Бурханов Владимир Петрович

- Я родом из села Ново-Конопляного Руднянского района Волгоградской области, этого села уже с 70-х годов нет на карте. Родился я 27 сентября 1961 года. Затем семья переехала в центральную усадьбу колхоза село Козловка, где мать работала дояркой в колхозе, а отец был слесарем на дойке и заводил в селе электростанцию. В те времена, когда я был еще маленьким, проводное электричество в село еще не было подведено, поэтому для его получения использовалась небольшая электростанция. Помню, я любил бегать к отцу туда, где стоял сильный грохот и все вокруг было в масле. Нас в семье было трое детей, три брата - я самый меньший из всех. Восемь классов я закончил у себя в деревне, а следующие два класса доучивался в школе села Лемешкино. После получения среднего образования пошел учиться в Новоаннинский сельскохозяйственный техникум. Сразу закончить его я не успел, поскольку в 1979 году был призван в ряды Советской Армии. В то время никаких отсрочек не давали, тебе восемнадцать лет исполнилось - пора идти служить. На призывной комиссии нас, несколько человек, отобрали для службы в воздушно-десантных войсках, и в мае 1979 года, мы, тогда еще допризывники, на аэродроме ДОСААФ в Средней Ахтубе совершили первые три прыжка с парашютом и получили значок парашютиста, которым очень гордились.

27 октября 1979 года мне исполнилось восемнадцать лет, а 30 октября я получил повестку явиться в военкомат. Оттуда, в числе других призывников, сначала попал на областной призывной пункт, а затем, в составе команды из волгоградцев, был отправлен в Белоруссию. Наша команда была очень многочисленной, только из моего Новоаннинского района нас отправилось служить в десант человек двадцать. Из Волгограда нас сначала довезли до Батайска, там подсадили призывников из Ростовской области, а потом повезли в город Витебск, где дислоцировалась 103-я воздушно-десантная дивизия. В часть мы попали перед праздником 7 ноября. Правда, разместили нас не в самом Витебске, а в Лосвидо, где мы находились на карантине с начала ноября до середины декабря. По разговорам сержантов, присягу мы должны были принять в конце декабря в Витебске, однако из-за определенных обстоятельств принять ее пришлось там же, в Лосвидо. Вообще, нас начали готовить к чему-то серьезному еще на карантине. Сидим в учебном классе на политзанятии, тут входит командир роты и говорит: “Политзанятия отменяются, приступаем к изучению гранатомета и боеприпасов к нему”. Мы сначала глаза вылупили: “А что это такое?”, а затем обрадовались, ведь изучать оружие всегда лучше, чем сидеть на политзанятиях. Через несколько дней нам привезли шинели и погоны: “Давайте пришивайте, скоро присяга”. С чего это вдруг? Девятого декабря 1979 года мы приняли присягу, с нас сразу сняли шинели и отправили на полигон, отрабатывать метание боевых гранат. Осколочные нам не давали, поэтому мы упражнялись на “хлопушках” РГД. Однажды кто-то, шутя, крикнул: “Ложись!” и мы увидели, как наш старшина, не раздумывая, рухнул на землю. Потом, конечно, тот кто крикнул, в свой адрес услышал от старшины много матерных слов. Там же, на полигоне, нас всех «обкатали танками». Правда, вместо танков использовались БМД, которые проходили над нами, лежащими в неглубоком окопе. На следующий день на стрельбище нам дали пострелять из автомата, и не по три патрона, как до присяги, а по половине магазина. Пока мы находились в Лосвидо, мы проходили парашютную подготовку и должны были совершить по несколько прыжков с парашютом, правда, погода не позволяла этого сделать. Ведь там, в Белоруссии, из-за обилия болот климат влажный и погода очень переменчива - сегодня слякоть, завтра снег. Раза три мы поутру выезжали на аэродром, но каждый раз поступала команда об отмене.

Нас предупредили, что если объявят тревогу, то нужно будет быстро скатать матрас и отстегнуть свой рюкзак десантника, который находился постоянно пристегнутым снизу к кровати.

- Он был уже собранным?

- Нет, в нем находилась лишь плащ-палатка, да котелок с ложкой. Это уже потом туда мы должны были напихать сухпай и патроны, получив автоматы и магазины в оружейной комнате.

- Вас успели распределить по полкам?

- Нет. Мы все еще были в Лосвидо, когда услышали, что объявили тревогу. Причем, на этот раз не учебную, а боевую. Подняли нас по тревоге ночью, и под сильным дождем построили с рюкзаками и автоматами. Затем со всем своим хозяйством и обмундированием нас погрузили в “Уралы” и повезли в Витебск. Там, на плацу, командир сказал: “Вылетаем в Демократическую республику Афганистан для оказания интернациональной помощи”. После того, как построение закончилось, все стали гадать: “Афганистан? А где это?” Дембеля, которым весной предстояло отправляться домой, стали хорохориться: “Отлично, перед дембелем в теплые края слетаем”. После этого построения на плацу, нас, молодых, стали распределять по подразделениям. Я попал служить в батарею ПТУРС “Фагот”, хотя еще в Лосвидо знал, что буду ПТУРСистом. Там, в учебке, взвода формировались заранее, имея в своем составе лишь молодежь, из старослужащих во взводе были лишь сержанты. Например, мой замкомвзвода сержант Лисохин, шахтер из Украины, попал вместе со мной во второй взвод, так и оставшись на этой же должности.

- Батарея ПТУРС, в которую Вы попали служить, была отдельным подразделением?

- Нет, она входила в состав 317-го парашютно-десантного полка и уже там ПТУРСисты являлись отдельным подразделением, так же, как связисты, минометчики или саперы. Даже в Афганистане мы дислоцировались отдельно от остальных подразделений полка.

Нас, вновь прибывших, завели в Ленинскую комнату, где приказали сдвинуть все столы. Затем в комнату занесли пулеметные ленты и цинки с патронами. Увидев боевые патроны, мы еще раз убедились, что дело обстоит довольно-таки серьезно. Весь день мы сидели в ленкомнате и вручную снаряжали ленты для пулеметов БМД и БТР, укладывая патроны калибром 7,62 мм в следующей очередности: три простых патрона, один трассирующий и один бронебойно-зажигательный.

Не помню точно, какого числа, вся наша дивизия, вместе с бронетехникой, вышла своим ходом из Витебска и одной колонной отправилась в Теплый Лес, где находился аэродром, а вторая колонна пошла на Оршу. У десантной “пехоты” из бронетехники были БМД, а у нас в подразделении были БТР-Д - фактически те же самые БМД, только без башни. Разделение по направлениям было вынужденным, поскольку с одного аэродрома невозможно было отправить такую массу техники и личного состава. Не забуду того момента, когда во время выхода огромной колонны из города, вдоль дороги стояли женщины, махали нам руками и плакали. Местные жители, большинство из которых были родственниками офицеров нашей дивизии, уже обо всем знали и прекрасно понимали, что нас ждет.

По прибытию в Теплый Лес наши командиры получили карты Афганистана. Их собрали на совещание, и они там, на этих картах уже что-то отмечали. Нам пришлось провести в Теплом Лесу примерно неделю. Конечно же, ничего для долговременного пребывания такого количества народа приготовлено не было. Первый вопрос, который встал - как и где нам спать? Никаких спальных мешков, никаких палаток. Мы расчищали от снега площадку размером метра три, в середину укладывали дрова, а по краям хороший слой еловых лап. Затем разжигали костер и по кругу укладывались спать. Пока все спали, бодрствовали двое дневальных по обе стороны от костра. Главной задачей дневальных было наблюдать, чтобы никто из спящих случайно не загорелся от огня костра. А таких случаев было немало! Лежишь спиной к костру - спине тепло, лицо мерзнет. Разворачиваешься. Теперь лицу тепло, а спина мерзнет. Когда начинаешь замерзать, то незаметно для себя начинаешь подвигаться ближе к огню и, как результат, одежда на тебе может загореться. Сколько раз в тишине внезапно кто-то кричал от того, что начал гореть, и дневальные помогали ему снегом затушить огонь.

В первый день погода была еще куда ни шло, а потом ударил мороз градусов десять. В кирзовых сапогах, которые успели намокнуть, ноги моментально замерзли. Масса народу успела простыть за эту неделю. Затем на аэродром стали приземляться самолеты Ан-12, причем прибывали они исключительно ночью. Говорили, что это были самолеты, собранные со всего Советского Союза. Гул стоял постоянно, самолеты все шли и шли. Кто-то из наших пацанов стал считать все самолеты и насчитал их то ли тридцать два, то ли тридцать четыре. Самолеты приземлились и стояли на полосе, ожидая команды под загрузку.

