Чичеров Юрий Александрович

- Я родился 4 июля 1969 года в хуторе Перекопка Клетского района Волгоградской области. Там же закончил среднюю школу и от военкомата был направлен учиться в ДОСААФ соседнего Суровикинского района, где обучали на водителей автомобилей и водителей БТР. Там я выучился на водителя БТР-60, поэтому в армию пошел уже готовым специалистом. В Волгограде, на областном призывном пункте, я был зачислен в команду, которая должна была отправиться в пограничные войска. Большие команды с призывного пункта сразу забрали в армию, а нашей группе из десяти человек, по какой-то причине дали отсрочку. Но длилась она недолго, вскоре за нами прибыл какой-то старший прапорщик. Как оказалось, это был наш “покупатель” из Пянджского погранотряда и ему нужны были именно водители БТР. А мы, все десятеро, как раз таковыми и являлись.

- В армию идти хотелось?

- Раньше такого и в мыслях не было, чтобы “закосить” от службы, потому что армия - это престиж. А на тех, кто не служил, смотрели косо - видимо с ним что-то не так.

- До призыва в армию про Афганистан что-то приходилось слышать?

- Слышал. У меня старший брат там служил. К тому времени, когда я призвался, он уже вернулся домой и из его рассказов я знал, что там происходит. Но на тот момент я направлялся служить в погранвойска и совсем не предполагал, что мне тоже предстоит оказаться в Афганистане.

Призвали меня 14 ноября 1987 года. Из Волгограда мы вылетели пассажирским самолетом вместе с призывниками, которые должны были попасть служить в воздушно-десантные войска - их сорок человек, и нас десять. В Актюбинске сделали пересадку и затем отправились в Ташкент. Там наши команды разделили: будущие десантники отправились в Фергану, а мы, будущие пограничники, сели в поезд и поехали в Душанбе. Поезд оказался почтовым и останавливался почти на каждом полустанке, чтобы выгрузить почту. Из Душанбе в город Пяндж нас привезли на автобусе. Все это время наша группа неизменно состояла из одних лишь волгоградцев, никого в нее не добавляли. По прибытии в отряд нам выдали обмундирование, погоны, погрузили в “Уралы” и сразу же отвезли в учебный пункт Халкояр, находящийся километрах в пятнадцати от отряда.

Пянджский погранотряд располагался в городе Пяндж, рядом с которым протекала одноименная река. А на правом фланге первой заставы Пянджского погранотряда, на стыке с Термезским погранотрядом, находилось место слияния трех рек: Пянджа, Вахша и Амударьи. Река Пяндж горная, с очень быстрым течением, вода в ней мутная и холодная. На Нижнем Пяндже, где находилась наша вторая застава и где мне пришлось дослуживать после Афгана, течение реки не было уже таким быстрым. Нижний Пяндж уже считался судоходным, и несмотря на то, что никаких судов там особо и не ходило, кроме катеров речной охраны, это позволило устроить паромную переправу в этом районе. В Афганистан мы потом на этом пароме и переправились: приехали, спустились к берегу, въехали на паром, нас перевезли - и мы в Афганистане.

Мост через Аму-Дарью. Дорога Термез - Хайратон. Снимок сделан из кабины ЗИЛа.

- Как проходили занятия в учебном центре?

- Когда мы прибыли туда, там не было ни зданий, ни казарм, ни модулей, никаких помещений, пригодных для жилья - весь учебный центр располагался в палатках. Учебный центр состоял из учебных застав и нас, прибывших, распределили кого куда. На месте мы стали оборудовать свое обмундирование, приводить его в порядок, пришивать погоны. Нас, новобранцев, одели в обычные армейские хэбэшки старого образца, на которые пришивались погоны, и обули в кирзовые сапоги. Это потом уже, после окончания учебного центра попав в подразделения, мы на своих линейных заставах получили нормальное пограничное камуфлированное обмундирование.

- В учебном центре были только молодые военнослужащие?

- Да, весь состав учебного центра представляла “молодежь”, со своими сержантами, да взвод обеспечения. Сержанты, которые командовали отделениями, были на полгода старше нас призывом. Они и сами-то границы толком не видели, лишь недавно выпустившись из Пришибской сержантской школы. Руководил всеми сержантами учебной заставы старшина заставы. На учебном пункте мы провели три месяца. Каждая учебная застава занималась подготовкой определенных специалистов: на одной готовили связистов, на другой водителей, а “собачники” вообще проходили обучение где-то в другом месте - их среди нас отбирали и увозили куда-то. Учебные заставы по подготовки водителей не разделяли на тех, кто готовит водителей автомобилей и водителей БТР, там по документам офицеры видели, кто какую подготовку уже имел. Видимо это сыграло свою роль при распределении после окончания учебного центра: кого в мангруппы отправили, кого в отряд водителем, а кто-то отправился на линейные заставы.

- У Вас при себе было удостоверение об окончании курсов ДОСААФ?

- Да, было. Большая такая “корочка”. Но не знаю, куда она потом там подевалась, возможно просто потерялась. При этом никакой проверки по прибытию того, что мы умеем, не проводилось. После принятия присяги началась учеба. Видимо надеясь на нашу допризывную подготовку, занятий по учебной езде у нас практически не было. Кроме занятия с техникой мы занимались физподготовкой, совершали десятикилометровые марш-броски, стреляли из различных типов вооружения. Получалось, что стрельб из автомата в учебном центре было гораздо меньше, чем стрельб из пулеметов БТР. Поскольку в учебном центре своих БТР не было, для проведения стрельб из отряда приезжали БТР-70, которые использовались для обучения нас стрельбе из штатного вооружения: пулеметов КПВТ и ПКТ. Основным вооружением БТР был пулемет КПВТ калибра 14,5 миллиметров. Причем стреляли все - и водители, и наводчики, потому что считалось, что экипаж боевой машины должен быть взаимозаменяем. При необходимости, наводчик мог сесть за руль БТР, а я, водитель, мог заменить его за пулеметом. Потом, после того, как мы закончили курс обучения, мы провели пятисоткилометровый марш, о чем каждому сделали запись в военном билете. Перед выпуском нам сказали, что если чему-то вас здесь не научили, то на линейных заставах старослужащие вам обязательно помогут и подскажут. Еще перед выпуском мы совершили тридцатикилометровый марш-бросок с тактикой афганского боя и со стрельбой холостыми патронами. Из-за того, что местность там гористая, нам, кроме бега по горам, попутно приходилось и в пешем порядке штурмовать окрестные невысокие сопки.

- В чем заключалась тактика афганского боя?

- Нам это тогда разъясняли, но я уже совершенно не помню всех подробностей. А вот название – «тактика афганского боя» - почему-то в память врезалась крепко.

- Как кормили в учебном центре?

- Да так же, как и везде, где собралось большое количество народа: мягко скажем, не ахти. Хоть после той пищи изжога желудок просто выворачивала, есть хотелось постоянно. Еду нам готовили в стоящих под навесом больших котлах, которые разогревались дровами. Тем, кто попадал в наряд по кухне, приходилось не только мыть посуду и чистить картошку до полуночи, но и очень много рубить дров.

- Сколько человек личного состава было на тот момент в учебном центре?

- Из-за того, что осенний призыв всегда был большим по численности, в учебном центре на тот момент было тысячи полторы человек точно, а может и чуть побольше. Когда в учебный центр прибывает весенний призыв, наступает такая сильная жара, что для солдат даже меняют ежедневный распорядок дня, вводя в него дневной сон-час. В общем, они там в это время как на пионерлагере жили.

- Были среди офицерского состава учебного центра те, кто уже имел афганский опыт?

- Да. На каждой заставе был офицер, начальник учебной заставы, которого назначали из состава мангрупп. Их специально снимали оттуда, из Афганистана, и назначали временно командовать молодым пополнением, обучая всему тому, что могло пригодиться в боевых условиях. Заодно у офицеров появлялась привилегия отобрать для себя самых лучших специалистов из тех, кто пришел с пополнением.

- Замполиты на учебных заставах были?

- Замполитами у нас на учебных заставах были курсанты Голицынского пограничного училища, которые проходили преддипломную практику в нашем отряде. Они носили курсантские погоны с буквой “К” и служебного рвения в них было очень много: «дрюкали» нас за всякую ерунду. Если во время движения строем они случайно слышали, что кто-то из нас заматерился, то тут же разворачивали весь строй и отправляли к оружейке. Там все полностью экипировались и убегали на шестикилометровый марш-бросок. Причем неважно было, куда мы до этого шли строем - на завтрак, обед или ужин. Утренняя зарядка тоже, как правило, проводилась курсантами. Из Халкояра, который находился на возвышенности, мы спускались вниз, там бегали по гальке, а потом бежали обратно к горке. Как только добегали к подножью, нам давали команду “упор лежа”. Затем одни брали в руки ноги других, а те на руках загребали до середины горки, где менялись местами. В общем, гоняли нас физически довольно крепко.

- Если в учебном центре не было своего парка машин, то на чем совершались марши?

- Небольшой парк машин имелся, но лишь для того, чтобы заниматься изучением машин. А для совершения марша и проведения учебных стрельб взвод обеспечения обычно пригонял машины из отряда. Но во взводе БТР автороты отряда, видимо, не было необходимого для совершения марша количества машин, поэтому их пригоняли даже с линейных застав, где на каждой из застав было по два БТР.

- В отряде на вооружении состояли только БТР-70?

- Нет, там было очень много БТР-60. Я после учебки был назначен именно на такую машину, а уже потом, перед входом на территорию Афганистана, был переведен на БТР-70. Экипажи БТР в отряде комплектовались по такому принципу: старослужащий был водителем, а молодой солдат наводчиком. За определенное время наводчик набирался опыта и, как только старослужащий увольнялся в запас, он занимал его место.

- В учебном центре вам говорили, что вас готовят для Афганистана?

- Да, от нас этого не скрывали. Нам говорили, что многие из нас попадут в Афганистан. Для нас Афган не был чем-то далеким, он был рядом, на той стороне Пянджа. Мы часто вечерами и ночами видели, как на той стороне летали трассирующие очереди, и слышали, как гулко что-то бабахало.

- На берегу Пянджа имелись участки заградительной инженерно-технической системы?

- Да, на линейных заставах система стояла, были сработки, на которые выдвигались тревожные группы. В пойме реки, где не было камней и была почва, даже контрольно-следовая полоса была оборудована. Из-за особенностей рельефа полоса прикрытия государственной границы была где побольше, а где поменьше. У нас на Нижнем Пяндже, например, она была побольше, а на седьмой заставе, где мне довелось побыть некоторое время на усилении, там от реки пятьсот метров - и уже стояла колючая проволока системы. Видимо, систему ставили только на тех участках, где была возможность, где это позволял сделать грунт.

- Как проходил выпуск из учебного центра? Вы сдавали какие-нибудь экзамены?

