Грузинов Александр Иванович

- Родился я 4 сентября 1968-го года в хуторе Гуреев Дубовского района Ростовской области. Родители работали в совхозе “Восточный”: отец трактористом, мать прачкой. Нас было трое в семье: кроме меня еще два брата, один на шесть лет старше меня, другой на девять. Оба, как и я, отслужили в пограничных войсках - старший на турецкой, в Хичаури, средний на финской, в Алакуртти. Кстати, со средним братом мы оба окончили одну и ту же сержантскую школу в Пришибе.

- В армию идти хотели? Готовились к ней?

- Ну а как же! Целенаправленно, конечно, не готовился, специально для этого спортом не занимался. Но к тому, что придется идти служить в армию, был готов. Единственным моим желанием, еще с детства, было попасть на службу в пограничные войска, потому что по рассказам братьев я имел представление о том, как там служится, обо всех трудностях.

- После школы где продолжили учебу?

- Учился я прилично, у меня до восьмого класса не было троек. В комсомол в школе я не вступал, причем принципиально, хотя пионером был. Но и из пионеров меня тоже хотели исключить, потому что, когда умер Брежнев, я отказался стоять в почетном карауле у его портрета с траурной лентой, установленного при входе в школу. После окончания десятого класса никуда поступать не стал, а окончил курсы шоферов при СПТУ в селе Дубовском. Затем непродолжительное время поработал у себя в совхозе, сначала слесарем, потом шофером. После того как, завозя на ферму зерно, умудрился завалить кошару, за руль я больше не садился. (Кошара – помещение для содержания овец. Прим. ред.) У меня еще был друг, который незадолго до этого по какой-то причине ломом гонял по гаражу пришедших туда сотрудников милиции. В общем, и меня и его разбирали на общем собрании совхоза: “Вот какая растет молодежь! Один ломом милиционеров гоняет, другой кошары валяет”, но, благодаря директору совхоза Плахову, все обошлось без наказаний.

Из-за того, что я не был комсомольцем, в погранвойска меня не брали, по этой причине мне все-таки пришлось вступить в комсомол. Меня вызвали как-то в райвоенкомат на собеседование, а там сидит капитан-пограничник и рассказывает: “У тебя с личным делом все хорошо, не к чему придраться, биография отличная, братья оба пограничники. Но вот единственный минус - это то, что ты не комсомолец. А ведь погранвойска - это войска КГБ, а что за организация КГБ СССР - это ты и сам понимаешь. В ней состоят либо комсомольцы, либо члены партии”. “Ну что ж - говорю, - Если нужно, то вступлю”. Приезжаю домой и сразу к Маринке, которая была комсоргом. Она давно меня уговаривала вступить в комсомол, а я ей отвечал: “Не считаю себя достойным быть в первых рядах строителей коммунизма”. А тут сам приезжаю и говорю ей: “Все, я созрел, я готов”. В общем, в сентябре 1986-го повезли меня опять в район, там в райкоме вопросы разные задавали, спрашивали, как расшифровывается название, да сколько орденов у комсомола. В результате получил я комсомольский билет, который до сих пор у меня хранится, и 22 ноября 1986-го года был призван в армию.

Нас набралось всего шесть человек призывников и в военкомате приняли решение не везти нас в город Батайск, где находился призывной сборный пункт Ростовской области, а отправить добираться туда своим ходом. Поэтому в шесть часов вечера мы сели в рейсовый автобус, идущий на Ростов. В Батайске нас высадили, и мы пешком добирались до призывного пункта.

- С вами был сопровождающий из военкомата?

- Да, кто-то был, у него наши личные дела хранились. Хотя ни у кого даже мысли не возникало сбежать по дороге.

- У Вас уже была уверенность в том, что попадете в пограничные войска?

- Сомнения, безусловно, оставались. Нашу команду под номером 2320 сформировали сразу, но пришлось просидеть на призывном целых шесть суток в ожидании “покупателя”. Численность команды составила сорок три человека, что было очень немного по сравнению с численностями других команд, отправляемых с призывного пункта. Судя по четырехзначному номеру команды, мы были уверены, что нас отправят, скорее всего, в погранвойска, потому что у тех, кто уезжал служить в Вооруженные Силы команды имели пятизначную нумерацию, а у будущих моряков нумерация была трехзначной. Все эти шесть суток нас нужно было чем-то занять, поэтому мы не вылезали из нарядов. У нас уже не осталось ни денег, ни продуктов, привезенных с собой из дому. Всех, конечно, водили в город, где кормили в одной из столовых, но этой кормежки явно не хватало.

Однажды, возвратившись из столовой, мы слышим, как кто-то крикнул: “Команда 4320!” Мы тут же радостно откликнулись: “Здесь!”, рассчитывая, что за нами приехал “покупатель”, но в ответ услышали: “В наряд по кухне заступаете”. Нас повезли в столовую, там мы всю ночь мыли посуду и чистили картошку. Под утро возвратились на призывной пункт и успели немного вздремнуть, как нас разбудили и отправили на плац на общее построение. Стоим, высматриваем, кто из “покупателей” сегодня будет разбирать себе команды. В конце построения опять крикнули: “Команда 4320!” - “Здесь!” - “В наряд по кухне”. В следующий раз мы просто перестали отзываться, но это не спасало нас от кухни.

Наконец приехали и за нами. “Покупателей” было двое: капитан и сержант, и куда мы едем, они не говорили. Сначала мы приехали в Баку, а оттуда добирались до Джалалабада, где нас посадили в машины и отвезли в Пришиб. В разговорах с ребятами мы строили догадки, куда же нас везут. Все сходились во мнении, что в сержантскую “учебку” попасть никому не хотелось бы. В результате, попали мы именно туда. Когда все расселись в кузове, по краям уселись два сержанта со словами: “Вы едете в сержантскую школу. Вешайтесь!” Пришибская “учебка” всегда славилась в погранвойсках своими условиями. Многие, кто там побывал, не забудут, как во время занятий ползали по-пластунски через местное “поле чудес” с колючками, способными проколоть даже кирзовый сапог. Хоть “учебка” и готовила автомобилистов, но дрючили нас там, как в строевой. Зато никакой “дедовщины”, все было четко, по Уставу. Утром, совершая кросс, мы добегали до местных виноградников, а обратно возвращались, таща на себе по бетонной шпалере - столбу, к которому привязывался виноград. А в части из этих шпалер, укладывая их одну рядом с другой, делали дорожку. Азербайджанцы, конечно, ругались, пытались нас догнать, но пограничника попробуй догони!