Наконец такая команда была дана, и мы переместились непосредственно на аэродром. Там, в назначенный для перевозки имущества нашего взвода самолет, мы загнали свой БТР-Д, погрузили ПТУРСы и тридцать ящиков с “огурцами” (как мы называли снаряды), а также еще какое-то барахло. Все это, как требовалось, было тщательно закреплено. Пока не была дана команда на взлет, личный состав взвода, разместившись в одном из капониров, где было чуточку теплее, занимался политической подготовкой.

- Как вас кормили в то время, пока вы находились на аэродроме и в его окрестностях?

- Приезжала кухня, привозила пищу. Но пока они доезжали, все замерзало, поэтому мы получали теплую еду, но мерзлые хлеб и масло. Хлеб настолько замерзал, что его невозможно было порезать и приходилось рубить штык-ножом, а отколовшиеся куски разогревать над костром.

На аэродроме стали проводить занятия по стрельбе, где каждого учили стрелять из гранатомета, пулемета и всего, чего можно. Свои два курсовых пулемета, установленные на нашем БТР-Д, мы и так знали очень хорошо. Также мы изучали устройство одноразового гранатомета “Муха”, по тем временам совершенно нового оружия. Правда, мы изучали лишь устройство, практических стрельб производить было пока не из чего.

20-го декабря дали команду личному составу разместиться в самолетах. При себе мы имели только автоматы и подсумки с пустыми магазинами. Патронов при себе у нас не было, они были лишь в снаряженных лентах пулеметов нашего БТР-Д. После команды на взлет все наши самолеты поднялись в воздух и полетели караваном. Мой брат в то время жил в Тольятти и потом рассказывал, что он вышел на балкон покурить, а в небе стоял непрерывный гул от летящих самолетов. Я ему ответил, что это как раз мы и летели.

- Сколько личного состава загрузилось в Ан-12?

- Отделение, человек пятнадцать. Остальное место в самолете занял БТР-Д и снаряды. Такая загрузка была во всех самолетах: одно отделение и одна БМД со снарядами, либо одно отделение и один БТРД-Д со снарядами. Личного состава можно было бы взять и побольше, но на высоте восемь тысяч метров в грузовом отсеке можно было околеть. Поэтому весь личный состав разместился в тесной герметичной капсуле, в которую мы набились как селедка с бочку. Когда самолет слегка снижался, выходил летчик и говорил: “Можете выйти, размяться немного”. Выскочишь из этой кабины, но долго в грузовом отсеке из-за холода все равно находиться было невозможно.

Первой нашей точкой приземления стал аэродром города Шадринск Свердловской области. А там было двадцать пять градусов мороза. Нам запретили выходить из самолета, лишь разрешили по малой нужде выскочить на минутку. Спустя полчаса к самолету подъехала машина, из которой выгрузили два бачка с едой и, пока самолеты заправлялись, мы немного подкрепились.

Из Шадринска мы ночью взлетели и полетели в город Андижан. Во время полета все дремали, а тут открываем глаза: вокруг горы и пустынная местность. В Андижане стояла какая-то наша авиационная часть, на чей аэродром мы и приземлились. Нас выгрузили из самолетов, посадили в машины и отвезли в казармы этой части, где мы сразу же завалились спать. Спали мы крепко, как убитые, разбудила нас сирена. Оказывается, у “летунов” в части таким образом объявлялся подъем. Мы этого не знали, поэтому повскакивали ничего не соображая, но потом, когда нам разъяснили в чем дело, махнули рукой на сирену и снова завалились спать. После того, как все проснулись, нас отвели в столовую, где хорошо накормили. Где в это время находились солдаты части, на чьих кроватях мы спали, я не знаю. Никого из них мы не видели. Возможно, нас на этом аэродроме специально ожидали, поэтому их из части куда-то убрали. Из столовой всех повезли на аэродром, где каждого уже ожидал тот же самый самолет, на котором он прибыл в Андижан. Перед погрузкой в самолеты, было построение полка, на котором его командир сказал: “Ребята, самолеты заправлены керосином под завязку, чтобы им было на чем возвращаться обратно. И если после приземления начнется какая-нибудь стрельба, сынки, бегите, нахрен, куда-нибудь подальше от самолетов”. Там же, на аэродроме, нам каждому раздали по двадцать пачек патронов и по “Мухе”. Полученными патронами я снарядил все свои магазины, а оставшиеся высыпал в РД. “Мухи”, которые нам выдали, были запечатаны в целлофановую упаковку, мы их, рассматривая, повертели в руках, а затем сложили в свою машину.

- Гранаты вам не выдавали?

- Выдали, но их просто принесли в ящиках и поставили на пол в машине.

На следующий день, двадцать пятого декабря 1979-го года, мы взлетели, и под прикрытием истребителей Андижанского полка отправились в сторону госграницы. В иллюминаторы с обеих сторон было видно, как рядом с нашим самолетом летят два МиГ-21.

Приземление наше напоминало карусель. Один самолет, ожидая своей очереди, кружит над взлетным полем, другой заходит на посадку, в это время третий по-быстрому выгружает людей с техникой и выходит на взлетку, а четвертый, разгрузившись, уже взлетает в небо. Безусловно, летчики в тот день в полной мере продемонстрировали свое мастерство. А аэродром Кабула устроен так, что перед посадкой самолет должен пойти по спирали, сделав круг или два, прежде чем начать снижаться. В тот день у нас в дивизии появились первые погибшие. Ил-76, который вез наших ребят, зацепил гору и упал.

- Во время этого вылета вы имели при себе парашюты?

- Нет, у нас при себе парашютов не было. Говорили, что в дивизии была сформирована группа из трехсот человек, которой, в случае невозможности посадки из-за того, что аэродром будет занят американцами, предстояло отбить его путем десантирования. Видимо, эти ребята с собой везли и парашюты, но все обошлось благополучно.

После приземления нам дали всего пятнадцать минут на разгрузку самолета. БТР-Д заводить нельзя, потому что он все время провел в морозе и запустить его можно было лишь включив обогрев двигателя. А что такое этот обогрев? Это такая турбина, которая дает пламя на двигатель. Но в самолете ее применять нельзя, потому что он может сгореть. Поэтому свой гусеничный БТР-Д мы из грузового отсека выкатили буквально руками и уже на земле стали пытаться завести. Как только последний ящик из самолета был перенесен на взлетное поле, самолет, еще не успев закрыть рампу, сразу же начал выруливать на взлет. Все происходило очень быстро, чтобы не задерживать нашу транспортную авиацию.

После выгрузки наш командир батареи капитан Титаренко, который еще лейтенантом участвовал в боевых действиях на территории Чехословакии, устроил нам построение и сказал: “Скоро стемнеет, поэтому смотрите, чтобы никто никуда не уходил от БТРа”. И правда, ночь наступила внезапно, будто выключили свет - раз! - и уже темнота вокруг. Стрельба вокруг аэродрома началась уже в первую ночь. Перестрелки возникали то здесь, то там, но были они какими-то неактивными.

- Каким было первое впечатление от Афганистана?

- Дикость. Мы просто удивлялись, глядя на местных жителей. Идет какой-нибудь бедный крестьянин, ему на тачку нагрузили чего-нибудь сверх меры, и он эту тачку прет изо всех сил, не смея ни слова сказать. Еще меня удивили местные автомобили. Там, конечно, было много машин советского производства, но иностранные были нам в диковинку.

- Где вы разместились после выгрузки из самолета?

- Да мы там же, на аэродроме и находились, буквально рядом со взлетной полосой. Во вторую ночь нашего пребывания на афганской земле прозвучала команда “по машинам” и мы своим ходом отправились через весь Кабул в указанное нам место. Как раз в эту ночь наши войска брали штурмом дворец Амина, а нас поставили в качестве заслона на дороге в ущелье. Это делалось на случай, если защитники дворца попытаются выйти из афганской столицы. Бронетехникой мы перегородили дорогу и взводный приказал нам копать окопы. А в это время за горой шел бой у дворца Амина. “Шилка” лупила так, что огненные трассы метались по небу. Еще когда шли по городу, все мы сидели под прикрытием брони. От работающего двигателя в десантное отделение шли выхлопные газы, и я приоткрыл люк, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. Однако командир, заметив это, мне как дал по руке: “Ты что, сдурел что ли?! Сейчас же закрой люк!” В это время мы успели заметить, как по нам кто-то выстрелил и трассирующая пуля, срикошетив от брони БТР-Д, упала на землю и, искрясь, бешено вращалась. Все радостно загалдели: “О, бомбочка! Смотри, смотри!” Хоть и было всем по восемнадцать лет, реакция на увиденное была, конечно, детской.