- Нет, не сдавали. Я так понимаю, экзаменами для нас стали пятисоткилометровый марш на технике и тридцатикилометровый пеший марш-бросок. На всех марш-бросках обязательно были те, кто выдыхался, кто не мог дальше бежать. Приходилось забирать у них автомат, а их самих тащить чуть ли не на руках, ведь результат подразделения считается по последнему прибывшему на конечный пункт солдату. Мнения о людях за время обучения, конечно, порой сильно менялось. Смотришь, вроде крепкий парень, а на марш-броске сдыхает, в то же время кто-то маленький и щупленький оказывается жилистым и выносливым. Был случай, когда несколько человек из пограничников убрали из личного состава учебных застав и отправили служить в ряды Советской Армии, но причина этого мне неизвестна. Видимо, это был результат работы особого отдела отряда.

- Куда Вы попали после окончания учебного центра?

- После окончания учебного отряда прямо там же происходило распределение по подразделениям: кого в отряд, кого по заставам, а кого в мангруппы на территорию Афганистана. Всех развезли по местам дальнейшей службы, а те, кто был зачислен в мангруппы, немного задержались в учебном центре, видимо, они проходили еще какую-то дополнительную подготовку. Я попал во взвод БТР автороты Пянджского пограничного отряда. За это время я пробыл в отряде, наверное, всего пару недель, поскольку взвод БТР постоянно находился на различных выездах: или в командировках, или в качестве усиления на различных заставах, или в составе мотоманевренных групп на той стороны реки. Меня, по прибытии, закрепили в качестве наводчика за одним из БТР, поскольку несколько экипажей, по причине того, что старослужащие уволились, оставались без наводчиков и ждали пополнения из учебного центра.

- Взвод БТР отдельно располагался от остальных подразделений отряда?

- Нет, поскольку он входит в состав автороты, то мы находились в одной казарме с остальными водителями из взвода обеспечения и взвода подвоза.

- Как во взводе встретили “молодого”? “Дедовщина” в отряде сильная была?

- Нет, ее, как и во всех погранвойсках, практически не было в той извращенной форме, какую она принимала порой в Советской Армии. “Деды” в отряде, конечно, от безделья, гоняли “молодых”, но все это больше касалось физической работы, а не издевательств. А когда я попал на усиление на седьмую заставу, то там “дедовщины” вообще не было. К тому же я считался прикомандированным и, по армейской иерархии, местные “деды” не имели права мною командовать, я подчинялся лишь своему водителю, который был моим “дедом”. Это был спокойный парень, родом из Ворошиловграда, который ко мне всегда обращался на украинский манер, называя меня “Юрко”. При этом он, хоть и был водителем, в технике особо не шарил. Однажды мы, отстояв ночь где-то в заслоне, днем занимались обслуживанием своего БТР. К заставским делам нас не привлекали, поэтому мы жили по графику “служба - сон - занимаемся техникой”. Мой “дед” лазит внутри машины, кричит мне оттуда: “Юрко, дай отвертку”, я ему протягиваю ее: “На”. Тот усердно что-то пытается открутить в двигателе, аж пыхтит от натуги, пот течет. А жара стоит! В “шестидесятке” нашей к двигателю подобраться сложно, это в “семидесятке” сверху открыл люк и вот он, мотор. Проходит время и из БТР опять звучит просьба: “Дай большую отвертку”. Мне стало интересно, спрашиваю: “Ты что там делаешь?” - “На трамблере контакты хочу развести”. Смотрю, у него маленькая отвертка все время соскакивает и не получается ничего. Я говорю ему: “Саша, ты вот этот маленький болт сначала открути, потом разведи и опять его затяни”. А он этого, как оказалось, совсем не знал, хоть и отучился на водителя. Он покраснел, видно от стыда, но после этого случая у него ко мне вообще никаких вопросов больше не возникало. Более того, мой авторитет вырос у него в глазах, и он даже стал меня защищать от попыток заставских “дедов” командовать мной.

- На заставу вы прибыли своим ходом?

- Да, мы сели в БТР, взяли с собой какого-то офицера, и поехали на седьмую заставу. Она находилась не сильно далеко, поэтому долго ехать нам не пришлось.

- Сколько БТР было отправлено на усиление заставы?

- Один. И еще один БТР уже был на заставе, согласно штатного расписания. Усиления обычно производились либо перед наступлением каких-нибудь государственных праздников, либо из-за изменений оперативной обстановки на границе. Если обстановка на той стороне границы оставалась напряженной, усиление продлевалось. Мы каждый день выезжали на фланги заставы, где имелись проблемные участки, и всю ночь стояли там в заслоне. На некоторых участках уже имелись вырытые капониры, в которые мы загоняли свой БТР, а на других участках приходилось стоять почти на открытой местности. Но в каждом случае мы обязательно маскировали свою машину подручными средствами, чаще всего это были ветки кустарника.

- Во время нахождения в заслоне вы имели право открывать огонь в сторону территории сопредельного государства?

- Нет, это категорически запрещалось правилами несения пограничной службы. Мы могли вести огонь только тогда, когда нарушители госграницы пересекли речку и зашли на нашу территорию. Вот тогда, при их задержании, мы и должны были открывать огонь из пулеметов.

- Задержания нарушителей часто были?

- При мне не было, но ребята с заставы рассказывали, что иногда задерживали то ли “духов”, то ли местных афганцев, переправившихся на нашу сторону для того, чтобы мыть золотой песок. Правда, эти “золотодобытчики” почему-то переплывали реку не только с ситами, но и с “калашами”. Как ни старались афганцы делать это тайно, но их замечали наряды с вышек, ведущие наблюдение в ТПБ (ТПБ-2 - труба пограничная бинокулярная. прим. ред.).

- Обстрелы нарядов с той стороны случались?

- Нет, пока мы там были, ни обстрелов нарядов, ни обстрелов заставы не было. Но весной 1987-го года “духи” обстреляли реактивными снарядами сам Пянджский погранотряд. Иногда днем мы подъезжали к вышке и поднимались наверх, чтобы понаблюдать в ТПБ за сопредельной территорией. Наряды, несущие службу на вышке, обязаны были записывать в журнал все передвижения на афганской стороне. Там у них тоже была густая “зеленка”, в которой часто находилось много “духов”, но ни одного выстрела по нашей вышке с их стороны не было.

- Какой боекомплект брали с собой при заступлении в наряд?

- Стандартный - четыре магазина. Гранаты не брали. А в БТР был тоже штатный боекомплект, который полагался иметь для каждого из пулеметов: 2500 патронов для ПКТ и 500 для КПВТ.

- После возвращения из наряда весь боекомплект сдавался?

- Боекомплект для пулеметов все время хранился в БТР в опечатанных коробках. Коробки не были пристегнуты, а стояли на полу. А автоматный боекомплект, вместе с самими автоматами, обязательно по возвращении сдавался дежурному по заставе. Тот придирчиво проверял оружие, осматривая патроны, чтобы на них не было царапин, указывающих на то, что ты с этими патронами “игрался”, досылая в патронник. Но на этот случай практически у каждого на заставе имелись “свои” патроны, на которые можно было поменять те, которые не понравились дежурному по заставе. В тех краях было много диких кабанов, которые переплывали через Пяндж на нашу территорию. Когда я стоял на вышке, то впервые увидел, как через реку плывет стадо кабанов. А они вышли на берег как раз под нашей вышкой: секач, свинья и несколько поросят. При этом секач так стартанул с места в наш тыл, прямо сквозь систему, что порвал колючую проволоку словно гнилую нитку. Тут же нам с заставы сообщают: “На вашем участке сработка системы”. Мы отвечаем: “Да мы видели, это все на наших глазах произошло - кабан порвал систему”. Через полчаса приехали на ГАЗ-66 связисты и восстановили систему, по новой натянув нити колючей проволоки. Иногда с заставы выезжали старослужащие под командованием офицера или старшины специально для того, чтобы поохотиться на кабанов и пополнить запасы мяса на заставе. Делалось это негласно, после отбоя, и в охотники подбирались те, кто умеет хранить язык за зубами. Стреляли кабанов из СВД, подсвечивая, при необходимости, прожектором “Луна”, стоящим на БТР. Однажды мы на своем БТР тоже случайно сбили дикого кабана. Мы его по-быстрому, в ночных условиях, освежевали, куски мяса погрузили в БТР и увезли в столовую на заставе, а шкуру и внутренности закопали. Делалось это втайне потому, что об этом мог узнать политотдел или особый отдел, у которых могли к руководству заставы возникнуть ненужные вопросы.

Просидели мы на седьмой заставе в качестве усиления примерно около месяца. Но потом пришла какая-то депеша и мне сказали: “Ты возвращаешься в отряд, а водитель вместе с машиной остается здесь”. По возвращении в отряд я получил новую “семидесятку” и в составе группы БТР отправился на ней в учебный центр Халкояр, где в то время находилась мотоманевренная группа Хорогского погранотряда. Ее вывели со своего участка из Афганистана и вертолетами перебросили к нам в отряд. Эта мангруппа работала в горной местности, поэтому состояла из одного десанта и не имела собственной бронетехники. Было принято решение на ее основе сформировать новую пянджскую мангруппу, усилив ее нашими БТР. Наши пянджские мангруппы, ввиду особенностей местного рельефа, имели на вооружении бронетехнику, что делало их очень мобильными. Сформированную мангруппу через Нижний Пяндж переправили на афганскую сторону в районе Порт-Шерхан, где у нас уже находилась одна из застав мангруппы, в которой на усилении уже находились машины из нашего взвода БТР. Когда с территории Советского Союза приходила в Порт-Шерхан какая-нибудь из колонн с продовольствием и боеприпасами, они брали ее под охрану и сопровождали по маршруту к месту назначения: в Имамсахиб, на Талукан или на Нанабад. А уже когда мы зашли на территорию Афганистана, то задачи по выполнению сопровождения колонн легли и на нас. Кроме этого, мою машину трижды использовали в оперативной работе сотрудники КГБ СССР, мы вместе с ними ездили на переговоры с “духами”. Разумеется, все это совершалось не с использованием одного БТР: например, когда я участвовал в подобных выездах, кроме моего БТР участвовал еще одна машина мангруппы и БТР саперов. В первом же подобном выезде машина саперов, на которой сидели сотрудники КГБ, во время подъема застряла в песке, а я на скорости сумел выскочить на твердую поверхность сопки. Комитетчики мне предложили вернуться назад и попытаться вытащить застрявшую машину саперов, но я сказал, что не смогу этого сделать. А водителю застрявшего БТР порекомендовал спустить колеса до давления 0,5 и на пониженной скорости самостоятельно выехать из песка. После того, как застрявшая машина самостоятельно выбралась, комитетчики в камуфлированных куртках без опознавательных знаков пересели ко мне на броню, и мы с ними поехали в качестве головной машины, а остальные держались за нами. По прибытию на место, комитетчики приказали нам остановиться, немного не доезжая до кишлака: “Оставайтесь здесь, смотрите в оба. Пока мы не разрешим, ни у кого ничего не берите, потому что вас могут этим угощением отравить”. Поэтому мы сидели тихо, с оружием наизготовку, и разглядывали находящиеся напротив нас душманские огневые точки. О чем офицеры разговаривали с “духами”, какие беседы вели с ними, мы, конечно же, не знали. Спустя некоторое время к нам возвратился кто-то из офицеров и сказал: “Сейчас вам принесут плов и будут угощать - вы не отказывайтесь, ешьте. Плов проверен, все в порядке, он не отравлен”.