- Кого готовила “учебка” кроме автомобилистов?

- Когда там служил мой брат, там были связисты, а когда пришел служить я, то она была уже исключительно автомобильной. В “учебке” было три роты, две из которых готовили командиров автоотделений и одна рота, в которую я попал, готовившая командиров ремонтных отделений. В каждой из рот было по сто человек личного состава. Там же, рядом, находился и учебный пункт местного Пришибского погранотряда.

- Во время прохождения обучения поднимался вопрос отправки в Афганистан?

- Нет, эта тема не поднималась. Более того, мы на тот момент даже и не знали, что пограничные войска находятся на территории Афганистана и принимают участие в боевых действиях, в 1986-м году это не афишировалось.

Конечно, сержанты в “учебке” баловались неуставными взаимоотношениями, но не все и не со всеми. У нас был замкомвзвода, сержант, который пошел на службу после всевозможных отсрочек и которому на тот момент уже было лет двадцать пять, не меньше. Он закончил сержантскую школу и его оставили там курсовым сержантом. Так вот он старался следить за дисциплиной и не позволять другим сержантам вольностей. Если он узнавал, что кто-то из них начинал кого-то прижимать не по Уставу, то сам принимался за воспитание этих сержантов. Кормежка в этой школе сержантского состава была отличной. Если полагалось накрывать стол на десять человек, то там было накрыто именно на десятерых, а не меньше. Хлеб обязательно на столе и белый и черный, масло полагалось каждому. За столом сидели все вместе с сержантами, они ели то же, что и мы.

Курс обучения занял полгода, нас выпустили в званиях младших сержантов, вручив всем по результатам проверки знаки «Специалист 3 -го класса» и “Отличник Советской Армии” (или “шуруп”, как он назывался в погранвойсках). Эти знаки, в совокупности со знаком “Воин-спортсмен”, имели неофициальное название “шуруповский ряд”. Нам объявили, что наша ремонтная рота - единственная в Союзе, готовящая командиров ремонтных отделений для погранвойск, поэтому распределение из “учебки” происходит по всем пограничным округам, даже в отдельный арктический отряд, куда попасть никому не хотелось. По слухам, которые стали просачиваться из штаба, меня должны были направить в Среднеазиатский пограничный округ, на афганскую границу. Честно говоря, ехать туда мне было страшновато, потому что рядом шла война.

Нас, бывших курсантов, из Пришиба привезли в Ашхабад на гарнизонную линейную заставу, служившую пересыльным пунктом, и где “дедовщина” просто процветала. По прибытии туда у нас произошел конфликт с местными “дедами”, поэтому уже на следующий день всех по-быстрому раскидали по пограничным отрядам округа. Из всей нашей группы нас двое попало служить в Тахта-Базарский пограничный отряд, который был первым на афганском участке Краснознаменного Среднеазиатского пограничного округа. После нашего отряда шли участки Керкинского, Московского, Пянджского и других отрядов. Первая застава нашего отряда стояла на стыке трех границ: Советского Союза, Афганистана и Ирана.

Колонна пересекает государственную границу СССР

По прибытию в отряд меня сразу направили на учебный пункт курсовым сержантом. Это был обычный учебный пункт, находившийся непосредственно в отряде, и я три месяца учил майский призыв всем премудростям службы: строевая подготовка, тактика пограничных войск и прочие науки. Большей частью они, конечно, писали конспекты, чем занимались практическими занятиями. Этих ребят потом отправляли служить на заставы, где они на месте обучались всему необходимому. Казармы, в которых размещался учебный пункт, представляли из себя бывшие конюшни тридцать седьмого года постройки. Потолки и окна в этих зданиях были высокими и, как только начинал дуть “афганец”, пыль снаружи задувалась в помещение и не давала нормально дышать. Кстати, когда начинался “афганец”, в учебном пункте официально подавалась команда “отбой” и все ложились по кроватям, укрываясь с головой простыней, а лучше двумя. Кто-то спал в это время, а кто-то просто лежал, потому что, несмотря на закрытые окна и двери, в казарме в это время пыль стояла стеной. Спустя примерно час ветер прекращался и пыль в казарме начинала плавно оседать на пол. Затем поступала команда “подъем”, резким движением простыни с себя сбрасывалась песчаная гора, и народ начинал отплевываться, попутно извлекая песок из ушей.

После выпуска из учебного пункта я должен был, как ремонтник, продолжить службу в роте ОРТМ (оружейные ремонтно-технические мастерские - прим.ред.), но почему-то все поменяли и меня перевели в роту подвоза, поскольку водительское удостоверение у меня имелось. В роте меня встретили нормально, так как я к тому времени отслужил уже почти год, несмотря на то, что мои “деды” там еще дослуживали. Их призывали тоже после различных отсрочек, поэтому в большинстве своем они были гораздо старше меня, с законченным высшим образованием, у некоторых даже уже имелись дети. Я, молодой сержант, поначалу не понимал, как мне ими командовать, но затем оказалось, что служба в роте была старослужащими прекрасно налажена, они лишь изредка помогали мне своими советами.

- Прибыв в отряд, какую-то информацию по ситуации на границе с Афганистаном уже успели получить?

- Конечно, количество полученной информации в отряде и в Пришибе - небо и земля. Информацию о нарушениях государственной границы или их попытках в Пришибе нам доводили в сводках и количество нарушений составляло пару раз в неделю. В Тахта-Базаре же, как развод, так о нарушениях вообще ни слова. Оказалось, здесь нарушения настолько обыденное дело и происходят по нескольку десятков или сотен раз в день, что о них попросту решили не сообщать. Государственная граница пролегала по пустыне Каракумы, сработки системы, которая была установлена там лишь в конце 70-х годов, происходили каждый день. Фланги у наших застав были по тридцать километров в каждую сторону, но на участках застав от первой до восьмой с вышки зачастую был видно стык с флангом следующей заставы. А вот с девятой заставы и далее начинались уже сопки. Наряды всегда выдвигались на машинах, охрана границы была довольно мобильной.