Бурханов В.П. на улицах Кабула. На заднем плане виден афганский танк

Когда прибыли в ущелье, там стояла кромешная темень. И для того, чтобы было видно, где копать окопы, пришлось включить большие фары, установленные на броне. Мы как посмотрели на этот грунт: “Мама моя! Как же его укопаешь-то? Это же не грунт, а бетон!” А тут еще выяснилось, что весь шанцевый инструмент, который должен быть в технике - лопаты, ломы, кирки - еще в Союзе благополучно продали и пропили.

Нашлась всего одна лопата на взвод, и все подумали, что копать мы будем долго. Но когда неподалеку раздалась стрельба, выяснилось, что окопаться получилось гораздо быстрее.

- Использовали для этого малые пехотные лопаты?

- Нет, у нас их при себе не было, поэтому использовали большую лопату из имеющегося в БТР инструмента.

- В каком составе отправили вас перекрывать ущелье?

- Туда отправили всю нашу батарею. Нам был приказ два дня перекрывать эту дорогу, однако на деле мы простояли там дня четыре. Сухпай уже весь съеден, жрать охота, все немытые, грязные - смотрим друг на друга и смеемся.

Когда мы летели в Афганистан, у нас на обмундировании не было ни знаков различия, ни даже звездочек на головных уборах. Одеты мы были в комбинезоны серого цвета, без шевронов и без погон. Под комбезами было надето обычное х/б, но, поскольку комбез был застегнут на все пуговицы, невозможно было определить, кто мы такие и откуда. Документы свои мы перед вылетом тоже сдали командиру, а тот их отнес в штаб. Так что мой военный билет летел в Афганистан отдельно от меня.

Сидим у себя на посту мы как-то днем, солнце светит, дембеля на броне о чем-то своем разговаривают. Мимо идут несколько афганцев в резиновых галошах на босу ногу. Увидев нас, они удивленно поинтересовались: “О, инглиш?” Один из наших ребят им поддакнул: “Йес, йес!” Афганцы, довольные, что вот так запросто распознали в нас англичан, радостно закивав головами, опять что-то залопотали на своем и, помахав нам руками, пошли дальше по своим делам.

- В ущелье вы питались сухим пайком. Вам его выдали уже в Афганистане?

- Нет, мы получили сухпай еще в Союзе. Нам его давали из расчета на четверо суток, но в первые два дня нашего пребывания в Афганистане этот сухпай, почему-то, у большинства уже закончился. Поэтому на четвертый день все уже были голодными, как собаки. Хорошо, что днем нам дали команду сниматься и следовать в полк. Наш 317-й полк находился в центре Кабула, где в первый же день ему пришлось занимать местные телеграф, телефон, телевидение и Министерство обороны Афганистана, которые располагались практически на одной улице. Второй батальон нашего полка находился рядом с президентским дворцом и охранял Бабрака Кармаля. Там же, рядом, расположился и штаб нашего полка. Мой дружок, с которым вместе еще учились в техникуме, служил во втором батальоне и, когда мы с ним встретились, то радость от этого не передать словами - обнимаемся, плачем, смеемся. Встреча эта произошла совершенно случайно, в бане, куда мы, все запыленные и грязные, отправились на помывку сразу после прибытия из ущелья.

- Где и как была организована баня?

- Первая баня была организована в каком-то кирпичном здании, внутри которого по всему периметру большой комнаты была проложена труба. В этой трубе в определенных местах были сделаны отверстия, откуда текла вода. Вода подавалась из стоящей рядом машины с пропарочным кунгом. Но, поскольку вода была очень горячей, помыться толком так и не удалось.

- Одежду вам пропарили?

- Чтобы пропаривать, нужно иметь сменную одежду, а у нас ее не было. Из-за этого со временем все, конечно же, завшивели. Так что в тот раз мы свое обмундирование не пропарили, да и помылись, честно говоря, еле-еле. Уж чего-чего, а вшей у нас было полно! Они были платяными, мы с ними потом боролись разными способами, даже стирали обмундирование в бензине и сбривали все волосы на теле, но помогало это далеко не всегда. Причем стоило только одному завшиветь, как все остальные подхватывали этих тварей моментально.

В Кабуле нас поначалу разместили в полку. Новый 1980-й год мы встречали весело. Поскольку в Кабуле было военное положение, то в городе объявили комендантский час и с восьми вечера до пяти утра было запрещено любое передвижение по улицам. В новогоднюю ночь наши пацаны дежурили на КПП и тут мимо них пронеслась “Волга”, из которой по ним сделали несколько выстрелов. Наши с перепугу открыли ответный огонь, да такой, что расстреляли весь имеющийся при себе боекомплект. Мы сидим у себя в расположении, как прибегают двое из тех, кто дежурили на КПП, и дико орут: “Пацаны, патроны давайте! У нас патроны кончились!” Собрали они, у кого было, пачки с патронами и убежали обратно на КПП, добивать эту машину. Наутро мы пошли смотреть на ”Волгу”. Не машина, а сплошное решето - со страху лупили по ней от души.

- Какова судьба тех, кто был в машине?

- Как оказалось потом, эта машина принадлежала местной милиции, “царандою”. Говорили, что они ехали обкуренные и решили попугать советских солдат. Ну, не знаю, остался ли кто-нибудь из них в живых после этой выходки.

Неподалеку от полка стояло здание, имеющее форму буквы “Г”. С одной стороны этого здания находились арыки и огороды, а с другой проходила центральная дорога, противоположной стороне которой размещался наш полк, охраняющий афганского партийного руководителя, которого все между собой назвали “Колей Бобровым”. От этого здания, в котором разместились какие-то другие подразделения Советской Армии, до расположения полка нужно было просто перейти дорогу и пройти всего метров шестьсот - семьсот. Иногда ночами “духи” прямо посередине дороги ставили пулемет и, сделав по нескольку выстрелов вправо и влево, убегали прятаться. Разумеется, наши ребята открывали огонь в ту сторону, откуда звучали выстрелы. И получалось так, что наш полк воевал с теми, кто находился в “Г”-образном здании, а они, в свою очередь, обстреливали территорию нашего полка. Всем просто повезло, что в результате этих перестрелок никого не убили.

Чтобы прекратить подобные провокации, было решено в “Г”-образном здании разместить несколько наших взводов. Когда мы туда вошли, то увидели, что первый этаж был расстрелян нашими БМД и полностью выгорел. Нам предстояло все это приводить в порядок, отмывать и белить. В отведенном для нас здании мы расположились прямо на бетонном полу: ни кроватей, ни постельных принадлежностей у нас по-прежнему не было. Кровати мы увидели, примерно, через месяц. А пока мы со своего БТР-Д сняли полог, расстелили его и на нем разместились. Не матрас, конечно, но зато не на голом бетоне. Нам выдали печку-”буржуйку”, трубу от которой мы вывели в окно и нашей обязанностью, как молодых солдат, стало топить ее дровами. Если ты стоишь дневальным, то должен поддерживать тепло в комнате, чтобы можно было там спать.

- Где брали дрова?

- Это твои проблемы. Бери, где найдешь. Поэтому были срублены все деревца, которые находились неподалеку от нашего здания.

- Почему в это здание решили поселить именно вас?

- Не знаю. То ли потому, что мы считались отдельными “спецами”, то ли потому, что в полку для нас не нашлось места. И все остальные полтора года я прожил в этом здании. Это потом наш полк воевал, а первые два года он был почти постоянно задействован для охраны важных объектов города Кабула. Хотя пару раз наши все-таки выходили на войну. В результате одного из выходов погибли ребята, в том числе Мироненко и Чепик, которым потом присвоили звание Героев Советского Союза. Последнего я знал лично, он у нас в полку был сапером. Наши полковые саперы жили в том же здании, что и мы, только в другом крыле. Обстоятельства гибели наших десантников были таковы, что они пошли воевать, еще не имея боевого опыта и не зная всех особенностей ведения боевых действий в горных условиях. Поэтому к 8 марта 1980-го года они отправились в Союз к родителям “грузом 200”.