Мангруппа въезжает в Шерхан

- Сколько сотрудников КГБ СССР одновременно выезжало на проведение переговоров и сколько они длились по времени?

- Комитетчики ездили обычно по два-три человека, а переговоры длились от часа до трех, не больше.

- Они имели собственную охрану?

- Нет, их охраной были мы - десант на броне и экипажи БТР.

- В качестве десанта кого использовали?

- Да наших же ребят, с нашей заставы. За каждой машиной было закреплено отделение и если мне говорили: “Берешь свое отделение и отправляешься туда-то”, то я всегда знал, кто у меня будет сидеть на броне. Даже если БТР отправляли сопровождать какую-нибудь из колонн, десант был всегда со мной. В состав отделения десанта входил пулеметчик и гранатометчики, вооруженные РПГ и АГС. Боеприпасов хватало, боекомплект был тройной - весь БТР по бокам был всегда обвязан ящиками с патронами.

- Были случаи, что переговоры заходили в тупик и вам нужно было срочно уносить ноги?

- Нет, все разы обходилось без неприятностей. Сотрудники КГБ часто были азиатской национальности и умели находить общий язык с душманами. Даже если комитетчик был русским, то он все равно хорошо знал язык и обычаи афганцев. Но настороженность среди нас всегда была и мы были готовы к различному развитию ситуации.

- Где расположилась ваша мангруппа?

- База мангруппы находилась в самом Порт-Шерхане, там же располагался взвод обеспечения, минометная батарея, стоял расчет “Града”, была оборудована пекарня. А мы, три заставы мангруппы, в каждой по пять БТР, жили в окопах и блиндажах вокруг этого населенного пункта, причем эти блиндажи рыли для себя сами.

КПП на въезде в Порт Шерхан

- Сколько человек составлял личный состав заставы?

- Около пятидесяти человек. Три заставы - полторы сотни.

- Как далеко приходилось забираться вглубь афганской территории?

- Лично я уезжал вглубь Афганистана километров на семьдесят, до Кундуза, где находился аэродром. А вообще, по официальной информации пограничники не должны были углубляться на территорию Афганистана на расстояние более ста километров. На самом максимальном удалении от государственной границы находились “точки”, в которых сидели пограничные мотоманевренные группы. В нашем Пянджском отряде официально было три мангруппы: в Имамсахибе размещалась первая мангруппа, вторая была в Талукане, чуть дальше Кундуза, и третья разместилась в Нанабаде. Наша мангруппа в Порт-Шерхане была уже четвертой и сформировали ее для обеспечения предстоящего вывода наших войск из Афганистана, для прикрытия государственной границы СССР. Когда начался вывод, то мы выезжали прикрывать дорогу, по которой должна была выходить первая мангруппа. Она находилась в Имамсахибе посреди “зеленки”, кишащей “духами”. Мы, по прибытии на место, занимали позиции вдоль дороги, по которой должна была идти имамсахибская мангруппа, окапывались и охраняли ее, чтобы никто не смог установить на ней мины. В это время сама мангруппа снималась со всех своих точек, сворачивалась и отправлялась в сторону госграницы, где для нее было определено место сбора. Официально вывод наших мангрупп состоялся 15 февраля 1989 года. За все время нахождения в Афганистане, мангруппы настолько “обросли” имуществом и техникой, что никакая паромная переправа не справилась бы с таким количеством. Поэтому специально под вывод армейцы возвели для нас понтонный мост через Нижний Пяндж, который тоже попал под нашу охрану. Основной вывод советских войск 40-й армии проходил в Термезе, в праздничной обстановке с флагами и цветами. Генерал Громов прошел по мосту и сказал, что за его спиной не осталось ни одного советского солдата. Как только закончилось это торжественное мероприятие и телевизионщики убрали свои камеры, к выводу стали готовиться Пограничные войска КГБ СССР. Правда, нам достался мост попроще, чем в Термезе, и подобной торжественной встречи нам никто не устраивал.

Душманы прорвожают мангруппу из Имамсахиба (фото сделано с брони БТР)

После того, как нашу мангруппу вывели на территорию Советского Союза, я еще дважды побывал на территории Афганистана, передавая безвозмездную помощь афганской армии. Мы через знаменитый мост в Термезе (когда ехали по нему, я его даже сфотографировал из окна кабины) заезжали на грузовиках в Афганистан и ехали в Хайратон, где располагались огромнейшие склады 40-й армии. На складах, где уже хозяйничали сарбозы (военнослужащие афганской армии - прим. ред.), мы получали технику, вывозили ее обратно в Союз и, проехав по советской территории, снова через Порт-Шерхан въезжали в Афганистан, направляясь в Кундуз. Такой маршрут был составлен специально, чтобы не использовать для провоза техники и имущества перевал Саланг, на котором колонны могли попасть под обстрел душманами. Техника и имущество, которые были на складах, уже были оставлены безвозмездно афганской армии, но ее нужно было доставить на другой, северный, участок Афганистан. И для этого привлекли пограничные войска, в помощь которым из-под Ленинграда прислали роту подвоза, которую разместили на Халкояре. Мы с ними ехали пассажирами на территорию Афганистана, грузили их там боеприпасами, а обратно брали технику и возвращались уже сами, организованной огромной колонной, за рулем своей машины. Отправлялись в обратный пункт глубокой ночью, часа в два.

Сарбозы в Хайратоне

- Охрана у этой колонны была?

- Нет, никакой охраны не было. Более того - ни у кого из нас при себе не было даже автоматов. Без оружия себя в Афганистане чувствовали как-то неуютно. Даже с теми же сарбозами общаться было страшновато, поди пойми, что у них на уме.

Колонна из Хайратона

- Что из себя представляли хайратонские склады?

- Это были огромные запасы техники, как новой, так и б/у. Смотришь, а ряды техники уходят вдаль почти до горизонта. И вся она на ходу! Даже страшно представить, какие деньги были вбуханы в эту войну. Мы садились за руль этих новых машин и перегоняли их из Афганистана в Афганистан. В первый раз мне досталось вести новенькую хлебовозку на базе ГАЗ-53, а пацаны садились за руль шестьдесят шестых “газонов”, цепляя к ним пушки и гаубицы с тех же складов. Второй раз я гнал БТР-60. а наши парни гнали БМП. У нас во второй колонне один парень погиб, управляя БМП. От жары и усталости на опасном участке дороги он совершил опрокидывание и этого поначалу даже никто не заметил. До дембеля ему оставалось всего три дня.

- Сколько раз из Хайратона вывозилось имущество?

- Лично я участвовал в двух командировках. Каждая из них занимала три - четыре дня. Сформированная колонна шла из Афганистана быстро. О соблюдении каких-то правил движения не было и речи: колонна растягивалась, приходилось останавливаться, собирая ее. Ночью кого-то потеряли, потом, уже днем, догнавшие колонну сказали, что где-то перевернулась БМП. Даже по Союзу мы шли, выстроив на дороге технику в шахматном порядке, чтобы никто не мог влезть в нашу колонну или пойти на обгон.

Ю.Чичеров (в центре) на складах в Хайратоне

- Кто руководил колоннами?

- Я не вдавался в эти подробности. Руководили какие-то офицеры. Возможно даже, что и из нашего отряда.

- Из того, что грузили в машины на складах, на территории Советского Союза что-нибудь разгружалось?

- Нет, мы советский участок пути проходили почти без остановок. Все, что загрузили в Афганистане, везли в Афганистан. Имущество из Афганистана, при участии роты подвоза, мы начали вывозить еще в 1988-м году. Когда из окрестностей Кундуза вывели первые подразделения Советской Армии, нас отправили в опустевший военный городок, где мы разбирали домики жилых модулей, чтобы потом их собрать в Союзе для своих мангрупп.

- Носили ли пограничники на территории Афганистана пограничные погоны и нарукавные шевроны?

- Мы были одеты в обычные армейские костюмы песочного цвета с кепи, так называемые “варшавки”, или, как их потом стали называть, “афганки”. Никаких погон и нарукавных знаков на них не было.

- Во что были обуты?

- В легкие ботинки с высоким берцем, киевского производства.

- Панамы носили?

- В основном у всех были кепки, но кое-где проскакивали и панамы. Безусловно, панама в тех условиях гораздо лучше - когда ее носишь, не обгорают уши и нос.

- На ваших головных уборах звездочки были?

- Были и звездочки и даже кокарды. У меня, помню, на кепке была кокарда с “капустой”. Она сохранилась там даже когда нас вывели в Союз. Поначалу мне никто ничего не говорил, ведь мы находились в Халкояре: хорогский десант улетел к себе в отряд, а про нас все позабыли. А вот когда о нас вспомнили и меня из отряда перевели на вторую линейную заставу, то тамошний замполит, хохол по фамилии Стукало, меня сразу взял в оборот и приказал снять кокарду, поскольку ее ношение было “не по уставу”, заменив ее на звездочку. За то время, что мы были в Афгане, мы безусловно подраспустились, поэтому я имел неосторожность возразить ему на сделанное мне замечание: “А с чего это вдруг? Мне не запрещали носить эту кокарду!” Услышав о том, что я вступил в конфликт с замполитом, начальник заставы Цветков Игорь Борисович мне тихонько сказал: “Ты с ним не связывайся, иначе он тебе “загорбатит” дембель. Отправит тебя на гауптвахту перед самым дембелем, там тебя наголо постригут и поедешь лысым домой”. Я его послушался и впредь старался не конфликтовать с замполитом заставы, несмотря на то, что тот меня явно невзлюбил.

- На территории Афганистана от вас требовали соблюдать форму одежды?

- Когда где-нибудь на блоках стояли, там в форме могло быть полное раздолбайство. А вот когда на базу возвращались, форму одежды старались соблюдать, хотя и там иногда проскакивало. Если выдавали новую форму, то ее частенько старались припрятать для того, чтобы впоследствии увезти домой, а в старой ходили до тех пор, пока она не придет в негодность. Но если тебя начальство видело в драной форме, то давало хороший втык, и новый комплект сразу же доставался из заначки.