- Кто в основном нарушал госграницу? Местные жители?

- Да там и душманы ходили туда-сюда, чтобы путь срезать. Их либо наблюдатель с вышки замечал, либо разведка сообщала: “В сторону границы движется группа вооружённых людей в количестве десяти - двенадцати человек”. Наряд тут же садился в машину и мчался на тот участок. В боестолкновения вступали не всегда, иногда достаточно было просто обозначить себя, чтобы душманы изменили свой маршрут. Иногда вспыхивали перестрелки, но довольно слабые, без кинжального огня. Но это действия линейных застав, которые с нашей территории стояли по линии государственной границы СССР. А на противоположной стороне границы находились и действовали пять мангрупп нашего отряда. Впоследствии я узнал, что под вывод из Тахта-Базара на территорию Афганистана ввели еще одну, шестую, мангруппу. И количество рот подвоза ближе к выводу войск тоже увеличили - наша рота получила наименование “рота подвоза один”, а вторая, соответственно, стала “ротой подвоза два”. Мой товарищ Димка, который служил в “роте подвоза два”, должен был уйти на дембель вместе со мной в декабре, однако его “дембель” задержали на три месяца и Димка, вместе с мангруппой, вышел из Афганистана лишь шестнадцатого февраля. Вернулись они в Союз, а там по телевизору везде генерала Громова показывают, который два дня назад заявлял, что после него в Афганистане не осталось ни одного советского солдата. Все наши смеялись, когда смотрели этот репортаж, ведь на территории Афганистана еще оставались наши мангруппы и ДШМГ.

- Чем занималась рота подвоза Тахта-Базарского погранотряда?

- Перевозкой грузов на территорию Афганистана. Если нужно было отвезти грузы на линейные заставы на территории Советского Союза, то для этого использовалась авторота отряда. Иногда, если сил и средств автороты не хватало, то задействовали и нашу роту подвоза. Но основной задачей для нас являлось снабжение наших пяти мангрупп, и мы постоянно ходили колоннами туда-сюда, возя грузы. Вернемся в отряд, перекурим, отдохнем, помоемся, побреемся и снова в дорогу. Обычно перерыв между рейсами составлял пару дней, хотя иногда приходилось сидеть в отряде и целую неделю.

Колонна с грузом

Когда мои “деды” начинали служить, у них были еще ЗиЛы “стотридцатьпервые”, а мы уже ходили в колоннах на дизельных УРАЛах. Чтобы попасть в самую дальнюю мангруппу, которая разместилась в кишлаке Карабаг, нужно было сначала проехать длительный путь по территории Союза до тринадцатой заставы, на участке которой были ворота в системе инженерного заграждения для пропуска транспорта. И если раньше им на “стотридцатьпервых” до ММГ приходилось добираться неделями, то мы на своих УРАЛах делали это за три дня. Мощность у автомобилей разная, поэтому и время в пути сократилось почти вдвое.

- Какие грузы возили на территорию Афганистана?

- В основном мы возили боеприпасы. Иногда возили дрова и прочую гуманитарную помощь братскому афганскому народу - простыни, пододеяльники, наволочки, тапочки, различные ткани. Еще возили зерно в мешках и раздавали его прямо с машин.

- Кто принимал все эти грузы?

- Там все было организовано как надо. Поскольку доставкой занимались пограничные войска, принимали грузы на той стороне или представители особого отдела или офицеры разведки, которые работали с местным населением. Например, когда приезжали в Калай-Нау, привозя для афганского госпиталя постельное белье, там нас встречал местный актив. Зерно мы в сопровождении офицера разведки привозили в определенный кишлак и там он раздавал его нужным людям. Разведчик подсаживался к нам в колонну либо еще на заставе, либо прибывал с боевой группой, которая выделялась из состава мангруппы для встречи и сопровождения нашей колонны. Боевая группа прибывала на БТРах или БМП, разбавляя своей бронетехникой нашу колонну, например, через пять грузовиков. На броне обязательно сидели ребята с мангруппы, такие же пограничники, как и мы, даже одного призыва - в основном курские, саратовские, воронежские. В отряд сначала был большой призыв из этих областей, а потом стали приходить татары и таджики.

- Кто занимался разгрузкой машин?

- Когда привозили что-то в мангруппу, то машины разгружались личным составом мангруппы, а когда везли что-нибудь афганцам, то там уже разгрузкой занимались они сами. Часто для этого привлекались бойцы афганской армии, так называемые “сарбозы”. Они, конечно, те еще вояки. Пока наши подразделения там стоят, стоит и афганская армия, стоит нашим только уйти оттуда, как афганцы тоже исчезают и появляются уже в составе банд со своим оружием.

Афганские солдаты (сарбозы)

- Где обычно боевая группа встречала колонну?

- Сразу на границе. Систему пересекли, доходим до погранзнака, а там уже стоят наши, встречают. Как только заезжали на территорию Афганистана, тут же переходили под охрану бронетехники, прибывшей от мангруппы. Колонна делала остановку, в ней расставляли бронетехнику - и в путь, на мангруппу.

- Какие типы боеприпасов возили в мангруппы?

- Да практически все: снаряды, патроны, мины 82-мм и 120-мм. Очень часто возили реактивные снаряды для системы “Град”. В кузов УРАЛа как раз укладывалось сорок ящиков с эрэсами, а этого хватало на один полноценный залп.