- Вас, ПТУРСистов, к боевым операциям не привлекали?

- Мы были ПТУРСистами до осени 1980-го года. Потом в полк привезли АГСы, и вся батарея переквалифицировалась в АСГников. Все ПТУРСы оказались на полковом складе, наш взвод остался охранять расположение полка, а два других взвода, забрав все имеющиеся в наличии АГС, были прикомандированы и отправились в Кандагар. Поэтому наш взвод вроде бы и числился взводом АГС, но в реальности на вооружении не имел ни одного гранатомета.

Всю зиму и до самого лета 1981-го года мы занимались тем, что, периодически меняясь с другими частями, несли службу, патрулируя по городу.

- Как осуществлялось патрулирование?

- Патруль у нас происходил следующим образом. Мы на своих БТРах прибывали в полк, там было построение на развод, на котором всем ставилась задача на ближайшие сутки. Каждый патруль получал назначение в определенный сектор Кабула. Этих секторов было несколько и назывались они в зависимости от того, дорога какого направления там проходила. Например, на Джелалабад или Кандагар. Патруль выставлялся на узловых точках, откуда эта дорога начиналась. И таких точек на карте города было несколько. Помню, мы стояли рядом с центральным базаром, а наши пацаны расположились неподалеку от телеграфа и телевидения. В патрулирование заступало, как правило, отделение со своей броней. Рядом с точкой, где разместился наш патруль, вставал патруль афганской армии. Еще нам доводилось охранять Кабульский политехнический институт.

- В чем была его стратегическая важность?

- Его охраняли, потому что там было много наших преподавателей. Вообще, на тот момент в Афганистане было огромное количество различных гражданских специалистов из Советского Союза. Поэтому мы иногда заступали и на охрану городка советских специалистов. Когда в охране Кабульского политехнического института стояли наши пацаны, мы ездили к ним купаться в бассейне.

- Неужели это разрешалось солдатам?

- Да кто же такое позволит? Просто, когда вечером тем, кто находился в охране, отвозили на ГАЗ-66 еду, мы тайком прыгали в кузов машины и успевали, пока ребята ужинали, искупаться в бассейне. Вечером в институте уже никого не было, поэтому можно было купаться, не боясь быть застигнутым.

- Кроме размещения постов на ключевых перекрестках, были другие виды патрулирования?

- Был и передвижной патруль. Но тут уже для патрулирования использовались две БМД, выделенные из полка, на которых мы ездили по определенному маршруту. Если обстановка была поспокойнее, то для передвижения патруля могли использоваться автомобили ГАЗ-66. В состав патруля назначались, как правило солдаты из одного подразделения, но бывало, что делали сборный патруль, назначая в него по паре человек из разных взводов.

В марте 1980-го афганцы хотели поднять бучу, устроив небольшой переворот. Как сейчас помню, стою я ночью на посту и вдруг неподалеку поднимается шум, гам, крики. Мы сначала не поняли, что это такое, в чем причина, а потом увидели, как в нашу сторону по улице движется огромная толпа. Нам стало страшно: как мы, пятеро, сможем сдержать эту толпу. Но выход из создавшегося положения нашли афганские солдаты. Они быстро попрыгали в свой БРДМ, стали разворачивать башню в сторону толпы, и я услышал щелчок досылаемого в патронник патрона. Мы от всего увиденного в шоке: “Ё-моё, они сейчас если выстрелят из своего КПВТ, то начнется просто ужас!” На наше счастье в это время к нам подлетели две БМД нашего передвижного патруля, и мы услышали в свой адрес мат-перемат: “Вы что тут, ждете, пока вас растопчут?” - “А что нам делать?” Тут командир патруля, сидевший на броне БМД, дал из автомата очередь трассирующими поверх голов приближающейся толпы. Там испуганно закричали, толпа прекратила движение, ну а потом афганцы, вместе с подвижным патрулем, разогнали всех тех, кто не убежал с улицы сразу.

Из БМД нам выгрузили ящик или два дымовых шашек, похожих на выстрел из гранатомета, и, сказав: “Ну, давайте. Если что, мы тут, неподалеку будем”, умчались по пустынной ночной улице. Мы потом, немного обкурившись, эти шашки бросали через забор на территорию расположенной рядом афганской части. В остальном эта ночь прошла спокойно, лишь где-то на окраинах периодически была слышна стрельба. В других местах, говорили, что восставали целыми полками и их приходилось силой усмирять. В наших краях сильного восстания не было, а те очаги, что возникали, быстро гасились нашими десантниками.

Кабул мне запомнился тем, что там на улицах постоянно стоял запах свежего хлеба. Однажды мы шли зимой по улице и учуяли запах чего-то печеного. Подходим, а там сидит какой-то бай, с ним два пацаненка, и он жарит в масле какие-то финтифлюшки. Рядом стоит большой чайник, из которого он в огромный кипящий котел периодически наливал порцию такого же жидкого теста, какое мы используем для того чтобы печь блины. Жареное в масле тесто быстро становилось круглыми колечками, похожими на пончики, которые он ловко вынимал из казана крючком, сооруженным из проволоки. Мы же стояли голодные, смотрели на все это действие, вдыхали вкусные запахи. Афганец увидел нас: “О, шурави!” и тут же что-то сказал одному своему пацаненку. Тот убежал в дом и возвратился с пачкой этих пончиков, которые мы моментально съели.

Но не всегда нас угощали, иногда приходилось что-нибудь украсть. Среди нас был один парень, Николай, шустрый такой. Он ходил - ходил, а потом приходит и говорит: “Там двор, в котором нет никого, один лишь старик сидит. Так вот, этот двор полон ящиков с апельсинами”. Мы сообщили об этом взводному, но тот не разделил нашей радости: “Вы что, охренели? Вас за кражу под трибунал отдадут”. Мы на это махнули рукой и решили все-таки поживиться чужими апельсинами. Закрыв старика-сторожа в его каморке, где он сидел, мы зашли во двор и вынесли оттуда пятнадцать ящиков апельсинов. К себе в расположение днем везти апельсины мы не рискнули, поэтому спрятали их в сухом русле арыка. Когда начался комендантский час, мы завели броню, на ней подлетели к тому месту, где были спрятаны ящики, быстро их загрузили в БТР-Д и возвратились к себе в часть.

- Как обстояли дела с медицинским обслуживанием личного состава?

- Стационарный военный госпиталь, с палатами, врачами и различной медтехникой, в Кабуле появился лишь в 1981-м году, а до этого всех лечили в полевом госпитале, расположенном на территории аэродрома. А в крепости стоял наш 357-й парашютно-десантный полк, в санчасть которого я ездил вставлять зубы. Акклиматизация мне давалась тяжело: у меня стали выпадать зубы, а на теле появились большие фурункулы. На высоте рядом с нами стояли зенитчики и когда я поехал к ним на ГАЗ-66, то во время спуска у меня вдобавок заложило уши.

Однажды нас решили научить лазить по горам. Вывели всех, построили и указали: “Вон, видите ту сопку? Нужно взять ее с ходу и наверху изготовиться к стрельбе”. Мы посмотрели на сопку: “Да что там брать-то?” Ага! Пока туда вскарабкались, все еле дышали. Какая тут стрельба!? Тут самим не сдохнуть бы!

- Перед тем как вместо ПТУРС получить АГС, вы проходили на них переобучение?

- Да, мы изучали матчасть оружия и проводились учебные стрельбы. Под стрельбище было выбрано место где-то на самой дальней окраине аэродрома. Специально его не оборудовали, посчитав, что вокруг горы, а пули дальше гор никуда не улетят и никто случайно под огонь попасть не сможет. Еще раньше на этом стрельбище мы впервые стреляли из ПТУРСов и “Мух”, потому что не умели и не знали, как это делается на практике. Стрельба ПТУРСами - дорогое удовольствие, ведь каждый снаряд стоил несколько тысяч рублей. Мы сделали мишень в виде деревянной рамки и натянутых в ней двух сшитых белых простыней, установили ее на расстоянии двух километров и по ней стреляли из “Фагота”. Хорошая штука эти ПТУРСы! Потом каждому довелось пальнуть по разу из “Мухи”, а затем нам привезли новые одноразовые гранатометы, взамен отстрелянных.

- Дембеля, которым предстояло уйти весной 1980-го, ушли домой вовремя?