- А как с внешним видом обстояли дела? Брились ежедневно?

- Брились от случая к случаю. Хотя за этим особо не следили, бороду у нас, конечно, никто не отращивал. В то время не у всех еще сформировалась жесткая щетина, она только начинала выступать.

- Вы сказали, что осуществляли прикрытие во время вывода мангруппы своего отряда. А для обеспечения прикрытия подразделений Советской Армии вас использовали?

- Нет, только для своего, пограничного, подразделения. Как говорится, “у них своя свадьба, а у нас своя”.

- Ваша мангруппа совершала рейды по афганским кишлакам?

- Когда проводились операции, подобными рейдами занималась наша пограничная “дэша” (ДШГ - десантно-штурмовая группа пограничного отряда - прим. ред.). Она постоянно находилась в Союзе, базируясь на территории отряда. Как только поступала команда, в любое время дня и ночи, они со всеми своими мешками выходили на плац, туда же подъезжали “Уралы”, в которые они грузились и ехали на аэродром, где базировались вертолеты. На “бортах” “дэша” выбрасывали в определенном районе приграничной зоны в Афганистане, и она прочесывала кишлаки. Иногда их выбрасывали у нас в Шерхане, мы брали их себе на броню и отправлялись туда, куда требовалось. Получалось, что у меня на броне, помимо своего отделения, размещались и ребята из “дэша”. В рейдах вместе с ними мы участия не принимали, лишь доставляя группу в указанную точку и оставляя там для выполнения поставленной им задачи.

- Вы их в этой точке дожидались для возвращения на базу?

- Их оттуда, как правило, забирали уже “бортами”. Однажды мы вместе с ДШГ ходили в засаду на караван. Трое суток провели в полупустыне. Представляете, какая там жара! И мы по этой жаре целый день едем и едем, куда нас ведут. Добрались до какой-то точки: “Все, здесь становимся!” И после того, что ты весь день ехал, тебе в ночь нужно свой БТР закопать. Поэтому все отделение сначала закапывает БТР, а затем каждый роет окоп для себя. Переночевали в ожидании каравана. С наступлением рассвета от офицеров поступает новая команда: “Тут, видимо, никого нет. Переезжаем в другое место”. И все повторяется снова: мы куда-то едем, “Становимся здесь!”, затем закапываемся. В этом песке окапываться трудно: одну лопату песка выкинул, а десять тебе в яму за это время осыпалось.

- Удачные засады были?

- Да, однажды я вовремя обнаружил идущий караван. Наверное за это мне и дали медаль. Получилось так, что весь мой десант после дневного перехода уснул. Я же, после целого дня за рулем, уснуть сразу не мог. Поэтому, как только в тишине услышал чужую речь, тут же скатился с брони. У нас был приказ без предупреждения огня не открывать, поэтому я сначала разбудил замполита, доложил ему, что “забдил” (забдил - пограничный жаргон, аналог слова “обнаружил” - прим.ред.). Пока замполит пришел в себя, пока разбудили всех остальных, караванщики, видимо, поняли, что “воткнулись” не туда и, изменив маршрут, решили обойти нас стороной. В столкновение с караваном мы вступать не стали. Согласно всем пограничным правилам, нам сначала требовалось, передав информацию о его движении, доложить об увиденном, а затем, если дадут команду, только тогда открывать огонь. Не знаю, какая команда поступила замполиту, но караван от нас ушел, и мы не стали его преследовать. Так что им, можно сказать, повезло из-за нашей пограничной бюрократии с докладами. Иначе бы мы их положили там безо всяких проблем - достаточно было бы одной очереди с брони. Но с другой стороны, если бы мы открыли огонь без команды и уничтожили этот караван, а он оказался бы гражданским? Тут бы мы уже оказались виновными и нас отдали бы под трибунал. Поэтому приказано было доложить - мы и доложили.

- Часового в засаде вы не выставили?

- Да мы все должны были быть часовыми, потому что стояли уже на караванной тропе и должны были следить в оба. Но так получилось, что практически всех после длительного переезда “вырубило”.

- С местным населением вступали в контакт?

- Как правило нет, нам это было строжайше запрещено. Ну, может, где-то на блоках и контактировали, устраивая обмены и делая какой-нибудь “бакшиш”. У нас в качестве недопустимости контакта с афганцами приводились различные примеры, типа того, что кто-то на что-то выменял сигареты у местных, закурил из этой пачки иего потом даже до госпиталя довезти не успели. Поэтому любой контакт с местными у нас строго наказывался, за этим внимательно следили политотдел с особым отделом.

- Политотделом раздавались инструкции о том, как вести себя в общении с населением Афганистана?

- Это, может, давали еще тем, кто первыми входил в Афганистан, а нам ничего подобного не выдавали.

- Вы упомянули несение службы на “блоках”. Что они из себя представляли?

- Это блокпосты, выставленные для прикрытия дорог. Они представляли из себя долгосрочные укрепления, на которых несли службу пограничники из состава мангрупп. Оборудовались блоки на опасных участках, в местах возможного нападения на дорогу и передвигающийся по ней транспорт. Вокруг “блока” выставлялись сигнальные мины, не позволяющие “духам” скрытно подобраться к дороге для минирования или обстрела. Дополнительно, каждую ночь вся прилегающая к “блоку” территория обрабатывалась нами из всех видов стрелкового оружия.

- Бронетехнику для усиления блокпостов придавали?

- Да, там личный состав обязательно был с бронетехникой.

- Как был оборудован блокпост? Из чего он возводился?

- Из того, что позволяла местность. Стоял, к примеру, какой-нибудь сарай - он укреплялся и превращался в небольшую крепость. БТР обязательно зарывался в землю, а рядом сооружался наблюдательный пункт типа вышки. Вокруг “блока” оборудовались окопы, у которых бруствер был единственной защитой. Никаких мешков с песком там и в помине не было. В некоторых местах, когда выводился Имамсахиб, у дороги возводились разовые “блоки”. Именно на таком мне однажды довелось просидеть. Чтобы закрепиться на участке, нам пришлось рыть землю на рисовых чеках - полях-клетках. На тот момент урожай риса уже убрали, воды на этих чеках не было давно, и земля затвердела до такой степени, что все отделение буквально стерло руки в кровь при попытке закопаться поглубже. Глинистая почва, полопавшись, настолько высохла, что от нее кирка просто отскакивала. Нам удалось вырыть лишь две колеи для БТР, чтобы тот хотя бы на пузо опустился. О том, чтобы вырыть полноценную яму и речи быть не могло.

- Использование взрывчатых веществ для таких целей разрешалось?

- Нет, все приходилось рыть своими руками. У нас в БТР для этого имелось все необходимое: лопаты штыковые и совковые, кирка и лом. Хотя нет, однажды все-таки мы, для того чтобы отрыть себе блиндаж, использовали тротиловую шашку. Но для этого нужно было получить разрешение у кого-то из офицеров. И подрыв осуществлялся не нами, а прибывшими саперами мангруппы.

Когда мангруппу “Талукан” вывели со своей точки, ее расположили где-то в районе Кундуза. Они это время жили в окопах, а мы сопровождали колонну, которая подвезла им продукты с боеприпасами. Талуканская мангруппа расположилась и закрепилась на возвышенности, окруженной почти со всех сторон “зеленкой”. Каждую ночь по этой зеленке открывалась стрельба. Ночами там поодиночке вообще ходить нельзя было, поскольку лупили изо всего в обе стороны: и мы по ним, и они по нам.

- Как и чем кормились, когда стояли на “блоках”?

- Нам давали так называемое “котловое”, то есть сухпай на несколько дней, крупы, тушенку. Еду мы сами себе на костре варили в большом казане. Однажды к нам случайно забрела чья-то курица. Мы моментально все ее окружили, пытаясь поймать. От такого большого количество людей, желающих ее съесть, курица не сумела уйти. Нас потом начальство спрашивало: “Где вы взяли курицу?” А мы отвечали, что мы ее ни у кого не украли, что она сама пришла. Что же нам ее, упускать что ли? Хозяев ее поблизости не было - не станем же мы отказываться от такого “подарка”. А из курицы получился отличный вкусный суп.

- Сколько человек составлял личный состав “блока”?

- Отделение. Где выставлялась “броня”, там находилось и приданное ей отделение. Мы же были практически неразлучны и считали свое отделение продолжением экипажа. Когда стояли на прикрытии дороги, то “блоки” с “броней” выставлялись довольно часто, в нескольких сотнях метров, в пределах видимости.

- Как решался вопрос с водой?

- С водой, конечно, было туго. Но в мангруппе была своя машина-водовозка, с помощью которой запас воды постоянно пополнялся. Она ездила по позициям мангруппы вокруг Шерхана и развозила воду для различных нужд. Водой старались заполнять все имеющиеся баки и емкости.

- Вода подлежала обязательной дезинфекции?

- Всю привезенную воду перед употреблением обязательно кипятили, заваривая в ней верблюжью колючку. Хоть и говорили, что отвар колючки спасает от цинги, десны у меня все равно были черными от недостатка витаминов, а зубы от большого содержания йода в местной воде стали крошиться. Еще нам давали маленькие хлорные таблетки пантоцида, которые нужно было кидать во фляжки для обеззараживания.

- Во время выездов сколько воды с собой брали?

- Каждый БТР был укомплектован собственными емкостями для питьевой воды: в запасе всегда имелись предназначенные для этого баки или канистры. Еще в мангруппе был большой бак для технических нужд, переоборудованный из старого топливного бака. Его ставили на броню и привязывали, чтобы тот не соскочил во время движения. Ну и каждый, разумеется, носил при себе фляжку с водой.

- Фляжка была стандартного объема или увеличенного?

- Обычная солдатская алюминиевая фляжка. Туда заливалась либо кипяченая вода с таблеточкой, либо отвар колючки без таблетки.

Несмотря на все меры предосторожности и различные способы обеззараживания воды, было очень много случаев заболевания желтухой. Косил личный состав и брюшной тиф. Из нашего отделения один уехал в госпиталь с желтухой, а одного увезли с “брюшняком”. Причем сразу не смогли поставить ему диагноз: у него температура, недомогание. Мы попробовали его полечить тем, что имелось в наличии из лекарств, но ничего не помогало. Этого больного из мангруппы переправили в Союз, там, в санчасти отряда, тоже не смогли распознать болезнь, поэтому отвезли в душанбинский госпиталь. Лишь потом нам сказали, что у него был брюшной тиф с осложнением в виде закупорки вен. В общем, ввиду того, что болезнь своевременно не определили, комиссовали этого солдата.

- Среди личного состава мангруппы были медики?

- Да, в каждом отделении был медбрат. Именно на них возлагалась обязанности определить первые симптомы заболевания и оказать первую медицинскую помощь.

- Что из себя представляла десантно-штурмовая группа? Она тоже была придана отряду, как и мангруппа Хорогского погранотряда?

