складках спального мешка.
- Долго длилась Мармольская операция?
- Мы долго там пробыли - нас высадили в январе, а возвратились оттуда лишь 3-го мая 1984-го года. Мы брали Мармольское ущелье сверху, поэтому наша операция была успешной. За год до этого, в 1983-м, в Мармоле проводилась армейская операция, они хотели ущелье снизу взять и у них ничего не получилось, потому что там у “духов” сильная оборона была выстроена. В той операции пограничники тоже участвовали, но лишь в качестве приданного усиления. Я впоследствии встречал одного из тех, кто в 1983-м помогал армейцам в этой операции. Ну, а в 1984-м операция была полностью спланирована и проведена силами пограничных войск. Мы заняли практически все ключевые точки, все высоты по всему Мармольскому ущелью и оттуда стали спускаться вниз, зачищая местность. Это было даже не ущелье, а Мармольская впадина с одноименным кишлаком, расположенным в ее середине. В результате кишлак был взят нами в окружение в виде подковы, полностью это не позволяла сделать крутая гора, на которую наши даже не стали высаживаться. Всю зиму нам пришлось просидеть в этих горах. Снег, мороз, сугробы по пояс. Сразу после высадки мы зарылись в это снег, соорудив хоть какие-то укрытия и тут же легли спать, выставив боевое охранение. На морозе поспать удалось лишь пару часов, а потом все стали пытаться согреться, делая зарядку. Сидели мы на горах до тех пор, пока не сошел снег, и лишь после этого началась основная часть операции. К тому времени к ущелью со стороны не занятой нами горы подтянулись дополнительные силы душманов. Зимой, пока еще сидели в сугробах, я иногда работал из СПГ по той горе, заметив на ее склоне либо костер, либо какое-нибудь движение. Начальник ДШМГ был на нашей площадке, поэтому я сразу обращался напрямую: “Товарищ полковник, там какое-то движение” - “Сейчас приду, посмотрю”. Подойдет, посмотрит в бинокль: “Ну, давай, работай”. И я начинал стрелять, ночью, прицелившись на глаз. С прицелами во время операций у нас была напряженка: они часто бились и иногда на три СПГ оставался всего один прицел. Поэтому меня, когда я пришел во взвод, сразу учили стрелять без прицела: “Вот это наводка по горизонтали, а это по вертикали. Вот так прицеливаться для прямого выстрела, а вот так, по уровню, для стрельбы навесом”. Дальность стрельбы прямой наводкой кумулятивным выстрелом составляла чуть больше километра, а осколочным поменьше, потому что он был тяжелее. Как мне объясняли, один оборот вертикали увеличивал дальность полета заряда на сто метров. Сделал десять оборотов - он полетит на километр. Ну, а горизонталь наводилась визуально, по стволу.
|
|
Во время операции в Мармоле |
- Какие типы гранат брали с собой на операции?
- В основном осколочно-фугасные. Они хоть и тяжелые, но от них больше толку было. Если и брали бронебойные, то лишь для того, чтобы ими разрушать дома и дувалы.
- Как осуществлялась связь между группами, сидевшими на господствующих высотах?
- Обычно в каждой группе имелась радиостанция, по которой штаб во главе с подполковником Данилко, размещавшийся на нашей площадке, держал связь с офицерами других площадок.
Когда сошел снег и началась операция, с долины к кишлаку начали двигаться силы мангрупп, а мы сидели наверху, не допуская, чтобы душманы заняли эти высоты, и сверху поддерживали мангруппы огнем своих СПГ. Часто, по просьбам, поступающим из долины, мы уничтожали какую-то конкретную огневую точку, мешавшую продвижению мангруппы. Мне хорошо сверху было все видно, поэтому огонь мы вели практически прицельный. Иногда прилетали самолеты армейской авиации, которые работали по склонам гор и по пещерам. В тот раз я впервые увидел работу авиации. Сначала послышался тяжелый гул, и я подумал, что, наверное, где-то неподалеку пролетает гражданский самолет. Затем увидел винтовой самолет, ходящий кругами над Мармольской впадиной. Видимо, это был корректировщик, поскольку спустя несколько минут над Мармолем пронеслись реактивные самолеты, оставляя за собой разрывы под горой и на горе. Причем, из-за того, что самолеты были сверхзвуковыми, получалось так, что они уже скрылись из виду, а разрывы на земле все еще продолжаются. Самолеты бомбили ущелье парами: одна пара бросала бомбы и сразу же резко уходила вверх, в это время другая пара уже заходила на цель для бомбометания.