- Их отправили, как положено, весной, правда, слегка задержали - они уехали лишь в мае. Вообще в те дни мы все думали, что сейчас выполним основную задачу, за полгода порядок наведем, и отправимся полным составом домой, а вместо нас в Афганистане останутся мотострелки. Но потом, когда ушли сначала одни дембеля, а затем другие, все поняли, что мы здесь всерьез и надолго. Пошел как-то в полк к своему другу, сели с ним, косячок долбанули, и я ему сказал: “Похоже, Серега, и мы с тобой на дембель отправимся отсюда”.

- Солдаты покуривали часто?

- А чем еще там можно было расслабиться? Только косячок покурить. Этого добра в легкой доступности было много. Чарс либо выменивали у афганцев, либо покупали в дуканах. Меняли на что угодно: галеты, какие-нибудь консервы, даже рваные сапоги и те могли стать своего рода “валютой”. Но меняли не только на наркотик, меняли на все, что хотелось, например, на жевательную резинку в ярких обертках. Иногда можно было, не меняясь, просто приобрести в дукане все необходимое.

- А на какие средства все это покупалось?

- На афгани. Вот, например, появились у тебя лишние сапоги, и ты их решил не поменять, а продать. Находишь покупателя, тот тебе предлагает обмен, но ты берешь деньгами. Вот так у тебя и появляются местные деньги. А уже потом за эти афгани ты можешь купить то, что сочтешь нужным.

- Вам денежное довольствие платили?

- Нам его с первых же дней стали платить чеками Внешпосылторга. Если мне не изменяет память, получал я на руки, как рядовой, то ли девять, то ли тринадцать чеков. А когда мы из Афганистана возвращались на дембель, в Союзе нам выдали еще одну сумму, но теперь уже в советских деньгах. Это было тоже наше денежное довольствие за все время, проведенное нами в Афганистане.

- Где на территории Афганистана можно было потратить чеки, и на что?

- Тогда в частях магазинов Военторговских еще не было и к нам в часть приходила автолавка, где можно было приобрести все, необходимое солдату: лезвия, мыло, конфеты. Вся эта продукция была, разумеется, советского производства. Наши офицеры получали чеков гораздо больше, чем мы. Когда своего командира батареи мы отправляли в отпуск, тот загрузил полные две сумки из-под парашютов дубленками и джинсами. А еще он увозил магнитофон “Шарп” - заветную мечту всех советских людей. Помню, сидим мы как-то в караулке, тут входит взводный и ставит на стол “Шарп”. Вот это, конечно, вещь! Мы слушали на нем кассеты, привезенные кем-то из Союза, в основном это были записи советской эстрады. Хотя, наверняка в дуканах тоже можно было купить какие-нибудь записи.

- Вам, солдатам, разрешалось ходить по дуканам?

- Нет, нам было нельзя. Но если туда шел кто-то из офицеров, то обязательно брал с собой кого-нибудь из солдат, человека четыре, в качестве охраны. Подобные перемещения были нормой: даже когда старшина просто шел в полк, где нужно было пройти шестьсот метров, он все равно брал с собой пару автоматчиков. Если мы вместе с офицером заходили в дукан и там что-то приобретали за афгани, то у офицеров даже и не возникало вопроса, откуда у нас местные деньги. В одном с нами здании жил наш капитан-особист, отличный мужик. У нас на втором этаже, где мы располагались, место дневального было оборудовано так: рядом с тумбочкой стояло кресло, в котором и сидел с автоматом дневальный. Офицер зайдет, дневальный встанет, как положено по приветствует. И вот когда заходил к нам на этаж особист, при любой попытке встать, он говорил: “Солдат, сиди, сиди”. Подойдет всегда, поговорит с тобой, службой поинтересуется. На фоне того, как обращались офицеры, такое человеческое отношение к солдату было чем-то удивительным. Однажды особист с Витькой Мосиным на УАЗике поехали куда-то на окраину Кабула, там попали под обстрел и, лежа под колесами машины, особист потерял свой пистолет Макарова. Вернулся оттуда весь в пыли, матерится и чуть ли не причитает: “Ой, мне за утерю пистолета теперь трибунал будет!”

- Пистолет не нашли?

- Да ну, разве его там найдешь. Списали, наверное, да и все. Помню, у особиста, кроме “Макарова” еще и “Стечкин” был, он его носил в кобуре под мышкой.

- В полку были случаи утери оружия или продажи его афганцам?

- Однажды случилось так. Какими-то путями особистом были выявлены афганцы, занимающиеся скупкой оружия и где-то за пределами полка пацаны договорились с ними о продаже автоматов. Было решено задержать этих скупщиков оружия. Наша разведрота заняла позиции и лежала в огородах, мы, сидя в двух “шестьдесят шестых”, тоже замерли в ожидании, когда афганцы приедут забирать обещанные автоматы. Всем хотелось взять их, но видимо кто-то их предупредил. Мы до утра просидели, но за обещанным оружием никто так и не явился. Операция сорвалась.

- Случаи самострелов в полку были?

- Были. Каждую неделю на построении полка нам зачитывались сводки о различных происшествиях и нарушениях. Кто-то патрон в патроннике забыл и случайно убил сослуживца, кто-то пытался узнать, как устроена “Муха” и она бабахнула у него в руках - все они ухали грузом 200. А кто-то просто случайно ногу себе прострелил. Обо всех таких случаях нам обязательно докладывалось на построении.

- Помимо самострелов имели место случаи явных самоубийств?

- У нас в полку подобного не было, а вот у стоявших на аэродроме танкистов один солдат застрелился. Там дембеля стали гнобить молодого, как в Союзе. Но они не поняли, что в Афганистане была уже немного другая обстановка. Молодой терпел-терпел, затем взял автомат, зашел в палатку, где сидело человек восемь дембелей, и одной очередью уложил их всех, а затем застрелился сам.

Вообще, смертей в Афганистане было много и большинство из них по глупости. Но на первом месте, конечно, стоит неосторожное обращение с оружием

- Вам, как молодому солдату, тоже приходилось терпеть подобное обращение со стороны дембелей?

- У меня во взводе было два дембеля, но у нас подобной жестокости не было. Если ты молодой - на тебя, безусловно, всегда все работы ложились. Между своим призывом, бывало, сцеплялись, но издевательств никаких себе никто не позволял.

- Каков был национальный состав в вашей батарее?

- У нас и в полку основным национальным составом были русские, мордва, белорусы, украинцы, латыши. Из Средней Азии никого не было. С Кавказа у нас в батарее был осетин, по прозвищу Гиви, который до этого был в разведроте, но после ранения перевелся к нам дослуживать полгода. Еще из кавказцев у нас были только несколько грузин - и все.

- Как вы в то время рассуждали о необходимости вашего нахождения в Афганистане?

- Мы считали, что находимся там вполне обоснованно, ведь тогда у нас у всех была идеология, что мы обязаны помогать всем, кто в этом нуждается. И мы действительно помогали! Однажды нас подняли всех и в спешном порядке отвезли на аэродром, где мы стали грузить в Ми-”шестые” мешки с цементом. Этот цемент необходимо было срочно доставить на какую-то стройку, которая велась в отдаленных районах Афганистана. А в другой раз мы поехали на встречу с местными школьниками, которые устроили в нашу честь концерт. Сколько наша страна там всего построила, сколько для простых людей было сделано! И ведь за нашу помощь, за наше отношение к ним, афганцы нас уважали! Мне кажется, если бы мы там остались подольше, то обязательно смогли бы навести порядок в Афганистане, и никакого бы исламского терроризма могло и не возникнуть.

Отношение афганских солдат к себе мы почувствовали буквально в первом своем патрулировании. Поехали мы и встали где-то на самой окраине Кабула, рядом с ущельем. Холодина, ветер дует, мы стоим, мерзнем. Афганские солдаты мимо нас туда - сюда бегали, потом смотрим: из темноты выходит один из них и дрова нам несет. Принес, высыпал и разжег для нас костер, чтобы мы погрелись около огня, и сам с нами рядом присел. Тут в ночи раздался звук подъезжающей машины. Афганец вскочил, выбежал на дорогу, выставив вперед свой кавалерийский карабин, да заорал так, что даже мы подпрыгнули от неожиданности: “Дреш!” Это по-афгански означает “Стой!” Остальные афганские солдаты вслед за ним быстренько рассредоточились и изготовились к стрельбе, заняв свои места. Мы подумали, что сейчас стрельба начнется. Но один из афганцев пошел к водителю, поболтал с ним, проверил документы: “Все, езжай дальше”. Мы же все это время сидели, молча смотрели, и у нас волосы дыбом от страха встали. А афганцы нам сказали, что в комендантский час по-другому вести себя нельзя. Кстати, мы несли патрулирование вместе с афганцами потому, что на их долю выпало проверять документы у населения, ведь мы совершенно не умели читать по-афгански. Но спустя некоторое время мы уже могли с афганцами здороваться на их языке.