- Нет, “дэша” была нашего, Пянджского погранотряда. В каждом отряде была своя десантно-штурмовая группа. Они хоть и носили на «парадке» зеленые погоны и петлицы, но эмблемы у них были десантные. Правда, на той стороне границы никаких погон и петлиц никто не носил. Иногда, в зависимости от сложившейся обстановки, нашу “дэша” могли усилить и другими. Например, к нам прилетала ДШГ Термезскогопогранотряда, их высаживали на “вертолетке” в Шерхане и я их вывозил на операцию куда-то под Кундуз на помощь нашей талуканской мангруппе. Совместными силами они там хорошо “духов” молотили.

Кундуз. Местные жители

- Ввиду того, что вы постоянно были при оружии, из-за неосторожного обращения с ним имели место случаи самострелов?

- Нет, в Афганистане ни одного подобного случая у нас не было.

- Небоевые потери были?

- Единичные случаи. Но я только о них слышал, сам не был свидетелем. Например, говорили, что на одной из застав кто-то на ходу свалился с брони и попал под колеса. А вот случаев, чтобы кто-то самовольно оставил часть, ушел куда-то к афганцам и там накосячил, у нас не было, поскольку с этим было очень строго. Однажды был случай, что парень из нашего отделения сошел с ума. Он был из хорогской мангруппы, старше меня призывом. Сколько я до этого случая с ним вместе ночами нес службу, он постоянно был грустным и твердил одно и тоже: «Когда же домой, когда же домой?» А потом не знаю, что с ним случилось. Сидим, охраняем мост. Этот парень заходит к нам в землянку с автоматом и говорит: «Сейчас я вас всех перестреляю». Мы стали его уговаривать не делать этого и автомат у него забрали. Спустя некоторое время он снова заходит к нам, но уже с гранатой в руке. Выдергивает чеку: «Сейчас взорву вас». Мы его опять уговаривать: «Сядь, успокойся», а затем, выбрав момент, набросились на него и скрутили. Гранату отобрали и выбросили, а его самого спеленали и связались по рации с мангруппой, чтобы они приехали и забрали нашего сумасшедшего. Те по-быстрому прибыли и увезли его куда-то. Потом нам сказали, что ему поставили диагноз «шизофрения и легкое помешательство». Ничего себе «легкое помешательство» - чуть все отделение не положил!

- По афганским населенным пунктам ездили без опаски?

- Особых предпосылок к нападению на наши машины в населенных пунктах не было. Но местные жители всегда смотрели на нас искоса своими звериными взглядами, а это немного напрягало. Поэтому во время движения те, кто сидел на броне, бдили, ощетинившись стволами во все стороны.

- На базары или в дуканы заезжали чтобы что-нибудь купить?

- Нет, потому что не было средств, на которые мы могли бы что-нибудь купить. Нам же там, в Афганистане, ничего не платили, в отличие от Советской Армии, где военнослужащие получали зарплату в чеках Внешпосылторга или в афгани. Вот они могли пойти и на эти средства что-нибудь себе купить. А у нас даже рублей при себе не было - мы их получили только когда нас вывели в Союз. Конечно, некоторые старались как-то выкрутиться, втихаря обменяв с местными на бакшиш что-нибудь из того, к чему имели доступ. Например, банку комбижира или пустую канистру, даже дырявую. Но это была не продажа, а своего рода вид натурального обмена. Меняли на часы, красивую авторучку или другие мелочи. Еще раз скажу, что это были единичные случаи, массового характера такой обмен не имел. Но местные дуканы, безусловно, нас поражали. Вроде какой-то с виду курятник со ставнями, но, когда хозяин открывает двери, то просто глаза разбегаются от того, что там можно купить. Обилие товара там было сродни нынешним гипермаркетам. Ну а мы что в то время видели в своих магазинах? Банки “Завтрака туриста”, сложенные на прилавках красивыми горками, конфеты-подушки в сахаре - и все! И вот так заглянешь в дукан, посмотришь, облизываясь, и едешь дальше по своим делам.

- После возвращения в Союз вам выплатили обычное денежное довольствие или с надбавками за “боевые”?

- В Союзе рядовой без должности получал семь рублей. В Афгане же его зарплата составляла уже двадцать два рубля. В те времена это были неплохие деньги.

- Курево вам выдавали?

- Да. Сигареты “Охотничьи” производства Усманской табачной фабрики и ташкентский “Памир”. Если ты не куришь, то вместо сигарет сахар получаешь. Когда мы разбирали недалеко от Кундуза армейский городок, то там, среди множества брошенного имущества, обнаружился магазин Военторга. А в нем сигареты, трехлитровые банки какого-то фруктового экстракта, сгущенка и прочее добро! Мы сразу стали загружать свои машины свалившейся на нас халявой. У меня в БТР целый ящик сигарет долго лежал, мы их докуривали уже в Союзе. Из-за такого обилия сигарет, у нас многие курящие на продолжительное время “бросили курить”, отказавшись получать полагающееся по нормам курево и стали вместо него брать сахар, из которого тут же была поставлена брага.

- Этот армейский городок никем не охранялся?

- Абсолютно никакой охраны там не было. Сразу за городком было кладбищетехники, но туда нам посоветовали не лезть, вроде бы наши, уходя, его заминировали. Даже прежде чем что-то разбирать в городке, каждое место сначала обязательно проверялось саперами, потому что наши могли там наставить растяжек, ведь они не знали, кто придет туда после них - “духи” или кто-то из своих.

- Минная война на ваших участках была активной? Душманами дороги часто минировались?

- Были случаи минирования. Поэтому, если приходилось съезжать с асфальтированной дороги, нас заставляли ехать след в след. Поначалу тяжеловато было, особенно мне, который постоянно ездил замыкающим колонны. Кроме того, чтобы ехать точно по колее, на замыкающего возлагалась обязанность и технической помощи сломавшимся и отставшим машинам. Я всегда следил за своей машиной, и, как только выдавалось свободное время, постоянно возился с ней, обслуживая: чистил “воздуханы”, мыл карбюратор. Видимо командиры заметили, что моя машина никогда из строя не выходит и поэтому ставили ее замыкающей колонну. ”Дубов”, которые не умели следить за состоянием своих машин, хватало всегда, поэтому мне часто приходилось брать на буксир тот или другой БТР, вышедший из строя.

- Колонны двигались без инженерной разведки?

- Нет, саперы впереди шли обязательно! Любая колонна идет - впереди обязательно саперы едут на своей “шестидесятке”. При этом независимо от размера колонны. Даже когда мы выдвигались на засады, с нами обязательно саперы шли.

- Саперы придавались из инженерных подразделений Советской Армии?

- Нет, они были своими, из состава мангруппы. С армейскими в своей работе мы никаким образом не пересекались, только мимо друг друга проезжали - и все. Может быть раньше, когда проводились большие войсковые операции, тогда как-то совместно работали.

- Боевые потери в мангруппе, во время Вашего пребывания там, были?

- Нет, потерь не было. Дело уже шло к выводу, поэтому сильных боестолкновений не было. Раненые и контуженые были, а погибших нет.

- Ранения и контузии при каких обстоятельствах получали?

- В нашей мангруппе чаще всего ранения получали при обстрелах блокпостов.

- Какой был самый распространенный “залет” в мангруппе?

- Наверное, сон на посту. Особенно когда стояли на блоках. Конечно, сказывалась усталость, и человек просто выключался. Мне бодрствование всегда давалось без проблем, может благодаря этому мы сейчас и разговариваем. Некоторых ловили за этим, наказание зависело от того, кто поймал спящим. Если это офицеры, то они наказывали по-своему, а если кто-то из своих, из мангруппы, то спящего могли и просто попинать, не давая хода делу. В мангруппе были офицеры, которые любили ночью побродить вокруг отделений, проверяя посты. Каждое отделение находилось метрах в пятистах друг от друга. Первое отделение стояло у обрыва на берегу реки Пяндж, за ним второе отделение, потом офицерский блиндаж, за ним наша землянка с броней. Поскольку офицеры жили рядом с нами, они чаще всего наведывались к нам с проверками.

- Подходы к территории, где располагалась мангруппа, минировались?

- Эта местность не считалась опасным участком, поэтому минных полей там не было, лишь ставились сигналки и раскидывалось МЗП. К тому же мимо нас местные пастухи гоняли свою скотину и минировать участки перед мангруппой, видимо, не стали по гуманным соображениям.

- Чем вы занимались, когда находились на своей базе в Шерхане?

- Несли службу. Ночью в нарядах по охране мангруппы, а днем дежурили у телефона полевой связи ТАП, который у нас назывался “табунок”. Те, кто дежурил ночью, первую половину дня отсыпались, а во второй половине занимались хозяйственными делами, чистили оружие. В общем, распорядок дня был примерно такой же, как и на обычной линейной пограничной заставе.

- Ваша четвертая мангруппа состояла из скольки застав?

- У нас в мангруппе было четыре заставы. Наша застава считалась первой. На заставе было четыре БТРа, по одному в каждом отделении, и один БТР начальника заставы.

- Начальник заставы в каком звании был?

- Майор. Майор Меринов. Здоровый такой мужик был, легко грудак прорубал тому, кто накосячил. Мы же в окопах жили, поэтому, когда приезжали в мангруппу, то обязательно что-нибудь украдем на кухне: сахар, например, или что-нибудь еще, что в нашем нехитром хозяйстве могло сгодиться. В хлебопекарне старались прихватить дрожжей. В очередной заезд кто-то на нас нажаловался начальнику заставы. Тот построил всех, отматерил как следует, кого-то от души рубанул и сказал: “Так! Я не против, воруйте все, что плохо лежит! Но только чтобы вас не ловили!”

- Баня была в мангруппе?

- Да, она в самом Шерхане находилась, мы иногда ездили туда на помывку.

- То есть баня была не регулярной, а от случая к случаю?

- Не всегда получалось. Бывало, что на блок куда-нибудь отправят и все, остался без бани. В таких случаях, если была техническая вода, то мылись ею сами. Хэбэ свое тоже сами стирали этой водой. Вроде вши нас не ели, однако к нам один раз все-таки приезжала какая-то “пропарка”. Я свое хэбэ стирал бензином, поэтому у меня вшей ни разу не было. Стирал и даже водой не полоскал: на броню одежду бросишь, десять минут - она сухая и никакого запаха нет.

- Наголо стриглись?

- Нет, наголо стричься нам запрещалось. Когда до приказа оставалось сто дней, ребята по заведенной традиции постриглись налысо, так их начальство начало “песочить”, говоря, что с лысой головой они обязательно получат солнечный удар. Поэтому нам разрешалось носить лишь короткие прически.

- Вы сказали, что ставили брагу в полевых условиях. Как это происходило и где для нее брали сырье?