- Под “дружественный огонь” нашей авиации попадать не приходилось?
- Под самолетный огонь не довелось попасть, а вот один из “крокодилов” однажды немного “ошибся” и шарахнул по нам. Мы лежали на краю обрыва: впереди замполит, я чуть в стороне, а позади замполита, на небольшом расстоянии, лежал еще один солдат. Замполит по радиостанции дает вертолетчикам команду: “Давайте!” Ну, те из курсового пулемета калибром 12,7-мм и дали длинную очередь, а скорострельность у пулемета большая, он словно ножом режет. Получилось так, что эта очередь началась на нашей позиции и прошла аккурат между замполитом и лежащим позади него солдатом. Замполит орет в радиостанцию летчикам: “Молодцы! Молодцы!”, а солдат сзади него лежит с выпученными от страха глазами и орет замполиту: “Какие молодцы!? Они нас чуть не разрезали сейчас!” Вертолетчики же, сделав еще один заход, влупили по кишлаку НУРСами и улетели.
- Склоны в Мармольском ущелье “духи” минировали?
- Да там все было заминировано. Саперы неделю занимались разминированием, чтобы дать возможность хоть немного продвинуться нашим наступающим силам. Подробностей продвижения мангрупп я не знаю, поскольку у нас была другая задача. Им внизу была поставлена задача блокировать снизу ущелье и потихоньку продвигаться. Ущелье есть ущелье - в нем колонне техники идти очень тяжело. Достаточно подбить переднюю и заднюю машины и все - колонна заблокирована, никуда не движется и ее можно уничтожать. Вот поэтому и решено было начать зачистку ущелья с высот.
- В Мармоле вы работали с мангруппами своего отряда?
- Нет, для такой операции сил одного лишь нашего отряда не хватило бы, поэтому там много было подразделений стянуто. Знаю, там работала мангруппа Термезского отряда из Мазари-Шарифа.
- В каких операциях вы работали совместно с ДШМГ Керкинского погранотряда?
- В декабре 1983-го года в одном из кишлаков (сейчас уже не помню его названия) накрыли крупную банду. В уничтожении этой банды были задействованы наша “дэша”, Керкинская “дэша” и несколько мангрупп. На ликвидации этой банды я впервые встретился в боевой обстановке с “керкинцами”. А второй раз мы с ними встретились на аэродроме, когда вылетали уничтожать банду инженера Наби.
- Во время проведения операции совместно с подразделениями других отрядов, кто осуществляет ее руководство?
- Не знаю, наверное, какое-то высокое командование, на уровне округа, ведь им-то общее командование организовать гораздо проще. Но я в эти штабные вопросы не вникал, мне надо было решать другие вопросы: как обнаружить цель и как бы самому не стать целью.
- Где вы столкнулись с бандой инженера Наби?
- Мне с этой бандой дважды столкнуться пришлось. Первый раз во время самого первого моего вылета, в кишлаке Рустак. Но там зачисткой кишлака занимались “сарбозы”, которые с зачистки возвратились поголовно обкуренные “вусмерть” и заявили, что инженер Наби убежал. Скорее всего, они просто дали ему спокойно уйти из кишлака. А второй раз мы столкнулись с бандой инженера Наби, когда брали укрепрайон. Это была последняя операция, в которой мне довелось участвовать. Получилось, что свою службу в ДШМГ я начал и закончил операциями против инженера Наби.
За несколько дней до того, как брать этот укрепрайон, мы брали банду инженера Башира на территории Московского погранотряда. Там же мы пополнили БК, погрузились на вертолеты и отправились брать банду инженера Наби. Видимо, этот укрепрайон тоже находился в зоне ответственности Московского погранотряда. Нам стало интересно, почему эти банды возглавляются какими-то “инженерами”, и нам сказали, что все эти главари банд когда-то обучались в ВУЗах Советского Союза.