Кроме боеприпасов мы развозили и продовольствие, причем не только нашим мангруппам, но и афганцам. Например, у нас в рационе практически не было свежей картошки, в гарнизоне использовали только сушеную, которую есть было невозможно, а в Кайсар и Карабаг возили консервированный картофель в больших пятилитровых жестяных банках. Мы думали, что в этих банках комбижир везем, а открыли как-то одну и удивились: “Мы там сушеной питаемся, а им консервированную везем”. Конечно, консервированная картошка на вкус тоже не то, что свежая, но по сравнению с сушеной гораздо лучше. Вот на заставах, где по тридцать человек, и даже в мангруппах, где по триста человек, повара ухитрялись даже сушеную картошку приготовить более-менее съедобной, с тушенкой, однако в отряде, где готовилась пища на три тысячи человек, у поваров получалось что-то абсолютно несъедобное. Мы видели, что в гарнизоне выдавался еще и яичный порошок, но до солдатского котла он никогда не доходил, видимо делился еще на подходе.

Пограничники раздают афганцам продовольствие

Перед тем, как уйти в колонне на мангруппу, нам выдавался сухой паек, но на него нормально не проживешь, брюхо постоянно что-то просило. Поэтому перед отправкой нами совершался ночной набег на столовую, где мы брали все продукты, попавшие под руку - хлеб, чай, масло. Особенно ценилась сырая картошка, которую привозили очень редко и исключительно для офицерской столовой. Во время пути в колоннах, мы себе готовили сами. Вкусно все было! Варили рис, горох или перловку, добавляя туда тушенку. Если удавалось спереть на кухне свежей картошки, то вообще красота - можно было приготовить суп. Кулинарных талантов среди наших ребят хватало, я сам там даже пирожки с рисом жарил на противне, который мы тоже из столовой забрали.

- Из скольких машин обычно формировалась колонна?

- По-разному. Обычно колонны формировались по взводам. В роте первые два взвода были укомплектованы грузовыми автомобилями, а третий взвод был бензовозным. Например, дают команду: “Идет первый взвод”, а это значит, что в колонне будет двадцать машин. Иногда могли добавить машины из других взводов и тогда их общее количество увеличивалось до тридцати. Например, наливники-бензовозы ходили в каждой колонне постоянно.

- Наливники тоже были на базе УРАЛов?

- Да, только их машины были карбюраторными.

- Как решался вопрос с топливом во время пути?

- Так рядом же были наливники, заправленные кто бензином, а кто солярой. Одни, допустим, везут топливо для мангруппы, а другие идут в колонне в качестве нашей “канистры”, заправляя не только нас, но и подъехавшую бронетехнику мангруппы - солярой заправляли БМП, а бензином БТРы.

- С какой периодичностью ходили колонны для снабжения мангрупп?

- Никакого расписания не было, бывало, что вечером только приехали в отряд из Кайсара, а на вечерней поверке объявляют: “Завтра столько-то машин нужно в колонну на Карабаг”. А если говорить о периодичности снабжения какой-то определенной мангруппы, то все происходило по заявке, поданной непосредственно командованием мангруппы. Те же снаряды, тот же уголь, дрова или солярку везли в мангруппы по мере необходимости, когда у них запасы всего этого начинали подходить к концу.

- Где брали дрова в условиях пустыни?

- Их откуда-то привозили, ведь страна у нас большая. Это были даже не дрова, а бревна, которые мы грузили в кузов и везли. В дрова они превращались уже в мангруппах, где их пилили и кололи. Кстати, бревна у нас считались самым опасным грузом, потому что их в кузове никак не закрепить и при резком торможении бревно могло прилететь тебе в кабину. Мой УРАЛ считался строевым и предназначался для перевозки личного состава, поэтому доски у его бортов были очень слабыми и не могли остановить стремительно движущееся бревно.

Грузинов А.И. у своей машины

- Как распределялось, чью машину чем загружать?

- Груз по машинам мы распределяли сами. Командир роты или старший колонны лишь давали команду под загрузку, например: “Три машины завтра на ПУЦ минами грузиться, четыре под эрэсы, пять под загрузку углем, шесть машин под дрова”. Артсклады были вынесены с территории отряда и находились рядом с полевым учебным центром, поэтому загружаться боеприпасами мы ездили туда. Кто моложе, тому доставался груз похуже, при этом против заведенных правил никто никогда не возражал и их не оспаривал. Дембеля обычно старались грузиться углем, потому что тот не требовал крепления и водитель знал, что его груз в три - четыре тонны никуда из кузова не денется. Для перевозки угля борта УРАЛов дополнительно закрывали досками, чтобы из кузова ничего не сыпалось. Конечно, в УРАЛ можно было бы и десять тонн угля насыпать, а с тремя тоннами он вообще шел легко, безо всяких усилий. Чтобы кто-то из “дедов” взялся везти дрова - это было редким исключением. Обычно везти дрова соглашались лишь когда весь груз колонны составляли снаряды для “Градов” и дрова. В этом случае, конечно, дембель отдаст предпочтение дровам, как грузу, потому что завтра ему домой отправляться и не хотелось излишне рисковать своей жизнью. Если подорвется на мине машина, груженая дровами, то от взрыва лишь бревна разлетятся, а если та же машина будет загружена эрэсами, то от водителя ничего не останется, домой отправить просто нечего будет. Перед началом движения колонн нам офицеры ставили приказ на выдвижение: “Приказываю совершить марш по маршруту Управление пограничного отряда Тахта-Базар - мангруппа, например, Калай-Нау”, и затем начинали давать указания каждой группе водителей: “При обстреле водителям бензовозов занимать оборону вдали от своих машин, водителям бортовых машин занимать оборону возле левого переднего колеса”. Это для того, чтобы сразу, как отстрелялись, садиться в кабину и быстро уезжать с того места. Мы как раз были загружены эрэсами и полюбопытствовали: “Товарищ майор, вопрос можно? А нам, везущим снаряды для эрэсов, где оборону занимать?” Майор постоял, посмотрел на нас, а затем засмеялся: “А вам даже прятаться никуда не надо!”

Отдается приказ на совершение марша

- Старшими колонн ходили только офицеры вашей роты?

- Да, в основном это были наши офицеры - командир роты и замполит. Кроме офицеров старшими колонны ходили прапорщик, командир третьего взвода, и сержант - сверхсрочник, который командовал первым взводом. Но кроме них в колонне пассажиром мог ехать и любой другой офицер, которому по каким-то делам нужно было попасть в ту или иную мангруппу.

- Почему в роте взводами командовали прапорщики и сержанты?