- Сахар мы получали, а дрожжи любыми путями старались достать в нашей пекарне. Заливали все это в автоклав, который ставили в БТР к движкам. Воздух и без того жаркий, а рядом с движками брага играла еще быстрее. Главными специалистами в этом вопросе у нас были ребята с Белоруссии, у которых еще на “гражданке” был опыт самогоноварения. Может, они бы и самогон из браги стали гнать, но у нас для этого не было соответствующего инвентаря. Да и для самогона костер нужно было бы разводить, а это сразу нас рассекретило бы, за это могли и арестовать. Ну, а нам, молодым, много что ли надо? Выпил солдатскую кружку браги - и все, уже забалдел.

- Кстати, о кострах. Вам же приходилось их жечь хотя бы для того, чтобы на блоке приготовить себе еду. Где брали дрова?

- На блоках мы жгли костер в окопе. А на дрова шло все, что могли для этого достать или приспособить: то ящики из-под патронов возили с собой, то какие-нибудь бревна где-нибудь найдем. Иногда нам привозили дрова, но чаще всего в качестве дров использовалась тара от боеприпасов. Вообще, дерево там было страшным дефицитом. Однажды в Шерхане местные афганцы у нас даже украли деревянную будку туалета. Мы его в отдалении от своих землянок специально сами для себя соорудили, и будку сколотили из чего пришлось, правда, без крыши. Однажды утром просыпаемся, а будки нет. Ох, нам потом от офицеров досталось: “Служаки из вас хреновые! У вас даже сортир украли!”

- Похитителей нашли?

- Нет, мы туалет даже искать не стали. Хочу сказать, что из-за жары и дизентерии, понос среди личного состава был частым явлением, поэтому я старался не есть местные фрукты.

- А вы что-нибудь у афганцев воровали?

- Если другие заставы стояли поближе к кишлакам, где были виноградники и прочая зелень, то наша сторона была пустынной, на которой и украсть-то нечего было. У нас, кроме зоны полупустыни да наплавного моста через Пяндж, который навели для нашего вывода и который нам пришлось охранять, никаких “достопримечательностей” не было.

- Как осуществлялась охрана моста?

- С афганской стороны был выставлен блок, на котором круглосуточно несли службу. Этот мост предназначался для вывода только пограничных войск, поэтому на нас легла и его охрана.

- Приданные мангруппе система залпового огня и минометный взвод последние месяцы перед выводом стояли без дела?

- Нет, “Град” использовался. Мы с артиллеристами выезжали в пустыню, где они выставляли в пустыне свои “Реалии” (Разведывательно-сигнализационный комплекс 1К18 “Реалия-У” - прим. ред.), а потом, если от системы приходил сигнал о сработке, то “Грады” отрабатывали по этой площади. Сама машина системы залпового огня находилась в капонире на окраине Шерхана, поближе к мангруппе. Мощь у этой артиллерийской системы, конечно, сильная! Когда “Град” открывал огонь, нам в землянке аж земля за шиворот сыпалась. И когда его реактивные снаряды где-то там приземлялись, то мы тоже ощущали, как дрожит земля от разрывов. А минометы использовали в основном для усиления блоков, иногда мы с минометными расчетами вместе ездили в засады.

- Какого калибра были минометы?

- Я этим не интересовался. Знаю только, что минометчики их на ГАЗ-66 возили.

- На территории Афганистана с личным составом мангруппы проводились занятия или учебные стрельбы?

- Да, как-то один раз были учебные стрельбы, мы выезжали куда-то за Шерхан и там сдавали нормативы по стрельбе. Стреляли как из автоматов, так и из КПВТ. В качестве мишеней использовали старые кабины от автомобилей. “Деды” у нас грамотными были, в свое время научили нас многому, поэтому мы после каждого марша обслуживали и чистили оружие. А также, сняв пламегаситель с пулемета, выставляли прицел на пулемете с помощью трубки холодной пристрелки. Другой раз нам устроили занятия по ночному вождению, погоняв нас немного по местности.

- Как происходила чистка КПВТ?

- КПВТ - капризный пулемет, который очень любит чистоту. Он килограмм пятьдесят, наверное, весит, поэтому мы его вытаскивали вдвоем. Там один затыльник пока снимешь, устанешь. После того, как почистишь пулемет, насухо его не вытираешь, а наносишь поверх деталей тонким слоем оружейную смазку или литол, чтобы во время стрельбы ничего не заклинило. У КПВТ одной из болезней было утыкание патрона, если недовзвел затвор. Как правило, это происходило, если затвор взводил кто-то, сидя на сидушке: надо бы посильнее взвести, а тут уже колени мешают. Если происходило утыкание, то приходилось вытаскивать из штанов тонкий брезентовый ремень, открывать крышку ствольной коробки и, заведя снизу под патрон ремень, выдергивать его наружу. Во время утыкания патрон уже вышел из ленты, но еще не вошел в казенник, поэтому, наводчик, проявив сноровку, мог его извлечь. Когда я был водителем, у меня наводчиком был парень из Хорогского отряда - Андрей Баранов. Он сам из Солнечногорска, мы с ним до сих пор дружим. Он ростом был повыше меня, да и сложением покрепче. Я ему часто напоминал: “Андрей, когда взводишь КПВТ, скамейку из-под задницы убирай и садись на пол - иначе будет утыкание”. Поначалу он не поверил, затвор дернул - бах! - есть утыкание. Он тут же стал оправдываться: “Да я же, вроде, довел затвор!” Вот тебе и довел! Кстати, именно из-за этой причины в ленту КПВТ обязательно забивали первыми три простых патрона, а затем уже шли или “трассера” или МДЗ с разрывными пулями (МДЗ - патрон мгновенного действия зажигательный - прим.ред.). Не хотелось бы при утыкании внутри машины дергать разрывной патрон! Когда заряжаешь ленту КВПТ, берешь за третий патрон, вводишь его до щелчка, затем взводишь первый раз, нажимаешь на спусковой крючок, взводишь второй раз и только тогда патрон заходит в патронник и пулемет готов к стрельбе. Стрелять КПВТ почему-то начинает только со второго взвода.

Экипаж на позиции. Слева водитель Юрий Чичеров, справа наводчик Андрей Баранов

- Отказы КПВТ по другим причинам случались?

- Нет, в основном это происходило из-за вот такой мелочевки типа утыкания патрона. Но это происходило в первое время обращения с пулеметом, потом все уже начинали разбираться в оружии и проблем становилось меньше. Еще КПВТ довольно-таки сложен в сборке, и если ты его неправильно соберешь, то у него крышка ствольной коробки даже не закроется. Но по боевым характеристикам этот аппарат безусловно хороший - лупит очень сильно.

- Куда девали свой автомат во время управления БТР?

- В ногах валялся. По идее, там должно было быть крепление для него. В “Уралах” и “ЗиЛах” подобные крепления рядом с сиденьем водителя были, а вот про свой БТР - не помню. Я на “семидесятке” ездил по-походному, высунувшись из люка. Для этого на сиденье клал коробок от КПВТ, а на него сверху подушку. Мне было удобно, и ногами до педалей доставал.

- А с закрытыми люками ездить приходилось?

- Нет, у нас вообще никто так не ездил. Если на мину наедешь, есть шанс, что тебя взрывом выбросит наружу, а в закрытой машине шанса уцелеть не было. У нас даже десант никогда внутри БТР не ездил, только сверху на броне. Внутри у нас только всякое барахло лежало: матрасы, подушки, лопаты и всякий другой инструмент. Сиденья для десанта у нас были постоянно разложены и использовались как кровати.

- Самовозгорания у БТР случались?

- Нет, не было. Один БТР из первого отделения нашей заставы, поехав в засаду, до места не добрался - что-то у него там сломалось и задымилось. Но видимо это все произошло из-за водителя, который пришел после сержантской “учебки” и плохо разбирался в технике. Этот вышедший из строя БТР потом угнали в Союз, а взамен него пригнали “шестидесятку”. Сержанту-водителю сказали: “Вот тебе другая машина, ты на ней никуда не выезжай, ходи только, тряпкой каждый день ее протирай. От тебя требуется только одно - во время вывода завести машину, аккуратно выехать на ней и переехать по наплавному мосту на советскую сторону”.

Среди водителей БТР на нашей заставе было только двое молодых - я и вот этот сержант моего призыва. Остальные - Матухно из Чернигова по прозвищу “Махно”, Андрюха Лазаренко из Кирова и Игорь Ветров, водитель БТР начальника заставы - уже были “дедами”. С ними у меня были нормальные отношения, тем более что они, как и я, все были из взвода БТР.

- Сколько машин Вы сменили за время пребывания в Афганистане?

- На той стороне границы у меня все время был один БТР с бортовым номером 954.

- Вы сказали, что носили в Афганистане берцы. А другую обувь носили?

- У меня там были еще кеды, которые прислали в посылке из дома. Я их носил в основном весной и осенью, когда еще не было грязи. А летом в них ходить было невозможно - земля и песок раскалялись, становилось очень жарко и ноги в кедах просто горели из-за тонкой подошвы. А у ботинок подошва была из какого-то пористого материала и не нагревалась. Из-за сильной жары летом на броню забирались чуть ли не в рукавицах, настолько раскалялся металл.

- Насекомые, змеи и прочие представители животного мира часто досаждали вам?

- Просыпаешься утром, и, прежде чем обуться, обязательно переворачиваешь берцы, чтобы вытряхнуть оттуда скорпиона или фалангу. Со временем к этим насекомым привыкли, смирились с их наличием и никаких укусов у нас не было. Еще в нашем капонире была дыра, в которой жила гюрза. Когда мы только готовили для себя землянку, то на первое время оборудовали спальное место, натянув с солнечной стороны тент, под которым можно было спрятаться от солнца. Под этим тентом у нас валялись наши спальники и однажды вечером, разбирая их для того чтобы ложиться спать, увидели, как из-под них стрелкой вылетела змея. Я сказал себе: “Так не пойдет! Пусть с меня семь потов сойдет, но на земле я больше спать не буду, только в БТР и с закрытыми люками!” Каждую ночь рядом с нами выли шакалы, да так, что волосы у нас дыбом вставали от таких завываний. Их там очень много было и орали они, словно дети.

- Дожди в тех краях бывали?

- Только зимой. Да такие, что после них грязи было по колено. Почва там глиняная и летом разбивается в цементную пыль. В некоторых местах получались настолько глубокие ямы, что БТР даже садился на брюхо. А где-то с ноября начинали идти дожди, и вся эта глиняная пыль превращалась в грязь, налипающую на ботинки и колеса.

- А температура в это время какой была?

- Погода была очень переменчивой. Ну, например, новогодняя ночь с 1988 на 1989 была очень холодной, в бушлате сидишь, мерзнешь. Да еще ночью снег выпал. Утром снег растаял, а во второй половине дня я уже с голым торсом ходил.