- С солдатами афганской армии сразу удалось найти общий язык?

- У нас через забор находилась казарма афганцев и мы с ними постоянно здоровались. Они приглашали нас к себе на чаепитие, куда мы с удовольствием бегали тайком от наших командиров. Вроде как отношения складывались неплохие, общались мы, изъясняясь буквально на пальцах. Но когда в Кабуле восстал танковый полк, наши “соседи” вроде бы тоже собирались бучу поднимать. И мы находились в полной боевой готовности в любой момент начать усмирять своих “соседей”. Хотя, как солдаты афганцы так себе. Стоит он, к примеру, на посту. Только мулла запел, он свой карабин к стеночке прислонил и начинает молиться. Закончилась молитва, опять карабин на плечо и продолжает службу нести.

- В полку переводчики для общения с афганцами были?

- Да, как правило, это были таджики или узбеки, которые были прикомандированы к полку именно для работы переводчиками.

- Кто назначался старшим патруля?

- У нас ими были, как правило, либо кто-то из взводных офицеров, либо старшина, прапорщик. У афганцев мы не разбирались в их званиях и знаках различия, но было видно, что патрулем руководил тоже кто-то из начальствующего состава. Если же возникала какая-то неразбериха, то мы по рации связывались с полком и оттуда сразу же на броне прилетала подмога.

- Как коротали время, находясь в патруле?

- Кто-то что-то рассказывал, обычно, это были воспоминания из гражданской жизни в Союзе. Рассказывали, кто где учился, у кого какая девчонка была. Сидишь на улице, мерзнешь от холода, а старший патруля, прапорщик, внутри брони дремлет. Попросишь его, он даст команду завести двигатель БМД или БТР-Д, и мы ложимся на двигатель, чтобы согреться. Прапорщик только крикнет: “Смотрите там, не усните!”, а затем, чтобы взбодрить нас, разгоняет машину и, зажав фрикционы, сделает несколько разворотов на месте. Покатаешься немного, смотришь - уже осталось всего два часа до конца патруля.

- Как осуществлялся досуг в расположении?

- Раз в неделю нам привозили кино. Вернее, приносили. У нас на втором этаже была оборудована столовая со сколоченными из досок столами с метр высотой, стульев и скамеек не было. И вот смотришь со второго этажа: пацаны из полка несут на себе коробки с пленкой и кинопроектор. Тут же сразу по всем взводам слух разлетается: “Кино несут!” Однажды стоим у столов и вдруг - бабах! - взрыв. Мы попадали на пол, все похватали свои автоматы, расползлись по углам, не понимая, что произошло. Оказалось, местные бачата нашли гранату и на дороге рядом с нашим КПП стали ее разглядывать. Выдернули чеку, и она в руках у них взорвалась. На КПП никто не пострадал, лишь осколки по зданию постучали и все, а на дороге два детских трупа.

- Как было организовано питание в расположении?

- Поскольку мы стояли отдельно от полка, то и кухня у нас была своя. В ней было сразу три или четыре котла, поэтому она готовила пищу сразу на все подразделения, расположенные в нашем “Г”-образном здании.

- И как кормили?

- Ох, лучше не спрашивайте! Есть давали такую штуку - клейстер из картофельного порошка. А к нему консервы “Килька в томате”. Даже сейчас вспоминаю с содроганием. Единственной радостью в нашем питании был момент, когда мы получали сгущенку, потому что каждому солдату на десять дней выдавалось по банке сгущенки, десять пачек сигарет и коробку спичек.

- Тем, кто не курил, что выдавалось взамен сигарет?

- У нас сигареты выдавались всем поголовно. Если в паек входит курево, значит тебе его выдадут. Не важно, куришь ты или нет: получи и делай со своими сигаретами сам что хочешь.

- В Советской Армии “наркомовских ста грамм” не полагалось, но вопрос с алкоголем наверняка как-то решался в афганских условиях?

- На рынке покупали дешевый самогон, расфасованный в пакеты, который назывался “шароп”. От него стоял такой сильный перегар, что если кто-то выпил, старшина на построении сразу начинал принюхиваться: “Кто пил?” Кроме шаропа мы и сами к праздникам ставили бражку. У нас пост стоял рядом с бетонным забором, у которого росли два густых куста. Мы притащили и спрятали в кустах сорокалитровый бачок с кухни. Затем насобирали белых ягод растущего рядом тутового дерева, добавили немного сахара и дрожжей и поставили в нем брагу ко Дню ВДВ. Бражка получилась отличной!

- Командиры боролись с изготовлением алкоголя?

- Все это пряталось, но, если находилось командирами, то показательно выливалось на землю. В 1981-м году мне исполнилось двадцать лет и решили мы это дело отметить. Нашли немного афгани и отправились в располагавшийся рядом отель “Кабул”, где неподалеку наши ребята охраняли телеграф. Влезли мы с пацаном в кузов “шестьдесят шестого”, у “Кабула” выпрыгнули и пошли в отель, а машина дальше пошла по своим делам. Купили там вина - четыре бутылки мартини. И тут нас заметил идущий пеший патруль “краснопогонников”, или “помидоров”, как мы их называли. Мы бегом, они за нами. Мы заскочили в ворота к своим ребятам, а у них на крыше пулемет стоял. “Помидоры” только попытались сунуться во двор, как на них сверху пулемет навели: “Куда, нахрен, лезете? А ну, давайте отсюда!” Их прапорщик попытался что-то сказать про нас, нарушителей, но тут вышел наш взводный: “Чего тебе надо? А ну вали отсюда!” Ушли “краснопогонникам” ни с чем. А взводный нам говорит: “Ну, извините. Мы вас спасли, с вас магарыч”. Пришлось нам одну бутылку мартини отдать. Потом сели у себя в кубрике, и только разлили, как распахнулась дверь и вошел командир роты. Мы стали капитану объяснять, по какой причине решили немного попьянствовать, и тот успокоился: “Ну ладно. Сколько?” - “Двадцать” - “Ого!” Я сунул руку под подушку и вытащил оттуда бутылку мартини: “Возьмите, товарищ капитан, за мой день рождения”. Вместо трех бутылок выпили две, выкурили косячок, на гитаре поиграли, песни попели - в общем, хорошо посидели отпраздновали.

Вообще у нас дни рождения на широкую ногу никто не праздновал. Главное было раздобыть алкоголь, купить что-нибудь вкусное и просто потихоньку посидеть с друзьями. А если был какой-нибудь государственный праздник, то празднование его сводилось к тому, что к ужину всем давали по два яйца. Поначалу у нас не было своего хлеба и приходилось есть местный хлеб в виде продолговатых лепешек. Вкус этого хлеба мне очень нравился. А потом, недели через две после прибытия в Афганистан, наши развернули хлебопекарню и к нашему столу стали привозить свежевыпеченный хлеб собственного производства.

- Гауптвахта в полку была?

- Была. Но она была не полковой, а гарнизонной и охраняли ее узбеки. Из наших на ней побывал один латыш. Он попался командиру полка обкуренным и по этой причине загудел на “губу”. Хотя за все залеты обычно наказывали в пределах части. В Кабуле, как в столице государства, было много дипломатических представительств. Наши ребята, увидели во дворе какого-то дома бассейн, захотели в этот бассейн попасть. Перемахнули через забор, а это оказалось французское посольство. В общем, объявили построение всего полка, и этим четверым любителям искупаться в бассейне командир полка сказал: “Не любите жару? Завтра садитесь в вертолет и отправляетесь в Кандагар”. А еще у нас существовала цензура всей почтовой корреспонденции. Однажды вывели перед строем одного бойца и стали вслух зачитывать его письмо домой, где этот повар в красках расписывал, как он ходит на боевые, как он мужественно сражается с душманами. И опять все разрешил командир полка: “Воевать хочешь? Отправляйся в Кандагар!”