- Не хватало офицеров. Я и сам как сержант одно время исполнял обязанности командира взвода. Меня даже в военном билете в звании повысили, когда перед дембелем в 1988-м году давали последнее звание, ошибочно записав в графу “командир взвода, старший прапорщик”. Правда потом заметили оплошность и поверх этой записи написали “командир отделения”. Вот так я, прыгнув через звание, вместо старшины побыл старшим прапорщиком.

- Как обстояло дело со снабжением запчастями?

- Запчасти и масло приходилось выпрашивать у командира роты. К нам пришел в роту старший лейтенант Ржевский, человек, мягко говоря, неприятный. Отправляет он меня в колонну, а я ему говорю: “Взводу масло нужно менять, а масла нет”. Ржевский отвечает: “Ничего, сходите, а потом поменяете”. Я сказал, что не поеду, что если не поменяю масло и фильтр, то в этих песчаных условиях просто угроблю машины. Мои убеждения на командира роты не подействовали и масла он отказался давать. О моем отказе ехать узнал зампотех отряда подполковник Белокрылов, имевший среди солдат прозвище “Бамбула”. Видимо, Ржевский ему об этом доложил, но по-своему. Зампотех пришел в роту, я ему рассказал, все как есть, и он обратился к командиру роты: “Товарищ старший лейтенант, а почему не меняете масло?” Ржевский стал ему что-то рассказывать о том, что техники не привезли масло. Белокрылов спрашивает меня: “Сержант, в колонну сможете сходить? На замену не смогу, но на доливку я лично найду вам масло”. Раз подполковник просит, отказать ему нельзя. В общем, сходили, все нормально. На следующую колонну Ржевский мне попытался всучить автомобильное масло, но я ему сказал, что лить это масло в дизельный двигатель не хорошо. Пришлось опять вмешиваться зампотеху. Я попросил письменный приказ на участие машин взвода в колонне, чтобы снять с себя ответственность за возможный причиненный материальный ущерб: “Если что-то случится, командир роты окажется не при делах и будет валить на меня, что это я залил автомобильное масло. Вы же, как офицер офицеру, поверите ему, а не мне”. В тот день мы так и не поехали, колонна пошла лишь через два дня, когда все-таки нашли необходимое масло и его поменяли во всех машинах взвода. Если срочно нужны были какие-то запчасти, а их не имелось в наличии, ездили на ПУЦ, где стояли старые БТРы и автомобили, уже не пригодные к использованию, и с них снималось все, что возможно. Иногда что-то приходилось воровать, тайком снимая с автомобилей автороты. В свою очередь, и бойцы автороты норовили что-то скрутить с машин нашей роты подвоза. В общем, выкручивались как могли.

- За несвоевременный выход колонны командиру роты полагалось наказание?

- Не могу ничего сказать. Ржевскому, наверное, ничего не полагалось, потому что у него где-то в столице была своя “волосатая рука”. А решение на движение колонн принималось даже не в отряде, а в округе. Отряд был лишь исполнителем распоряжений, поступивших из округа, а порой и из Москвы. Ребята из мангрупп рассказывали, что, когда их обстреливали “духи”, им приходилось запрашивать разрешение открыть ответный огонь. Сначала они запрашивают отряд, тот, в свою очередь, запрашивает округ, а округ связывается с Москвой. И все это время наши сидят под обстрелом. Поэтому решение об открытии огня на свой страх и риск самостоятельно принимал начальник мангруппы - “начман”. В Кайсаре, куда мы часто ездили, начманом был майор Максимов, или, как его называли, “вечный майор”. Это был замечательный офицер! Кайсарская мангруппа под его командованием была самой воюющей, ей частенько перепадало от “духов”, но при этом она имела меньше всего потерь. Начман, при начале обстрела, сразу же открывал ответный огонь, а лишь затем, после того как всех “успокоил”, докладывал и спрашивал разрешения. В районе Кайсара постоянно кружилось несколько банд, порой их было около десятка, и со всеми Максимов поддерживал нормальные отношения: “нас не трогают - мы их тоже не трогаем”. Однажды, когда мы были в Кайсаре, две банды схлестнулись между собой с использованием минометов. Мы сидели, а “духовские” мины летали через наши головы. Вся эта дуэль надоела начману: “Промажет ведь когда-нибудь, гад, и мина упадет прямо к нам”. Он вышел наружу и, матерясь, приказал: “”Грады” к бою!” Расчеты выгнали установки из капониров и развернули в противоположные стороны. Максимов говорит, указывая рукой в стороны, откуда велся минометный огонь: “По четыре выстрела туда и туда. Залп!” У ребят все ориентиры уже были пристреляны, поэтому эрэсы ушли сразу. Отгудели разрывы где-то вдалеке и через некоторое время наступила тишина, мины больше не летали. Так майор Максимов “помирил” обе стороны. В Кайсаре стояла мечеть, у которой был разбит купол. Это лично Максимов расстрелял ее из БМП, уничтожив сидящего в ней снайпера. “Душманы” знали, что нам нельзя обстреливать культовые религиозные здания, поэтому снайпер залез на купол мечети и стрелял ночью по мангруппе. Выйдет боец из казармы на улицу по нужде, “дух” видит свет открывающейся двери, и стреляет. Благо, что никого не убил, а только ранил. Начману это тоже надоело, он сам лично выгнал БМП и с двух выстрелов разворотил купол вместе с сидевшим там снайпером. Больше оттуда никто не стрелял. Конечно, по этому поводу были жалобы местных старейшин, но Максимов все недовольства умело гасил, оказывая им помощь и делясь продуктами, бензином, соляркой.

Мечеть в кишлаке Кайсар с разбитым куполом

- У тех ребят, кто встречал на территории Афганистана вашу колонну, везущую продовольствие, была возможность разжиться для себя ящиком тушенки и других консервов?

- А зачем им это? Ведь мы и так везли все эти продукты для их мангруппы. Не знаю, может в других колоннах им это и позволялось, но у меня никогда ящики не тягали. Мы сами, когда грузились на складе в отряде, то обязательно старались чего-нибудь лишнего дернуть себе или для ребят. Но там это сделать было трудно, начальник продсклада, прапорщик, строго следил за тем, что выносится из склада.