Укрепрайон, где сидела банда инженера Наби, был оборудован хорошо, душманы в нем крепко сидели. Когда мы подлетели туда, нас поначалу даже на высадку пускать не хотели. Говорили, что прилетала армейская авиация, а “духи” по ней из хорошо замаскированных ДШК открыли огонь. Позиции, где размещались ДШК были оборудованы так, что видимость у них была отличной и им ничего не мешало вести огонь. В то же время рядом имелся колодец кяриза, в который в случае опасности пулеметчики прятались вместе с пулеметом. Идут “вертушки” с десантом - они вытаскивают свой ДШК и начинают стрелять. Прилетает что-нибудь посерьезнее - они прыг в кяриз: “Долбите, сколько влезет. Хрен вы нас достанете”. Когда мы взяли это укрепрайон, я занял позицию рядом с тем местом где раньше был ДШК. Неподалеку, метрах в трехстах позади, лежала сгоревшая “вертушка” “двадцатьчетвертая”, которую из этого ДШК долбанули. Наши влево пошли, а недалеко от меня “сарбозы” расположились. Так они чуть меня не пристрелили, гады.
- За кого они Вас приняли?
- Ни за кого. Они с радости стрелять начали. Наши саперы прошли везде, но ДШК не смогли найти: позиция есть, а пулемета нет. Не могли же “духи” его с собой утащить. Вечером кричу Данилко: “Товарищ подполковник, я пойду сигналку поставлю”. - “Да сходи”. Только отошел метров на сто, воткнул сигналку в землю и начал натягивать, как поднялась стрельба изо всех видов стрелкового оружия. Стреляло все: пулеметы, автоматы, винтовки. Я вжался в землю, лежу и ору: “Придурки!” Слышу, стал орать на “сарбозов” и наш подполковник: “Вы что, охренели что ли?!” Стрельба стихла, а у меня сразу мысль в голове: “Не хватало, чтобы еще перед самым “дембелем” прихерачили афганские союзнички”. Оказалось, что афганские солдаты, после того как прошли наши саперы, взяли шомполы, прощупали находившийся рядом перекопанный участок земли типа огорода, нашли-таки закопанный “духами” ДШК и устроили от радости эту стрельбу. Пулемет оказался разбит, видимо, тот вертолет, который они сбили, все-таки успел попасть в ДШК, поэтому они его бросили. В афганской армии платили за трофейное вооружение, поэтому они так и радовались свалившемуся на них счастью.
Когда брали инженера Башира, у того тоже позиции ДШК были оборудованы, правда, до конца их обустроить они не успели - мы их оттуда выбили. Там пулеметная позиция находилась на самом высоком месте и вокруг нее было оборудовано несколько ДЗОТов имевших внутри входы в кяризы. Когда эту пулеметную позицию взяли, ДШК там тоже не смогли обнаружить. Отстрелявшись, пулеметчики тут же ушли в эти ДЗОТы, чтобы спрятаться в кяризах. Идти за ними никто не рискнул, опасаясь подорваться на установленных при входах растяжках. На следующий день группа десанта, сев в вертолет и полетев на облет местности, все-таки смогла заметить с высоты душманских пулеметчиков, волокущих на себе тяжелый ДШК. Те уже где-то вышли из кяриза и шли по равнине, однако, заметив вертолет, они попытались убежать, но не успели. В тот раз у инженера Башира мы взяли хорошие трофеи: стрелковое оружие и много мин-”итальянок” в серебристом пластиковом корпусе. Попался даже один “Бур”, у которого на ствольной коробке стояла дата изготовления - 1895 год. Старая винтовка, а ведь до сих пор стреляла! Ребята у него ради любопытства затвор разобрали, а обратно собрать так и не смогли.
- Как поступали с трофеями?
- Грузили в вертолет, а тот увозил все это куда-то, наверное, в отряд.
- Пленных брали?
- Брали. Ими особисты занимались, допрашивая через переводчиков, которыми были солдаты или таджики или узбеки. Среди бойцов отряда у нас не было ни таджиков и узбеков, они использовались лишь в качестве переводчиков. Хотя, возможно, кто-то из них один даже в состав “дэша” входил, потому что допрашивали “духов”, взятых где-нибудь в кишлаках.
- Особист вместе с вами вылетал на каждую операцию?
- Да, с нами всегда был, как говорится, “свой человек” - или особист или офицер разведки. Но поскольку я всегда старался держаться подальше от таких людей, в эти подробности не вникал. Недаром ведь говорят, что нужно держаться подальше от начальства, но поближе к кухне.
- В промежутках между операциями ДШМГ в отряде обычно находилась непродолжительное время?