- Как вы узнавали о первых боевых потерях среди личного состава полка? Вам об этом сообщали или работал “солдатский телеграф”?

- У нас в полку постоянно на доске объявлений вывешивался список погибших. Например, обо всех погибших вместе с Мироненко и Чепиком, был оформлен информационный листок, в котором указывалось, кто и когда погиб. А из нашей батареи в 1981-м году в Кандагаре, вместе с сапером погиб Коля Князькин. Они спешились и пошли в “зеленку” на прочесывание. Патронов с собой взяли мало, поэтому, когда нарвались на засаду, они отстреляли весь имеющийся боекомплект и отстреливаться им было нечем. Пришли мы как-то в полковую санчасть, а там один молодой санинструктор сидит и мечтает поскорее попасть на войну и принять участие в боевых действиях. Мы удивились такому желанию: “Ты ведь только из Союза прибыл! Куда ты торопишься? Сиди здесь и никуда не дергайся!” Недели через две заходим в палатку к медикам, а там кровать стоит заправленная, с черной полосой по диагонали, и на подушке берет лежит. Мы сразу спрашиваем: “Кто?” - “А помнишь пацана, молодого санинструктора, который все на войну хотел? Все-таки напросился. Убили его”.

- В полку был возведен мемориал в честь погибших?

- Когда я служил, никакого мемориала еще не было. Тогда вся информация о потерях отражалась только на полковой доске объявлений.

- Как обстояли дела с болезнями личного состава?

- Ой, болезни нас просто косили! В основном это был гепатит, хотя однажды у нас в батарее была и вспышка тифа. Заболевший, когда возвратился из госпиталя, представлял собой страшное зрелище - кости и кожа. Домой его в таком виде отправлять было нельзя, поэтому его специально откармливали, чтобы он хоть немного пришел в норму, чтобы у него хоть щеки зарозовели. Я в Афганистане подхватил малярию. В госпиталь меня отправлять не стали, лечили в полковой санчасти. Меня трясло неделю, я просто горел с высокой температурой, ничем не могли ее сбить. Там же, во время осмотра, старший медбрат заметил, что у меня практически не осталось зубов. Он поинтересовался: “Тебе когда домой?” - “Осенью” - “Да ты что! Надо что-то делать, как ты домой поедешь без зубов. Давай вставим?” С моей стороны возражения не последовало, он договорился с кем-то, и я ездил в стоматологию 357-го полка вставлять себе зубы. Хоть и железные, но все-таки лучше, чем никаких. Еще у нас одного парня сильно укусил скорпион. Кто-то бушлат бросил на посту, пока была жара, а потом вечером пришла на пост следующая смена, и тот под утро, когда становилось холодно, его надел. А там уже скорпион сидел и ужалил парня. Но тому повезло, быстро оклемался после укуса.

- Какие головные уборы вы носили в Афганистане?

- Зимой, когда мы только прибыли туда, у нас были шапки. Весной мы сначала носили пилотки, но потом их быстро сменили на панамы. А когда меняли пилотки на панамы, заодно сменили сапоги на ботинки. Вообще, когда нас отправляли в Афганистан, на нас была форма образца 1945-го года, мы носили гимнастерки, надеваемые через голову. Эту форму нам выдали еще в Лосвидо на время нашего пребывания в карантине. Организованной службы тыла в Афганистане поначалу не было, поэтому сменить эту форму было не на что и гимнастерку носили до последнего. Помню, снимаешь ее, а она в руках уже начинает трещать и рваться от старости и разъевшего ее пота. Нормальную форму нам выдали в Афганистане лишь весной 1980-го. А “парадки” я за все два года ни разу не видел. Первую “парадку” я увидел в Витебске, когда мы возвращались домой.

- Каски и бронежилеты носили?

- Нет, когда выезжали на патрулирование, мы их даже не брали. Панама, автомат, подсумок с четырьмя магазинами - и вперед.

- Гранаты на патрулирование брали?

- Нет, обходились без гранат.

- Саперов, которые жили вместе с вами на одном этаже, привлекали к проверке кабульских дорог на наличие мин?

- Нет, они чаще выезжали на сопки, где стояли две наши зенитные установки, впоследствии получившие на вооружение ПЗРК “Игла”. Там саперы установили минное поле из противопехотных мин и периодически на нем подрывались местные барашки. Саперы их потом вытаскивали, чтобы пустить на мясо, а на место использованных мин устанавливали новые.

- В первый год нахождения полка в Афганистане, в нем проходили награждения?

- Очень мало. У нас был один сапер, Санек его звали, он был награжден медалью “За отвагу”, за ту передрягу, в которую они попали вместе с Чепиком. И кому-то еще из саперов дали медаль. И все. Хотя, честно говоря, все, кто там побывал, были достойны наград, а особенно те, кто положил там свое здоровье.

- Чем занимались в расположении во время, свободное от несения службы в патруле?

- Нас всегда находили, чем занять: то оружие чистить, то строевой подготовкой заниматься, то еще какими делами. Для занятия строевой подготовкой нас водили в полк, где имелся плац. Очень сильно нас гоняли строевой перед прилетом Маршала Советского Союза Соколова. И в этом пекле некоторые не выдерживали - то один упал в обморок от теплового удара, то другой. Тогда командир полка дал хороший нагоняй своим подчиненным и в результате нам эту строевую подготовку отменили. В первые месяцы пребывания в Афганистане нас дня три вывозили на аэродром, где мы копали капониры для хранения различного имущества, привезенного из Союза. Поскольку складов еще сооружено не было, а обстрелы аэродрома становились все интенсивнее, нужно было как можно быстрее убрать все это под землю. Копали, разумеется, не только мы одни, туда свезли солдат со всех окрестных полков. Чтобы добраться до земли, сначала нужно было разгрести толстый слой пыли, который образовался от проходящей бронетехники, танков и САУ.

- Артисты в те года прилетали с концертами в Афганистан?

- Прилетал Кобзон, но я в тот день был дневальным и на его концерт не попал. А наших ребят из полка возили на аэродром, где он давал свой концерт под открытым небом. У нас еще своими силами концерты организовывались. Я играл на гитаре и получил приказ от командования: “Подготовить ко Дню ВДВ небольшой концерт”. Мы с пацанами в свободное время придумывали праздничную программу. Репетировали сидя в курилке- я на гитаре играл, а пацаны песни пели. Нам самим вся эта затея очень нравилась, поскольку была хоть какой-то отдушиной среди серых солдатских будней.

- В те года уже появилась мода делать татуировки на афганскую тематику?

- Нет, афганская тема тогда еще не получила своего распространения, группу крови тоже на груди не кололи. А вот десантные татуировки всегда наносили с удовольствием. У меня у самого есть татуировка в виде парашютного купола и букв “ВДВ”.

- Дезертиры в полку были?

- Были. Но они не к “духам” убегали. У нас в полку один пытался косить от службы, дурачком прикидывался. Он сначала куда-то исчез, и мы выезжали его искать в Кабуле и окрестностях аэродрома. Потом где-то на аэродроме его все-таки поймали, говорили, что он пытался влезть в самолет, чтобы улететь в Союз. В результате его туда и отправили. Какова его дальнейшая судьба - не знаю.

- Расположение вашей батареи обстреливали душманы?

- Пару раз по нам открывали огонь из автоматов и пулемета. Мы лежали спали и сначала раздалась стрельба на улице, а затем у нас в помещении по стене пули застучали. Мы попадали на пол, полежали немного, затем удостоверились, что больше никто стрелять не будет, и снова легли спать.

- Окна в помещении не заделывались ничем?

- Нет, на окна ничего не навешивалось. При желании и определенной ловкости нам в окно могли и гранату забросить.

Пару раз мне довелось попасть под землетрясение. Поскольку раньше я ни разу с этим не сталкивался, не могу сказать, сильное оно было или нет. Лежишь в кровати и вдруг она начинает ходить ходуном. Я сначала подумал, что кто-то шатает кровать: “Какой козел спать не дает?” А потом смотрю, никого рядом и нет, зато все с кроватей головы подняли: “А чего это такое было?” Самое интересное, что перед началом каждого землетрясения под землей прокатывался короткий, но сильный гул.

- Как решался вопрос со снабжением водой?