- С представителями афганских силовиков довелось контактировать?

- Это были единичные случаи. Когда еще вывод не начался, мы стали передавать им новую технику, которую пригоняли из Союза. Наша задача состояла в том, чтобы проводить для них своего рода инструктаж, объясняя, как ей пользоваться. Вот там мы контактировали с афганскими солдатами, так называемыми “сарбозами”.

- Как проходил инструктаж? Афганцы по-русски понимали?

- Кто-то из них немного понимал по-русски, а кому-то переводили переводчики.

- Кто непосредственно командовал вашей мангруппой?

- Начман - начальник мангруппы. Фамилию и звание сейчас уже не помню. Это был офицер из Хорогского отряда. В нашей мангруппе весь личный состав был хорогский, за исключением приданной техники подвоза бронетехники - те были пянджскими. Еще и минометная батарея тоже была из числа приданных - ее, кажется, сняли из Московского отряда и перевели к нам для укомплектования.

- Имели при себе гранату или так называемый “последний патрон”, чтобы не попасть в плен к врагу?

- Нет, ничего подобного у нас не было. Боекомплект у нас всегда был при себе, а зачастую даже с запасом. Все старались на автоматах носить магазины от ручного пулемета, в который помещалось больше патронов, чем в штатный магазин. Не знаю, откуда бралось такое количество магазинов от РПК, но увлечение ими было повальным среди нашей мангруппы.

- Какое отношение было к замполитам?

- К своим замполитам мы относились нормально. Может и были поначалу какие-то недопонимания из-за того, что мы были из разных подразделений, но со временем все они сошли на нет. Замполит нашей заставы был боевым, не отсиживался у себя, а постоянно ездил вместе со всеми на боевые, в засаду или сопровождать колонну.

- Фамилию замполита помните?

- Нет, забыл уже. Помню лишь фамилию “замбоя” (заместитель начальника заставы по боевой подготовке - прим.ред.) - Хилько.

- Молодые офицеры, выпускники военных училищ, прибывали по замене к вам в мангруппу?

- Недели за две-три до выхода у нас внезапно сняли замполита, а вместо него прислали какого-то другого офицера - молодого лейтенанта. Возможно это был чей-то родственник и его прислали, чтобы он мог получить полагающиеся льготы. Мы как-то поехали в сторону Кундуза, что-то повезли и новый замполит поехал вместе со мной. Я тот раз шел замыкающим, песчаную дорогу идущие впереди машины взъерошили и мой БТР шел тяжело. Я пытался взять немного левее, чтобы идти по плотному грунту, а молодой замполит орет мне в ухо: “Езжай по колее!” Я огрызнулся, у нас с ним возникла перепалка. В результате, в обратную дорогу он поехал на другой машине.

- Как в Афгане провожали дембелей?

- Да никак у нас не провожали. Все получилось настолько скоротечно: всех старослужащих, подлежащих увольнению в запас, после вывода сразу же отправили в отряд. Там им по-быстрому оформили документы и они отправились по домам. У нас тех, кто должен был уволиться еще осенью, оставили служить и уволили лишь в феврале 1989-го. Пограничную дембельскую форму, разумеется, никто в Афгане не готовил, в отряд убывали кто в чем был, а новенькую «парадку» с зеленой фуражкой получали уже в Союзе. Кто успевал, доводили форму до ума, максимум делая вставки в погоны. В наше время мало кто увольнялся с аксельбантами на «парадке». Это, может, кто-то из “дэша” успевал себе сделать «парадку», надев п/ш с разглаженным воротником и тельняшкой, украсив форму аксельбантом. Но такие случаи были единичными: когда находишься на той стороне, такими вещами заниматься попросту некогда. Я думаю, даже дембельские альбомы редко кто делал.

- Вертолеты, привлекавшиеся к переброске пограничных ДШГ были тоже пограничными?

- Да, с нами работала только пограничная авиация. При отряде была вертолетная площадка, вертолетчики прямо там и жили, отдельно от всех. Относились они к пограничной авиагруппе, дислоцировавшейся в Душанбе, но «борты» были при каждом отряде. Если требовалось усилить авиационную группу, то из Душанбе присылали еще несколько бортов.

- Были случаи, когда кто-нибудь отказывался ехать на боевые?

- Если и были, то это, как правило, происходило по состоянию здоровья, а не от трусости. Ведь отбор в Афганистан шел изначально еще с учебного пункта, со всеми работали нужные отделы, личное дело каждого проверялось и изучалось досконально.

- Основной костяк вашей 4-й мангруппы составляли пограничники Хорогского погранотряда. А молодое пополнение в мангруппу приходило из Хорога или из Пянджа?

- Никакого пополнения у нас не было. Когда хорогская мангруппа пришла в Пянджский отряд, они никого не увольняли до самого вывода и, соответственно, никакого молодого пополнения взамен не поступало. Поэтому мои “деды” переслужили больше чем на полгода, последние из осеннего призыва уехали домой лишь восьмого марта. После того как пришел интернет, все начали искать друг друга в социальных сетях. Нашли, переписываемся, созваниваемся, приезжаем друг к другу в гости.

- После возвращения с боевых, с дежурств на блоках, вам давалось время на отдых?

- Да, давали некоторое время отоспаться, а затем обслужить технику и привести себя в порядок: заняться бытовой возней, постираться, побриться. Никакими построениями нас не загружали, может только по причине того, что кто-нибудь проштрафился. А вечером, в 20-00, как и полагалось на заставах, производился боевой расчет на следующие сутки.

- Какой почтовый адрес был у 4-й мангруппы?

- По моим письмам дома никто не мог узнать, что я служу в Афганистане, ведь на адресе было указано: “Таджикская ССР, в/ч 2066”. А войсковая часть 2066 - это Пянждский пограничный отряд. Каждая мангруппа имела собственный литер, например, у нашей был литер “ХР”, а у талуканской мангруппы - “ТТ”. Какой литер был у имамсахибской и нанабадской мангрупп, я не знаю. Почта сначала поступала в отряд, и оттуда, после сортировки, направлялась в Афганистан. Нам привозили картошку, а вместе с ней посылки и письма из дома. Написанные нами письма совершали обратный маршрут, отправляясь в отряд, а оттуда по всему Советскому Союзу. Нам не запрещалось писать, что мы находимся в Афганистане, но большинство этого не делало, чтобы не расстраивать своих родных и близких. Мой брат уже повоевал в Афгане в составе Советской Армии, и сердце у мамы уже было надорвано переживаниями о нем, поэтому я решил не сообщать, где я нахожусь.

- Женщины в составе мангруппы были?

- Я женщин на той стороне границы не видел. У армейцев их много служило: при госпиталях, при штабах. А у нас даже медицинские работники все были мужиками.

- Каски, бронежилеты носили?

- Каски и бронежилеты были у моего десанта, а я во время движения их не надевал - у меня на голове был только шлемофон или кепка. Но если была возможность, все старались ни каски, ни бронежилеты не носить.

- Со связью проблем не было?

- У меня в БТР стояла радиостанция. С ее помощью держали связь во время сопровождения колонн, можно было связаться с заставой. Иногда ловили волны, где вели между собой разговоры афганцы - то ли “духи”, то ли сарбозы. Иногда удавалось поймать в эфире какую-нибудь музыку. Мне из дома в посылке прислали небольшой плоский радиоприемник, питавшийся от одной батарейки “крона”. Посылку не проверили, следовательно, его никто не заметил, и я, от одной банки аккумулятора протянув для питания провод, имел возможность слушать радиостанцию “Маяк”. Наличие радиоприемника я не афишировал, зато слушал музыку и был в курсе того, что происходит в Союзе. А иначе бы особист обязательно у меня этот радиоприемник конфисковал, потому что его использование было запрещено.

- На заставе магнитофон имелся?

- Да ну, откуда? Мы в окопах жили, там электричества-то толком не было, для освещения керосинка горела, которую заправляли солярой. Лампа настолько чадила, что утром встанешь, а у тебя все лицо закопченое от этой соляры. Да и не на что было купить этот магнитофон. Офицеры - те наверняка, покупали себе магнитофоны, ведь им платили и у них была такая возможность.

- Фотографии разрешалось делать?

- Нет, это тоже было строжайше запрещено, поэтому все снимки делались втихаря. Однажды меня за что-то остановил зампотех мангруппы и потребовал мое водительское удостоверение. Когда я вынимал его, зампотех под обложкой увидел фотонегатив, на котором мы сидели, выложив перед собой из гранат и прочего вооружения надпись: “Прощай РА”. Он посмотрел его на свет и охренел от увиденного. Я испугался возможных последствий, поэтому тут же стал его убеждать, что на фото все выложено из веток. Зампотех замялся, но все-таки вернул мне этот негатив. Мы с ним впоследствии даже сдружились и я, по возвращении в Союз, подарил ему свои солнцезащитные очки. Там ведь без очков никак: приезжаешь из колонны, а у тебя светятся только глаза и зубы, все остальное покрыто слоем пыли.

- Где вы брали фотоаппарат?

- Видимо кто-то, еще до нас, его тайком привез, и он так и остался у нас в мангруппе, передаваясь по наследству. Пленки нам либо присылали в посылках, либо их удавалось раздобыть каким-то другим способом.

- Мало сфотографировать, нужно ведь еще напечатать фотографии.

- В Афганистане мы только отщелкивали пленку, и она лежала в кассетах, а проявку и печать фотографий мы делали уже в Союзе. Некоторые пленки удавалось проявить и даже напечатать на территории Афганистана. В расположении мангруппы имелся дизель и иногда его заводили, чтобы было электричество. Поэтому у пацанов была возможность сделать фотографии, я видел их еще в Афгане. Ну а мы свои печатали уже в Союзе, когда стояли на территории учебного пункта. О нас там слегка позабыли, десант улетел в Хорог, и мы, водители БТР, были предоставлены сами себе. В столовую ходили только для того, чтобы получить полагающиеся нам сахар и масло. Еду мы сами себе готовили на костре, вечером в волейбол играли.

- Татуировки себе били в память об Афганистане?

- Да, у нас в мангруппе была для этого машинка, переделанная из механической бритвы. Набивали татуировку заточенной гитарной струной, а в качестве чернил использовали тушь. Струну и место нанесения татуировки дезинфицировали одеколоном. Местные художники всем желающим могли нарисовать какие хочешь картинки, чтобы их, намылив, можно было перенести на тело. Многие себе нанесли на плечо татуировки с изображениями гор, пограничной вышки, пограничного столба, надписями: “СССР - ДРА” и датами службы. У кого-то, как у меня, на груди изображение патрона, лавровой ветви и группы крови. У моего знакомого, который ранее служил в составе мангруппы в Имамсахибе, была татуировка в виде открытой книги с надписью: “Имамсахиб”.

- Часто награждали в мангруппе?