- Да, мы прилетали, пару дней отдыхали и снова нас куда-нибудь увозили на задание. В мой первый вылет получилось так, что мы улетели надолго и возвратились в отряд 24 декабря. Все обрадовались: “Ну хоть Новый год получится нормально, в отряде, встретить! Сейчас только водочки праздничной раздобудем”. Но на следующий день поступила команда: “С вещами на выход! Машина у подъезда” и мы поняли, что Новый год нам предстоит встречать где-то в горах, воюя с очередной бандой. Пробыли мы там дней пять и тридцатого числа возвратились в отряд. Все-таки удалось нам встретить Новый год в отряде. Ребята, которые оставались в расположении, нам говорили, что главаря банды, которого мы брали, даже по телевизору показали. Правда, там сказали, будто бы он был взят отрядами афганской армии, а про нас вообще ни слова. Хоть мы и отпраздновали Новый год в отряде, но уже третьего января опять отправились по ту сторону границы, имея задачей пройтись по прилегающим к ней кишлакам.
|
|
В машине на аэродром |
- Как праздновали тот Новый год?
- Да ничего особенного в том праздновании не было: выпили, поздравили друг друга, да спать легли. Особого праздничного настроения нам не требовалось, оно у нас всегда было, когда в отряд возвращались живыми и невредимыми.
- Чем занимался личный состав ДШМГ, находясь в отряде?
- Первый день мы были предоставлены сами себе. Кто чем хотел, тот тем и занимался. В основном брали свое оружие, уходили на спортгородок и там занимались чисткой. Во время выходов на операции стреляли каждый день, чисткой особо заниматься было некогда, поэтому оружие часто приходило в ужасный вид. В отряд на практику однажды приехали курсанты из Алма-Атинского пограничного училища. В один из дней они гоняли “молодых” на спортгородке, а мы там сидели, занимаясь чисткой оружия. Начал я разбирать свой автомат и не могу открутить дульный тормоз-компенсатор на стволе. Попросил ребят мне помочь. Вытащил затворную раму, подцепил ею за отверстия компенсатора и начал крутить. Будущие офицеры, увидев, что двое солдат держат автомат, а третий пытается открутить прикипевший компенсатор, пришли в ужас от такого обращения с оружием.
- Какими автоматами вы были вооружены?
- АКС калибра 5,45 со складным прикладом. Безотказный автомат, в любых условиях работает. Единственное, меня однажды подвел магазин. Когда сработала “сигналка” и оказалось, что “духи” - вот они, рядом, я, зная, что у меня в магазине есть патроны, вскинул автомат чтобы выстрелить. Но вместо выстрела услышал лишь щелчок. Попытался снова выстрелить - тот же результат. Оказалось, что в магазин попал песок и пружина, застряв, не подавала патрон. Пришлось изо всей силы шарахнуть магазином по земле, чтобы по-быстрому исправить ситуацию.
- Как снаряжали магазины?
- В сочетании с трассирующими патронами, чтобы ночью видно было, куда попадаешь. Иногда снаряжали магазин одними только “трассерами”, на случай если нужно что-то поджечь.
- Кроме сигнальных мин вокруг позиции устанавливались противопехотные мины?
- Этими минами саперы занимались. Но, думаю, скорее всего их никто не ставил, потому что мы не сидели долго на одной позиции, а перемещались туда-сюда в зависимости от необходимости. Сегодня мы здесь, завтра уже в другом месте, а послезавтра в третьем. И каждый раз на установку и снятие мин у нас уходило бы время. Поэтому нам было достаточно “сигналок”.
- Использовались ли вами во время проведения операций бронежилеты?
- Мы их, можно сказать, даже ни разу не видели! Однажды я увидел лежавший бронежилет, поднял его и, почувствовав, насколько тот тяжел, подумал: “Вот только бронежилета мне еще не хватало! И так по горам ходим, навьюченные всем, чем можно”. Однажды мне пришлось пройти груженым и по пустыне. Этот участок был недалеко от границы, поэтому на “вертушках” нас не стали туда забрасывать, а решили, что мы и пешком дойдем. Пески тоже, скажу я, не подарок. По-моему, это даже хуже, чем идти по горам. Идешь с грузом на плечах, а ноги в песке тонут, вязнут, с бархана, чтобы спуститься вниз, надо чуть ли не кубарем скатываться.
- Личный состав ДШМГ часто награждали?
- Нет, нас, погранцов, наградами совсем не баловали. Если и давали кому медали, то очень редко. Больше шансов получить награду было у тех из наших, кого придавали армейцам для участия в их операциях. Вот их награждали всегда, потому что представления на них писались армейским командованием. А наши отрядные командиры писали представления очень редко, в основном по ранению. Да и не принято было у нас в “дэша” выставлять свои медали напоказ. Я вот даже не знал, есть ли у меня во взводе кто-то, награжденный медалями. Все награды надевались лишь по “дембелю”, перед тем, как домой ехать.