Майор Максимов у Града

Наш пограничный отряд находился в поселке городского типа Тахта-Базар, а в нескольких километрах находилась железнодорожная станция Тахта-Базар, куда прибывали цистерны с топливом - бензином, соляркой, авиационным топливом для вертолетов. Наливники ездили туда, заправлялись и перевозили топливо в емкости, расположенные рядом с полевым учебным центром. Там оно сливалось и хранилось до тех пор, пока колоннами не доставлялось в мангруппы.

- Вертолетное топливо тоже доставлялось вами в Афганистан?

- Нет, его возили только в отряд и иногда на линейные заставы. Мангруппам вертолеты не придавались, поэтому они базировались в отряде, где их заправляли и обслуживали. Вертолеты могли по каким-нибудь делам летать в мангруппы, где были оборудованы вертолетные площадки, например, доставлять туда ДШМГ. “Дэша” нашего отряда хоть и располагалось в отряде, но их постоянно то по различным мангруппам разбрасывали, то они самостоятельно где-то по караванам работали. Они работали по-своему, об их деятельности мало кто в отряде знал. Несколько раз ДШМГ сопровождала и наши колонны. Например, когда мы ходили в Кайсар, где на тот момент было очень хреново и у ребят уже закончились эрэсы, “дэша” сидели на сопках на нашем пути. Там в одном месте был участок, где дорога выходила из сопок и оказывалась на открытой местности, которую активно простреливали “духи”. Всей колонне пришлось остановиться. Чтобы нам проскочить к ребятам и привезти им так необходимые им реактивные снаряды, нужно было нескольким машинам, загруженным ящиками с реактивными снарядами, успеть пересечь эту открытую местность. Старшей колонны, замполит роты старший лейтенант Якунин, сказал: “Я вам приказать не могу, но двигаться вперед надо. “Дэша” и боевая группа гарантируют, что своим огнем подавят «духовские» огневые точки и удержат их до тех пор, пока вы пройдете к мангруппе, разгрузитесь и возвратитесь обратно”. И правда, мы смогли проскочить и разгрузиться. Реактивные снаряды буквально сразу из машин заряжались в установки и “Грады” начинали вести огонь по позициям, откуда обстреливали мангруппу. А затем, после того как выбили “духов”, пошла и остальная колонна.

- Сколько по времени занимал путь по территории Афганистана?

- Мангруппы находились на расстоянии до ста километров от границы, поэтому обычно на это уходил световой день. Мы прибывали на линейную заставу, где нам нужно было через ворота пересечь границу и рано поутру отправлялись в путь. Прибыв в мангруппу, там ночевали, и утром возвращались обратно. Ночью мы находились в пути только пару раз. Однажды мы шли к кишлаку Карабаг и ночь была настолько темной, что кому-то из солдат приходилось идти впереди, указывая дорогу. Другой раз шли с Кушки и тоже на Карабаг, но в тот день вместе с нами двигалась колонна афганской армии. Не знаю, откуда шла эта колонна, но ее во время пути постоянно долбили “духи” и они, видимо, решили соединиться с нашей колонной, поскольку у нас имелось боевое сопровождение. Смешивать две колонны мы не стали, лишь шли рядом с афганцами. «Сарбозам» нужно было куда-то в сторону Герата, а с Кушки это было делать удобнее, потому что до самого Герата шла “бетонка” и можно было двигаться быстро. Несмотря на то, что они шли по “бетонке”, а мы рядом по грунтовке, набрать скорость их колонна так и не смогла. Афганские машины поражали своей пестротой и необычностью. Например, их “наливник” представлял собой какую-то мощную иномарку с установленной на ней цистерной, размерами почти с железнодорожную. “Наливник” постоянно опрокидывался набок, и колонна делала остановку, чтобы его снова поставить на колеса.

Вынужденная остановка

- Как поступали с машиной, если она выходила из строя во время движения колонны?

- Пытались произвести ремонт на месте, а если такой возможности не было, то другой машиной брали ее на жесткую сцепку и тащили до расположения мангруппы. Если и там ремонт был невозможен, то обратную дорогу она проходила также на жесткой сцепке. Бросили машину лишь однажды и то только потому, что возникла безвыходная ситуация из-за раздолбайства. Мы шли в соседний Керкинский отряд и двое водителей погнались с сопки наперегонки, но на их пути оказалась промоина. Одна из машин попала в эту промоину и ей отрвало передний мост. Перед этим еще застучал мотор у одного из УРАЛов. И получается, что одна машина стоит с мостом, но без двигателя, а другая с двигателем, но без моста. Пришлось по-шустрому снимать с одной машины двигатель и ставить его на другую. За ночь успели поменять двигатель и пошли дальше, а УРАЛ без моста бросили у сопки. Поскольку он остался в зоне ответственности Керкинского погранотряда, забирать его не стали, командир сказал: “Спишем на боевые потери”.

Между сопками

- Когда вы прибывали в мангруппы, где вы ночевали?

- В своих машинах, жилья нам никто не предоставлял. Хотя мы ходили там в баню, и ребята кормили нас в столовой. У нас у каждого в кабине имелся спальный мешок, а иногда, словно в гамаках, спали сверху на тентах своих машин между установленных дуг.

- Защиту кабины усиливали?

- Только бронежилет на двери висел, и все. Но это была, скорее дань моде, чем реальная защита, ведь в окне ты был весь как на ладони.

- Обстрелы колонн часто случались?