- Точно не могу сказать, но у некоторых медали на тот момент уже были. На награды подавали сразу после окончания какой-нибудь операции, но наградные очень долго ходили по штабным кабинетам. Мне, например, написали наградной еще на той стороне, а получил свою медаль я уже в конце лета, спустя полгода, когда дослуживал на второй линейной заставе.

- Как происходило награждение?

- Перед строем. Как положено, всю заставу построили.

- Обмывали награду?

- Ничего не получилось. На заставе с алкоголем было очень проблематично, а до ближайшего населенного пункта было далеко. И мы с моим земляком, Вовкой Фроловым, выпили лишь по рюмке водки, и то тайком, спрятавшись где-то в автопарке - и все.

- Отношение к Вам со стороны офицеров и прапорщиков поменялось после вручения награды?

- Да, отношение изменилось. Потому что такого набора медалей не было даже у офицеров заставы.

- Сколько у Вас медалей?

- Две. У нас узбек-повар стоял на вышке на прикрытии и видимо кого-то засек, потому что сообщил оттуда: “Ашнак ходиль, вода пиль и опять уходиль!” Всех подорвали и на БТР отправили прочесывать прикрытие. А на нижнем Пяндже полоса прикрытия широкая, включает даже в некоторых местах озера, на которых мы ловили рыбу. Мы там по воде все пролезли, никого не нашли, даже следов. Зато устали как черти. А тут, по возвращении, сразу команда на построение. Построились. Начальник заставы говорит: “Ездили, искали, никого не поймали. Зато пришла медаль”. Все сразу заинтересовались: “Что за медаль? Кому? За что?” Оказалось, что это мне пришла медаль “За отличие в охране госграницы”. А потом, спустя месяц, пришла вторая медаль - “За боевые заслуги”.

- Как вас выводили из Афганистана?

- Мы выходили самыми последними, лишь только после того как в двенадцать часов дня Борис Громов сказал, что за его спиной ни одного советского солдата на афганской территории не осталось. И только после этого из Афганистана начали выходить пянджские, термезские, керкинские, тахта-базарские мангруппы. Всего на афганской границе было, кажется, шесть погранотрядов КСАПО, плюс приданные силы с китайской границы. К началу вывода все мангруппы были уже собраны и готовы к маршу. Сначала мимо нас прошли все наши мангруппы, а затем пришел и наш черед. С самого утра мы были готовы к выходу и до обеда занимались тем, что дополнительно проверяли технику и погруженное на нее имущество. Когда прозвучала команда на выход и для нас, сначала первыми пошло руководство мангруппы с подразделениями обеспечения, а вслед за ними двинулись и заставы мангруппы. Ничего мы не оставили в Афганистане, только окопы да пустые землянки. Нас специально предупредили: “Не вздумайте ставить растяжки”, хотя нам этого очень хотелось.

- При пересечении государственной границы была какая-нибудь проверка со стороны пограничных нарядов?

- Нет, никто не проверял нас. На этом участке был КПП второй линейной заставы и для такого потока техники и людей его просто открыли и все, запустив на территорию СССР безо всякой проверки. Проверяли нас уже потом, в Термезе, когда мы гоняли “безвозмездную помощь”. Причем, когда ехали туда, то почти не проверяли, лишь посмотрели у всех военные билеты, а вот когда возвращались, тут уж нам шмон устроили. Мы злились на погранцов: “Вы что, своих проверять будете что ли?” Те пыхтели в ответ что-то типа “Не суйте свой нос”, но под присмотром таможенников продолжали выполнять свои обязанности. Открыли одну из бочек для бензина, которую тащили на прицепе, а в ней у горловины висит мешочек с силикагелем, чтобы влага не собиралась. Ох, какой шум поднялся: “Наркотики везут!” Мы стали смеяться над ними: “Бездари! Да вы откройте каждую бочку и найдете по одному такому пакету!”

- Когда вам сообщили, что вам предстоит снова попасть на территорию Афганистана, вы сильно удивились?

- Безусловно, удивление было, но никто от поездки не отказывался.

- После вывода тот понтонный мост, по которому вы выходили, разобрали?

- Нет, он еще долгое время служил. Мы же по нему “безвозмездку” завозили на территорию Афганистана. Говорят, сейчас на его месте уже построен капитальный мост, железобетонный.

- Вас встречали так же торжественно, как Советскую армию?

- На самой границе нет. А вот в каком-то колхозе, куда мы проезжали вместо отряда, местные жители встречали нас хорошо: кричали, махали руками, бросали нам фрукты и лепешки. Для нас колхозниками на центральной площади кишлака были накрыты столы и всю нашу мангруппу накормили пловом. Поели, немного отдохнули и снова на марш, на Халкояр. Никаких корреспондентов и съемочных групп для нас, в отличие от Советской армии, подготовлено не было.

- После вывода вам был устроен досмотр?

- Обещали нам шмон, да. Но, когда мы въехали на территорию СССР, перед нами лишь выставили корыта, в которые мы выщелкнули содержимое всех четырех своих магазинов - и все. При этом с брони даже не заставили сразу снять ящики с запечатанными цинками и не выгружали боекомплект пулеметов БТР. Ящики потом все-таки куда-то сдали, а вот боекомплект так и остался в БТР, мы лишь только зачехлили башни машин. Поначалу ходили слухи, что мы свою бронетехнику будем перегонять в Хорог, то ли через Душанбинский перевал, то ли через Ошский. Говорили: “Готовьте технику, пойдем на Хорог”. Но спустя несколько дней в штабе посчитали это мероприятие нецелесообразным - техника заезженная, выдержит ли перевалы, и мы всю броню перегнали к себе в отряд, где их распределили по подразделениям.

- Перед тем как отправиться в Афганистан, вы получали новые машины. А старые БТР, которые там уже находились продолжительное время, куда отправили после вывода?

- Мы их отогнали на железную дорогу, там БТР грузили на платформы и везли на Украину в город Николаев, где они проходили капитальный ремонт. Боевое охранение эшелона, везущего бронетехнику, выделялось от Термезского отряда.

- Когда Вы переоделись из армейской формы в пограничный камуфляж?

- Это произошло уже когда я попал на заставу. В Хайратон мы ездили еще в армейских «варшавках» без знаков различия.

- Откуда уходили на дембель?

- С заставы, в ноябре месяце. Незадолго до этого начала работать “цыганская почта”: связисты, которые всегда были в курсе происходящего, нам сообщили: “Все, начали увольнять. В первую очередь увольняют тех, кто был на той стороне. Две партии уже уволили”. Наш начальник заставы собирался поехать в отряд, и мы с моим земляком Вовкой Фроловым к нему обратились с просьбой: “Товарищ старший лейтенант, узнайте там про нас, когда нам дембель светит”. Вовка все время на заставе служил, как пришел туда сразу после учебки. Но его однажды отправляли в командировку на ту сторону на заставском БТР, и поскольку он был прикомандирован к какой-то мангруппе, тоже считался участником. Через несколько дней начальник заставы возвращается и сразу к нам: “Все, собирайтесь. Пойдете в третью партию”. Хоть мы и мечтали поскорее уехать домой, но от такого внезапного известия нас обоих взяла оторопь: “Как так собираться? Мы же еще морально не готовы, да и неохота было расставаться со своими друзьями!” Спустя некоторое время все-таки пришло осознание этого факта, и мы отправились собираться. Китель и шинель для дембеля у нас уже были подобраны. Шинели в свое время мы надергали себе из тюков среди имущества перевозимой нами “безвозмездки”, нашили на них петлицы с погонами, отбили как следует.

- Проводы на заставе были как положено, по заведенной традиции?

- Да, нас посадили в машину, и ребята руками вытолкали ее за территорию заставы. Лишь выехав за ворота, водитель завел двигатель, и мы поехали, глядя, как наши сослуживцы, прощаясь, машут нам вслед руками. Мы заехали за систему, проехали вдоль границы и, возвратившись с участка границы через другие ворота, отправились в отряд. В отряде пробыли пару дней, пока нам готовили документы и рассчитывались с нами. Затем, проверив наш внешний вид, нас из отряда на автобусе отвезли в Душанбе на железнодорожный вокзал. Кто хотел побыстрее попасть домой, мог, доплатив небольшую сумму, обменять воинские требования на перевозку на авиабилеты. На вокзал прибыла офицерская опергруппа, которая, построив нас, сразу начала шмонать. Говорили, что первые две партии уволились крайне неудачно: напились, надебоширили, а кого-то даже посадили на окружную “губу”. Ходили даже слухи, что с парней за это посрывали награды и погоны и те уехали домой ни с чем. Поэтому нас напутствовали: “Смотрите, ребята, чтобы такого не повторялось и приехать домой без происшествий, ведите себя прилично”. Мы вчетвером отправились в какую-то привокзальную пельменную, взяли себе бутылку водки, посидели спокойно, выпили по рюмке. В Средней Азии с алкоголем в то время было гораздо проще, несмотря на то, что во всей стране был “сухой закон”. По нашему виду было вообще незаметно, что мы пили, поэтому решили взять несколько бутылок водки с собой в дорогу. Но возник вопрос: “Как ее пронести в вагон?” Перед посадкой в поезд наши отправляющие заставляли всех открыть дипломаты, чтобы убедиться в отсутствии алкоголя. Тогда я пошел, купил большой букет роз и отнес той женщине, которая нам продавала билеты на поезд: “Занесете нам в вагон водку?” Та согласилась, и мы поставили перед ней солдатский вещмешок, полный водочных бутылок. Она знала, на каких местах мы будем ехать, поэтому, пока мы открывали свои дипломаты, вещмешок с водкой уже ждал нас в нашем вагоне. В этот поезд набилось очень много дембелей из Термеза, из Хорога и других мест, поэтому ехать было весело. В Волгоград поезд “Душанбе - Москва” прибыл в половине седьмого утра, и когда все дембеля высыпали на первый перрон покурить, весь перрон был зеленым от такого количества пограничных фуражек. Основная масса дембелей ехала в Москву, чтобы оттуда разъехаться по всей европейской части СССР. Мы с Вовкой дошли до автовокзала, вместе с нами в Волгограде вышло несколько саратовских ребят. На автовокзале в это время отправлялся автобус на Саратов, поэтому мы, сначала проводив своих попутчиков, через полчаса поехали к себе в станицу Клетскую.

Прощай, Афганистан

- Спустя какое время родным стало известно, что Вы были в Афганистане?

- Сразу, как только шинель снял: награды все сразу сказали. Все, конечно, обомлели. У брата, который тоже служил водителем БТР под Кабулом с 1983 по 1985 годы, таких медалей не было - ему в свое время писали представления и на “Отвагу”, и на Красную звезду, но все представления где-то затерялись.

Интервью:	С. Ковалев
Лит. обработка:	Н. Ковалев, С. Ковалев