- На момент Вашей службы в составе Пянджской ДШМГ в ее составе были Герои Советского Союза?
- Как мне рассказывали ребята, перед моим переводом в “дэша”, во время операции в Куфабском ущелье, когда были большие потери, один парень вызвал огонь на себя. По рассказам наших ребят, там сложилась такая ситуация, что “духи” устроили засаду, пропустив головной дозор и отрезав его от основной группы. В составе дозора сразу погибло четверо пограничников, все остальные получили ранения. Из десяти человек ни одного уцелевшего не осталось. Основная группа, которая шла по другому склону, попыталась прийти на помощь попавшим в окружение, но безуспешно. “Духи” сделали все по грамотному, поставив на склоне отсекающие заслоны, вооруженные пятью пулеметами, и не позволяющие прийти на помощь окруженным. Никаких укрытий, за которыми могли бы спрятаться наши пограничники, на склоне не было - ни растительности, ни крупных камней. Единственное укрытие у окруженных - это их собственные рюкзаки. “Духи” хотели взять в плен оставшихся в живых, у которых уже заканчивались боеприпасы. Из-за слишком близкого контакта с душманами, кружившие в небе “вертушки” не могли помочь, ведь снаряды у них неуправляемые, летят куда хотят. Видя это, сержант, старший головного дозора, вызвал огонь на себя. Вертолетчики, конечно, молодцы - отработали с ювелирной точностью, уничтожив душманов и не попав по нашим ребятам. Бой продолжался с девяти утра и до самого вечера. За такой, безусловно героический поступок, сержант был представлен к званию Героя. Но наверху это представление “зарубили” из-за того, что будущий герой отказался идти в военное училище. Ему сказали: “Пойдешь в училище - дадим Героя. А не пойдешь - тебе и ордена хватит”. Тот сказал: “Да пошли вы со своим училищем”, и остался без Золотой Звезды, но с орденом Красного Знамени.
- Вы сказали, что во время вылета на операции, брали с собой сухой паек на трое суток. Однако, зачастую, операции длились гораздо дольше. Чем питались все это время?
- Нам потом подвозили продовольствие. Иногда случалось, что погода не позволяла этого сделать и всем приходилось голодать. Однажды утром выяснилось, что у нас закончился сухпай и запасы воды. Хоть на склоне горы и лежал снег, но после боя он был весь черным, вперемешку с грязью и сажей. Приходилось этот снег расчищать, для того, чтобы найти хоть немного чистого и помазать водой губы. И тут один из наших ребят говорит: “Мужики, а у меня, оказывается, банка консервов есть!” Не знаю, как у него эта банка с паштетом оказалась, ведь нам такого в сухпае не выдавали. Этой маленькой банкой мы питались весь день, разделив ее содержимое на тринадцать человек. А в Мармоле, перед тем как нас должны были снять с позиций, нам вообще перестали привозить продовольствие. Ни хлеба, ни каши, ни тушенки. Пришлось неделю нам питаться консервированной свеклой для заправки борща, запасы которой у нас оставались. Кроме продовольствия нам вертолетами доставляли и различные предметы для обустройства быта. Например, во время Мармольской операции нам, спустя месяц, привезли палатку, которую мы установили в низинке и жили уже в комфортных условиях, а до этого ночевали в спальных мешках. Из снарядных ящиков мы соорудили себе будку, поставив вертикально по углам четыре ящика и обтянув их целлофаном. Вместо крыши натянули плащ-палатку, а внутри набросали на камни сухой колючки и тоже поверх нее положили плащ-палатку. В этой будке помещалось пять человек в спальниках, а шестой в это время ходил часовым. Кто лежал ближе всех к стене, того утром иногда приходилось отрывать от примерзшего целлофана. В первую ночь мы сначала решили нести службу по два часа, но, когда я первым заступил на пост, я чуть не замерз. Мне уже стало тепло, и я начал проваливаться в сон, откуда вышел с трудом. Чтобы прийти в себя, я стал бегать до тех пор, пока не замерз. После этого, я сказал ребятам: “Несем службу по полчаса, не больше, иначе кто-нибудь здесь и останется”. Из-за частого дежурства все, конечно, хоть и не выспались, но зато никто не замерз насмерть.
- Что использовали в качестве топлива?