- С водой всегда была проблема. Ее брали из скважины, расположенной в Кабуле, которую постоянно охраняли два танка. Каждый день к скважине ходила водовозка и привозила оттуда воду, которую можно было набрать для себя в две фляжки: одна носилась на поясе, а вторая, десантная, хранилась в котелке. Если ты куда-то выходил за пределы полка, то обязательно должен был иметь при себе полную фляжку, но наполненную не водой, а отваром верблюжьей колючки, которую в жару нужно было пить. Поэтому, когда случалась возможность наполнить флягу свежей питьевой водой, отвар безжалостно выливался и вместо него наливалась холодная и вкусная вода.

- Этот отвар был настолько противным?

- Да его просто много невозможно было выпить. Этот отвар имел желтоватый цвет, а на вкус был слегка горьковат. Он должен был защищать наш организм от цинги и прочих болезней. Хотя нам и без того делали множество различных прививок. В военном билете у меня целая страница исписана отметками о прививках. Часть прививок нам сделали еще в Союзе, но основную массу кололи уже будучи на территории Афганистана. Делали все это поточным методом: все раздевались по пояс, выстраивались в очередь, и врачи каждому делали пневматическим шприцем по уколу в левое и правое плечо. Шлеп, шлеп - свободен! Потом еще делали какой-то очень болезненный укол куда-то под лопатку. Но эти прививку, конечно, не всем помогли. У нас в батарее мой земляк Коля Мозгалев, спустя год службы, заболел гепатитом. Его отправили лечиться в Союз и больше он к нам не вернулся.

- Приучали себя экономить воду?

- Пить хотелось всегда. Но наш особист нас учил: “Если тебе хочется пить, то набери в рот воды, но не глотай ее, а держи как можно дольше во рту. Жажда - это не потребность желудка в воде, это всего лишь команда твоего мозга. Поэтому ты его обмани один раз, другой, а затем он не будет тебе таких команд давать и ты будешь жажду переносить гораздо легче”. Нам его совет очень помогал!

- Когда вы находились в расположении, где хранилось ваше оружие?

- Оно у нас всегда было с собой. Когда мы только прилетели и спали на бетоне, оружие клали на сгиб руки, предварительно намотав ремень на руку, чтобы никто его не украл. А потом рядом со своими кроватями мы соорудили небольшие пирамиды с именными бирками, в которые ставили автоматы во время сна и откуда их можно было достать за доли секунды. Там же лежали и подсумки со снаряженными магазинами.

- В первые дни вашего пребывания в Афганистане с вами велись беседы о том, как необходимо вести себя в этой стране, о ее жителях и законах?

- Нам все это замполиты рассказывали. Но при этом делали упор на то, что общение с местным населением нужно сократить до минимума. А если тебе нужно местного жителя к себе расположить, то его нужно обязательно угостить или дать ему какой-нибудь “бакшиш”, подарок по-нашему. Если же, отправившись на войну, предстояло прочесать кишлак, то заходить на женскую половину дома было нельзя, табу.

- Вы же застали период, когда Афганистан был еще светским государством, и женщины поголовно не носили паранджу, не так ли?

- Совершенно верно. Недалеко от нас был женский лицей, и девочки, которые в нем учились, носили школьную форму, удивительно похожую на ту, что была у нас в Советском Союзе - платья с передниками. И студентки институтов тоже приветливо махали руками нам, когда мы проезжали в машине по городу. С ними даже можно было попытаться завести разговор и ничего в этом страшного не было. Страна, конечно, была удивительной и контрастной: в городе все ходили одетые как в европейских столицах, а в кишлаках в это время царило жуткое средневековье, где землю пахали на быках деревянной сохой.

- Дембель Вам не задержали?

- Задержали. Поскольку мы находились и несли службу в Кабуле, то домой мы улетели самыми последними из всех увольняемых этого призыва - в декабре месяце. Тех, кто находился постоянно на войне, отправили по домам самыми первыми. Потом была сформирована вторая партия, а мы улетели третьей партией и пятого декабря я был уже в Союзе.

Когда вышел наш приказ, мы стали потихоньку готовиться к отправке домой. За дня три до отправки в Союз нам приказали сдать все свое имущество и вооружение. Мы еще точно не знали даты, когда нас будут отправлять домой, но автоматы у нас уже забрали. В военные билеты нам поставили печати о том, что мы “принимали участие в военных действиях на территории ДРА”. В день отправки домой нас отвели в полк, где уже собрались дембеля со всех подразделений полка со своими сумками и дипломатами. Затем всех погрузили в машины, в каждую у края борта сели по два автоматчика, и повезли на аэродром.

На аэродроме мы опять влились в большую толпу дембелей других полков, ожидавших вылета в Союз. Там, на взлетном поле, всех построили, дали указание, чтобы мы на гражданке не рассказывали, где мы были, а напоследок устроили всем большой шмон, чтобы никто не смог вывезти домой никаких фотографий и никаких фирменных шмоток.

- Какие-нибудь подарки все-таки удалось привезти?

- Я привез два платка матери и все, больше ничего. Их у меня не отобрали.

Потом мы уселись на свои дипломаты и курили, в ожидании самолета, который прилетит за нами. Обещали, что это будет Ту-154, но как назло, на полосу садились только одни транспортники. И вдруг из-за горы выскользнул белоснежный Ту. Все, увидев его, стали шуметь и размахивать руками. Наконец наш самолет приземлился и оттуда стали по трапу спускаться молодые пацаны, которым предстояло все ближайшие годы провести в Афганистане. Они испуганно оглядывались по сторонам, а мы, “подбадривая” их, со смехом рассказывали, что их здесь ожидает.

Наконец-то мы в самолете расселись по креслам. Дембелей набрался полный салон. Стюардесс в нем не было, вместо них были ребята - стюарды. Нам казалось, что мы только взлетели, а нам уже объявили посадку. Оказалось, мы приземлились в Душанбе, в сберкассе аэропорта которого всем выдали советские деньги. Помню, я получил на руки около восьмидесяти пяти рублей, а замкомвзвода около ста двадцати рублей. Там же, в аэропорту Душанбе, мы переночевали, поскольку Витебск не принимал, а утром продолжили свой полет. Кто-то из пацанов, спросонья увидев рядом сидящих на корточках таджиков в халатах, которые внешне не отличались от афганцев, вскочил и закричал: “Духи!” Но его быстро успокоили, напомнив, что мы уже в Союзе и отправляемся домой. Только расселись мы опять по своим местам в самолете, как к нам тут же подошел кто-то из стюардов и тихонько поинтересовался: “Ребята, водочки не хотите?” Ну кто же от такого будет отказываться, тем более, что деньги у нас уже появились. Стюард предупредил: “Собирайтесь человека по четыре и идите, словно в туалет. А мы вас там встретим”. Мы встали и не спеша пошли. А там, у стюардов, нас уже ждала водочка и закусочка. Хлопнул стопарик полный, бутербродиком закусил, и настроение сразу улучшилось. Кто-то то ли в Душанбе, то ли у стюардов, смог раздобыть бутылку шампанского, и в Витебске, когда нас машиной повезли в полк, мы из кузова салютовали пробкой.

В полку нам выдали “парадку”, шинель, проездные документы и сказали: “Все, отправляйтесь по домам. Чтобы к вечеру вас в полку уже не было, иначе вы тут пьянку устроите”. Разбившись на группы, мы с вокзала стали разъезжаться кому куда. Вдвоем с одним пацаном мы добрались до Харькова, там погуляли по городу, нашли ателье, где нам по дембельской моде ушили “парадки”, а затем он сел в поезд, идущий во Владикавказ, а я отправился в Волгоград. Перед расставанием сидим на вокзале, мимо проходит полковник с голубыми десантными погонами на шинели. Мы вскочили, поприветствовали его, а тот, увидев наши загорелые дочерна лица, поинтересовался: “Вы откуда, бойцы?” - “Мы из Витебска” - “Загар у вас не витебский. ТАМ были?” - “Так точно” - ”Ну, давайте ребята, удачи вам!”

- Дома все это время знали, что Вы находитесь в Афганистане?

- Нет, не знали. Я писал в письмах, что у нас все хорошо, что часто бываем в командировках в теплых краях, где мы цветочки нюхаем. Так что дома обо мне даже не переживали. Тем более, что нас сразу предупредили, что все наши письма будут проходить цензуру, и чтобы лишнего мы домой не писали. Вот и пришлось придумать такую легенду, в которую все поверили.

- Связь с однополчанами поддерживаете, встречаетесь?

- Раньше поддерживали, ездили в гости и на встречи однополчан, а сейчас практически нет. Все постарели, а некоторых уже и нет в живых.