- Я дважды попадал под обстрел: когда в Кайсар ходили и когда по дороге в Карабаг у нас подорвался бензовоз. У нас всегда был приказ идти след в след, потому что “духи” ставили мины, особенно там, где броды через реки. На нашем пути как раз попалась одна такая небольшая речушка, но саперы прощупали ее дно, и все прошли. Прошли уже практически все грузовики, намесили грязи и другим пришлось проходить брод уже каждый по своей колее. Один из молодых бойцов, белорус по фамилии Вобликов, на наливнике с бензином решил все-таки пойти по общей колее, но застрял в ней и его безуспешно пытались вытащить. Мы, те кто уже прошел на своих машинах через брод, стали под сопкой. Вместе с нами через речку прошел и один из бензовозов, который заправлял бензином сопровождающие нас БТРы. Попробовали застрявшую машину вытащить своими силами, но лишь поотрывали ему крюки и бампер. Потом решили перекачать часть бензина из застрявшего УРАЛа в другой, в котором бензина уже оставалось половина цистерны. Тот подъехал, скачал бензин и облегченную машину все-таки выдернули из грязи. Загруженный наливник стал возвращаться обратно к тому месту под сопкой, где стоял раньше. В том месте, где дорога делала плавный поворот, огибая сопку, бензовоз Вобликова левым средним колесом наехал на пластмассовую мину-“итальянку”. Никто даже и не заметил, когда “духи” успели закопать ее на дороге. Если можно так сказать, бензовоз взорвался настолько удачно, что даже не загорелся и Вобликов, которого взрывной волной выбросило из кабины, остался жив. Взрывом разнесло ступицу колеса, один ее кусок пробил бочку и бензин, не загоревшись, просто вытек на землю. Второй кусок ступицы пробил кабину как раз на уровне головы водителя, правда, спустя доли секунды после того, как сам водитель оказался на земле. К лежащему сразу бросился медик из состава мангруппы, но водитель встал и сказал, что с ним все в порядке. Стали вызывать борт для эвакуации пострадавшего от взрыва Вобликова, но тот был категорически против: “Не хочу в госпиталь. Не поеду, не отправляйте меня”. Когда его стали спрашивать, почему он отказался, Вобликов отвечал: “Мне там сделали бы запись, что у меня была контузия. Потом трудно было бы на “гражданке” устроиться куда-нибудь на работу. Я знаю многих ребят, которые пришли из Афгана не имея даже ранений, но при приеме на работу начальство в военном билете видело отметку о перенесенной контузии и сразу говорило: “Извини, брат, ты нам не подходишь””. Все с ним согласились, но в госпиталь Вобликова все-таки отправили.

- Что стало с автомашиной, подорвавшейся на мине?

- Разбитый мост привязали тросами, чтобы он не мотылялся, за руль сел другой парень и машина, где своим ходом, а где на сцепке, доехала до мангруппы.

- Саперы при прохождении колонн использовались?

- Обязательно. Это были мангрупповские саперы и они шли вместе с нами в колонне. Дорогу они обследовали не везде, а только на определенных ее участках, которые считали необходимым проверить. Какой-то участок они позволят пройти нормально, не сбавляя скорости, а на каком-то скажут остановиться и выйдут вперед, проверять колею с помощью собак или щупами. Точно так же поступали и когда мы отправлялись в обратный путь, поскольку боевая группа сопровождала нас до самой границы.

- Постоянно приходилось двигаться по бездорожью?

- Там дорог не было, лишь на ровном месте прямые колеи, накатанные колесами наших машин. Между крутыми сопками дороги начинали петлять, потому что по-другому там и не проехать.

Дороги Афганистана

- Решение о том, каким маршрутом идти колонне, принимал старший колонны?

- Нет, мы шли туда, куда нас вела боевая группа, потому что они лучше нас знали участки своей ответственности. Они были в курсе, где стоят мины и где их могли поставить, какой кишлак мирный, а в каком сидят душманы. Обстановку они знали хорошо, наша разведка там работала здорово. У нас в роте служил один парень, а затем его перевели водителем в разведку. Днем он спал, а ночами на УАЗике возил через границу и обратно офицеров разведки. Они приезжали на одну из линейных застав, там им открывали ворота, и они уезжали в какой-нибудь из афганских кишлаков, на окраине которого разведчики спешивались и уходили. Спустя некоторое время они возвращались: “Все нормально? Тогда поехали обратно”. В один из таких выездов он не доехал обратно, подорвавшись на мине уже на территории Союза, в промежутке между линией государственной границы и системой инженерного заграждения. Оба, и водитель, и офицер-разведчик, получили ранения: офицеру оторвало ногу, а водитель, парнишка из Татарии, лишился стопы. И этот худой мальчишка, сам без стопы, бросив поврежденный УАЗ, тащил на себе потерявшего сознание разведчика до самой системы. Добравшись до колючки, он соединил нити, сделав сработку системы и дождался прибытия тревожной группы. Офицер впоследствии умер, а жизнь водителя врачи сумели спасти.

- Чем был вооружен водитель во время выхода колонны?

- При себе всегда был автомат АКС и 120 патронов к нему в четырех магазинах. И все, больше не полагалось по Уставу. Но, конечно же, каждый водитель брал у ребят из встречающей нас боевой группы немного боеприпасов “для себя, на всякий случай”. Мы их просили: “Мужики, дайте пару пачек патронов”, а они в ответ открывали ящик и бросали нам с БТРа целый цинк: “Нате, держите!” Правда, когда возвращались назад, все неизрасходованные дополнительные боеприпасы приходилось выбрасывать, чтобы с ними не заезжать на территорию Союза.

- А гранаты вы у боевой группы брали?

- Я с гранатами дела не имел. За других ребят не скажу, но я ни у кого из них гранат не видел.

- Какие-нибудь товары удавалось контрабандно провезти на территорию Союза?

- Там, где стояли наши мангруппы, были настолько бедные кишлаки, что там просто нечего было купить. Да, к тому же, Особый отдел за этим очень сильно следил. В одном из рейсов получилось так, что в Афганистан мы заходили через линейную заставу, а обратно возвращались через Кушку, где на КПП вместе с таможенниками несли службу ребята из нашего отряда. Сделали остановку, а таможенники стали проверять машины и все полагающиеся сопроводительные документы с декларациями. Один из них мне говорит: “Открывай капот”, а в это время мимо с автоматом проходил наш боец, который увидев меня, в х/б без погон и шеврона, поинтересовался: “Ты же из Тахта-Базара?” И получив утвердительный ответ, сказал таможеннику: “Михалыч, не ищи ничего, Это же наши, погранцы. Они если захотят что-то спрятать, ты сроду у них ничего не найдешь”.