- Ящики из-под снарядов. Нам потом на вертолетах привезли много боеприпасов, как для наших СПГ, так и для другого оружия. Как только сошел снег, стали оборудовать блиндажи. Саперы нам взрывали камни, а для укрытия образовавшихся воронок даже привезли бревна. В середине марта там были перепады погоды от большого плюса до большого минуса: днем жара, в трусах ходишь, а ночью мерзнешь.
- Бойцы ДШМГ болели такими болезнями как гепатит, тиф, малярия?
- Нам постоянно делали прививки от каких-то болезней. Я дважды попадал на подобные процедуры. По возвращении в отряд всю нашу группу прокалывали шприцами-пистолетами, к которым были присоединены банки с каким-то лекарством. Люди проходят мимо медиков потоком, те командуют: “Давай, подходи!”, а потом - бац, бац! - по два укола в задницу с обеих сторон. Видимо из-за такой частой вакцинации заболевших среди нас не было. Единственный случай, это когда на Мармоле один из наших подхватил дизентерию. За три дня из него “вылетела” вся вода и он стал тощим, как спичка. Его увезли в Союз, там подлечили и вернули в строй.
- Минометчики ДШМГ в операциях часто принимали участие?
- Постоянно. Их, как и нас, тоже вывозили на вертолетах. Только мы, в отличие от них, все-же чаще пешком ходили. У минометчиков были свои палатки, поэтому они всегда располагались в тылу, отдельно от всех. Однажды мы окружили кишлак, и минометчики расположились прямо позади нашей позиции, просто разбив палатку и не делая никаких укрытий. Ночью, непосредственно напротив нас, сработала сигнальная мина. Оказалось, “духи” хотели просочиться между нашей позиции и расположением заставских, где расстояние составляло метров сто. Видимо, они днем приметили этот проход, а ночью попытались через него пройти, но нарвались на “сигналку”. Мы открыли огонь по “духам”, те стали огрызаться. А минометчики молчат, никто оттуда нас не поддерживает. И тут вижу, как над нами, в сторону палатки минометчиков, летит “духовская” граната, ночью ее полет очень хорошо виден. Только она бабахнула где-то рядом с палаткой, как от минометчиков послышался яростный звон лопат, долбящих каменистый грунт. Утром, как рассвело, палатки мы не наблюдали. Вместо нее минометчики как следует окопались - “духи” быстро научили их тому, что на передовой следует зарываться в землю и прятаться в укрытиях.
- У вас имелись какие-нибудь свои приметы? Например, нельзя бриться перед операцией?
- Да такой приметы у нас и не могло появиться, ведь мы никогда не знали, когда нам предстоит вылетать. Проснулся в отряде, сходил на завтрак, а через два часа ты уже должен быть где-то далеко в горах на территории Афганистана. Все, тут уже не до бриться и не до мытья. Вещи собрал и вперед.
- Сколько времени занимал в среднем путь к месту проведения операции?
- Все зависело от того, где проводилась операция. Бывало близко, сразу после пересечения границы, а бывало, что лететь приходилось дольше получаса.
- Какой запас воды брался с собой при вылете на операции?
- Обычная стандартная армейская фляжка. А потом, если вода заканчивалась, выкручивались как могли. В горах использовали снег, в долинах пили из арыков, где местные жители купались и стирались. Все понимали, что могли при этом подхватить дизентерию, но жажда была сильнее страха заразиться. Если удавалось найти небольшой родничок с чистой водой, то считай повезло. Когда взяли инженера Башира, у них обнаружился под горой родник, из которого “духи” брали воду. Вода там была чистой и вкусной, мы все наполнили из этого родника свои фляги.
- Вам выдавались таблетки для обеззараживания воды?
- Нет, ни разу таких таблеток не видел.
- С фауной пустынь и гор как уживались?
- Я осторожно всегда относился к разным насекомым. Как только спать ложишься, начинаешь опасаться, чтобы к тебе случайно не залез кто-нибудь. Вся живность - тарантулы, фаланги и прочая дрянь - с апреля месяца начинала активизироваться, вылезая наружу из своих нор. Мы ловили их, сажали в банки и наблюдали, как они дерутся между собой. Потом, в мае, в долине появились скорпионы. В одном недостроенном “духовском” укрепрайоне, где были укрытия с бойницами в разные стороны, мы наблюдали стены, буквально изрытые норами, из которых доносился шорох. Мы сделали несколько очередей в эти норы, после которых там все затихло.
- Чьи это были норы?
- Да кто ж их знает. Норы были разного диаметра, поэтому там могли жить как скорпионы с тарантулами, так и змеи. Ко мне однажды подходит товарищ и, вынимая из кармана спичечный коробок, спрашивает: “Хочешь скорпиона посмотреть?” Заглянув в коробок, я удивился, что он не боится его в коробке в кармане штанов носить. “Ты где его взял?” - “Просыпаюсь сегодня, голову поворачиваю, а он рядом сидит. Я взял коробок, спички оттуда вытащил, а скорпиона аккуратно в него положил”. Хватило же ему смелости! Если бы я так увидел скорпиона, то подпрыгнул бы выше своего роста и убежал подальше - не люблю я всяких пауков и змей.
- Змеи часто встречались?
- Я их на заставе чаще видел, чем в Афганистане. Шакалы там к нам тоже не решались приближаться.
|
|
Бойцы взвода АГС взяли ишака напрокат |
- На крупную дичь доводилось охотиться ради мяса?
- На дикую нет, а вот домашних барашков иногда стреляли.
- После проведенной операции, среди захваченного имущества, брали что-нибудь себе в качестве трофеев?
- Оружие не возьмешь, нельзя. Поэтому если и брали что-нибудь из мелочевки, то исключительно в качестве сувениров. Популярностью пользовались миниатюрные кусачки для ногтей, называемые у нас “ногтегрызками”. У нас в стране такие вещицы не продавались, поэтому брали их с удовольствием. Каждый раз, когда мы возвращались в отряд, нам прямо на аэродроме устраивали досмотр. Правда, иногда он носил формальный характер и можно было провезти что-нибудь из мелочи, спрятав в предварительно распоротом шве сумки для боеприпасов СПГ.
- Если среди захваченного имущества вам попались афганские деньги, у вас была возможность их где-нибудь потратить?
- Такой возможности у нас не было, поскольку мы в афганских городах не бывали. Однажды, незадолго перед моим увольнением в запас, пацаны мне подарили часы, отнятые у кого-то из “молодых” весеннего призыва. Пожаловался я кому-то из наших, что часов у меня нет, а тот в ответ вынул целлофановый пакет, до половины набитый различными часами: “На, выбирай”. На последней операции мы стояли рядом с “сарбозами” и один из них, увидев на мне эти часы, пристал: “Продай”. Стоим и пытаемся с ним пообщаться, слово двое немых: я по-афгански не понимаю, а тот по-русски ни слова не знает. “Сарбоз” сует мне за часы шестьсот афгани, а я ему отвечаю: “Что я с ними делать буду? Куда я с ними пойду? Да и вообще, мне уже домой скоро увольняться”. Но очень уж афганцу мои часы понравились, не отступает. Я спрашиваю его: “Чарс есть?” Тот радостно закивал и достал из кармана маленький бурый комочек. Я забрал его, а в ответ афганцу протянул свои часы: “Держи, пользуйся”.
- Подавляющее большинство ветеранов Афганской войны отмечают тот факт, что употребление чарса среди военнослужащих 40-й Армии было очень распространено. Как с этим обстояли дела среди пограничников?
- Да точно так же. Мы его меняли у “сарбозов”: палочку чарса на пачку сигарет. Перед операцией нам выдавались сигареты “Памир”, часть из которых шла на обмен у “сарбозов”. Одной палочки чарса хватало, чтобы троим конкретно “сдвинуло в сторону башню”.
- Чем вам платили денежное довольствие: рублями или чеками Внешпосылторга?
- В рублях мы ничего не получали, а чеки нам выдали вместе с военными билетами, удостоверениями участников и проездными документами в штабе лишь перед тем как сесть в автобус, уезжая на дембель. Начиная с Душанбе чеки можно было обменять по курсу один к пяти, но чем ближе к центру России, тем курс их становился дешевле. Правда, выдали нам всего по девять чеков. На наши возмущения ответили: “Ну, хотите, давайте оставайтесь и будем разбираться, правильную ли сумму вам выдали”. Ага, я два с лишним года дома не был, неужели ради нескольких чеков буду оставаться? Поэтому мы плюнули на все и уехали с той суммой, что выдали. С Пянджа нас автобусом доставили в Душанбе, а там я сел в поезд, идущий на Москву - и домой.
- Среди дембелей была мода наносить себе татуировки или отпускать усы?
- Моды на татуировки у нас не было, с усами тоже начальство боролось, поэтому никто не успевал отрастить их к дембелю. У погранцов носить усы разрешалось только в том случае, если они были каким-то национальным элементом. Например, у нас был один сержант-грузин, вот он единственный, кому разрешалось носить усы.
- Вы прослужили в армии больше двух лет?
- Ровно на два месяца больше положенного срока отслужил. В то время переслужить на несколько месяцев - вполне нормальное явление. Пока придут “молодые”, пока их отучат (а это три месяца), и лишь после того, как они прибудут в подразделения для замены, начинали увольнять. Весенний призыв был небольшим, поэтому можно было уволиться и в июле, и в августе. А осенний призыв был в разы больше, из-за этого дембельским месяцем для “осенников” был февраль, а злостные залетчики увольнялись в марте, перед весенним приказом. Я уволился в запас 18-го июня 1984-го года и спустя четыре дня уже был дома. И это я еще попал в первую партию увольняющихся, куда входили те, кто служил в ДШМГ. За неделю перед нами, вне партии, уволили человек десять, отличившихся в различных боевых операциях. Из остальных подразделений отряда ребята увольнялись еще позже: сначала те, кто служил на территории Афганистана в составе ММГ, после них заставские и лишь в последнюю очередь уезжали домой отрядные.
- В ДШМГ существовало правило “дембелей” после приказа на операции не отправлять?
- Нет, у нас такого правила не было. Наши “дембеля” участвовали во всех вылетах до самого последнего дня. Например, наши “осенники”, которые на полгода старше меня призывом, переслуживали по четыре - пять месяцев и увольнялись прямо с Мармоля в конце февраля - начале марта. Часто по утрам мы наблюдали такую картину: со стороны Союза летят “вертушки”, а наши “дембеля”, задрав головы, стоят и мучаются в догадках: к нам или не к нам. Вертолеты пролетали мимо и все разочарованно возвращались на свои места. Но в конце концов их все-таки сняли с позиций и вертолетом отправили в отряд, где по-быстрому вручили документы и отправили по домам.
- Как в ДШМГ относились к “молодым”?
- У нас “молодых” в ДШМГ не было, все были уже отслужившие по году. Единственное, когда в “дэша” мог попасть кто-то из “молодых”, это прибыв туда сержантом после окончания учебки. Командовать отделением такому сержанту, разумеется, никто бы не позволил, поскольку, как я уже говорил, в “дэша” командиры отделений не назначались, а выбирались самими солдатами. Перед самым дембелем, в отряде начали наводить порядок, “закручивая гайки” ДШМГ, стараясь загнать всех в рамки Устава. Когда мы 5-го июня возвратились в отряд с последней операции, нам сразу бросилось в глаза, что уклад жизни “дэша” заметно изменяется. Всем стало понятно, что начальство решило “дэша” построить. Конечно, это было сделать трудно, но постепенно нас стали прижимать все сильнее и сильнее. Мы, “дембеля” под репрессии против ДШМГ не попали, а вот ребятам приходилось несладко.
- С чем уезжали на дембель?
- С дипломатом, в котором лежали мыльно-рыльные принадлежности, да журнал “Пограничник” с автографами своих друзей. Дембельского альбома у меня не было, поскольку фотографироваться нам запрещалось. Те фотографии, что у меня имеются, были сделаны на имевшуюся у кого-то в “дэша” камера “Смена-8”, и то в условиях полной секретности, чтобы начальство не узнало. «Парадку» на дембель мы почти не готовили, делали лишь вставки в погоны из плексигласа, козырек на фуражке ушивали, да каблуки на ботинках обтачивали.
- Дома знали, что Вы в Афганистане?
- Они лишь знали, что служу на границе с Афганистаном. Когда меня переводили в “дэша”, я домой написал: “Мне не пишите, я уезжаю с заставы в командировку в Ташкент. Когда вернусь - не знаю”. И все эти семь с половиной месяцев дома оставались в неведении. Когда были на Мармоле, нам сказали, что мы можем писать в письмах, что находимся в Мазари-Шарифе, но я решил, что мои родные сразу найдут карту и поймут, где я, поэтому не написал им ни строчки.
- При постановке на учет по возвращении домой работники военкомата не удивились тому, что советские пограничники воюют на территории Афганистана?
- Нет, там об этом все знали. А вот гражданское население об этом даже и не догадывалось. Многие об этом не знают и до сих пор.
| Интервью: | С. Ковалев |
| Лит.обработка: | Н. Ковалев, С. Ковалев |