Отвозили мы как-то “гуманитарку” и, после пересечения системы на участке восьмой заставы, девять наших машин, разгрузив прямо на землю и развернув, срочно отправили грузиться минами, видимо где-то их очень сильно не хватало. Если после Кушки пересечь реку, то на афганской территории будет город Туругунди, в котором находились арттехсклады 40-й армии. Там обвалованные, под открытым небом, хранились боеприпасы от пистолетного патрона до реактивных снарядов к “Ураганам”. На эти склады мы и приехали грузиться. Выйдя из машины, я слышу, как кто-то спрашивает у водителей нашей колонны: “Из Ростова кто-нибудь есть?”, а ему отвечают: “Да там, в последней машине. Урал 24-92”. Смотрю, идет в мою сторону боец с автоматом в бронежилете и каске: “Ты с Ростова?” Отвечаю: “Ну, не с самого Ростова, а с Дубовского района” - “Ну, я знаю Дубовку. А откуда конкретно?” - “Из Гуреева” - “Знаю и Гуреев! Я там жил!” Это оказался Салов Юра, моего призыва. Он на тот момент находился в карауле и пообещал, сменившись устроить вечером встречу: “Посидим, пыхнем”. Я ответил, что анашу не курю, чем вызвал у Юры сильное удивление: “Как так? Ездите по Афгану и не курите чарс?” Пришлось его еще раз удивить сказав, что у нас в роте эту дрянь вообще никто не курит.

- Выезжая в колонне на территорию Афганистана, во что вы были одеты и обуты?

- На территорию Афганистана в пограничной форме мы никогда не заезжали, обязательно переодеваясь либо в обычное х/б старого образца, либо в куртки-”варшавки”. В общем, кто что мог для этого раздобыть. Главное, чтобы на этой форме не было погон и пограничной символики. Одно время нам выдали черные танковые комбинезоны. С одной стороны, это хорошая вещь, на нем пятна от мазута не видно, но с другой стороны, в одежде черного цвета при температуре пятьдесят пять градусов чувствуешь себя очень некомфортно. Кстати, мангруппы на территории Афганистана тоже были одеты в “варшавку” безо всяких погон и петлиц с шевронами. Обуты мы были в кирзовые сапоги, вернее их укороченный, так называемый “ксаповский”, вариант.

- Где в колонне находился старший колонны?

- Сначала, до границы, ехал вместе с нами в одной из машин, а затем пересаживался на броню встречающей нас боевой группы, потому что по территории Афганистана запрещалось ездить в кабине вдвоем. Свой первый выход в сторону ММГ “Карабаг” я тоже совершал сидя на броне. Нас, “молодых”, посадили стажерами к старослужащим, которые вот-вот уволятся и им нужно было передавать машины. До границы мы доехали вдвоем: я за рулем, а “дед” рядом, сбоку сидел, смотрел как я еду и поправлял мои ошибки. Потом, когда заехали в Афганистан, одному из нас нужно было перебираться на броню. Ну не станет же “дед” лезть на броню, где жарко, солнечно и пыльно, ему это по сроку службы не положено! Поэтому он садился за руль, а я присоединялся к ребятам из боевой группы.

Колонна на стоянке в ММГ

- Во время жары разрешалось раздеться по пояс?

- Мы не раздевались, ездили в майке и в х/б, потому что если снимешь одежду, то это от жары не сильно спасет. У одного парня в кабине был градусник со шкалой до девяноста градусов, так под прямыми солнечными лучами стрелка на нем иногда достигала максимального значения. И ничего, терпели. Пока саперы щупали дорогу, мы открывали обе двери. От проходящего через кабину воздуха становилось слегка прохладнее и удавалось даже немного, минут двадцать, поспать. Все зависело от того, какой был участок, иногда успевали даже чаю попить.

- Воду где брали?

- Возили с собой. Запасы воды мы пополняли в отряде перед выездом. У каждого в машине обязательно была двадцатилитровая канистра. Поначалу с нами ездила наша водовозка, ЗиЛ-131. Но из-за того, что состояние его было довольно плачевным, мы его больше таскали, чем он сам ездил. Хотя мы готовы были его тащить сколько угодно, потому что воды он вез много и если с нами едет “бочка”, то мы все были уверены, что с водой все будет хорошо и мы сможем не только пить, но и умываться и даже бриться.

Водовозка набирает воду

- Были случаи, когда колонна не могла выйти по погодным условиям?

- Нет, мы ходили в любую погоду. Зимой сильных морозов там не было, температура колебалась в районе ноля градусов.

- Дома знали, что Вы бываете на территории Афганистана?

- Нет, никто не знал - ни братья, ни мать ни друзья.

- Под самый дембель старослужащих отправляли в составе колонны или им уже можно было не ездить?

- Да ну, у нас ездили все, независимо от того, сколько тебе оставалось до “дембеля”. Просто “дембель” уже грузился углем, в крайнем случае “гуманитаркой”, а не каким-то более опасным грузом.

Идет колонна

Однажды в гарнизоне готовился парад, то ли к 9 мая, то ли ко Дню пограничника. Все подразделения отряда, кроме нашей роты, которая ходила в колоннах, каждый день тренировались в строевой подготовке, учились ходить в коробке, чеканя шаг. Но наш комроты Ржевский решил, чтобы в параде приняла участие и рота подвоза. На генеральной репетиции комендант гарнизона подполковник Пономарев Дмитрий Николаевич, увидев старательно печатающую шаг коробку нашей роты, поинтересовался: “Кто это так топает?”, ему ответили, что это рота подвоза, на что тут же последовала команда: “Убрать ее!” Пономарев был жестким мужиком, контузий у него было не счесть. Последнюю он получил уже при нас, когда на ПУЦ накрыв своим телом, спасал бойца неудачно бросившего боевую гранату РГД.

- Таможенный контроль приходилось проходить только во время пересечения границы в районе Кушки?

- Да, там был у них пост, но мы через Кушку ходили всего несколько раз. Каждый раз сотрудники таможни, словно гаишники, тщательно проверяли все наши документы. Но таможенную декларацию нам приходилось заполнять каждый раз, когда мы пересекали границу, даже на заставе. Перевозимый мной груз в декларации не указывался, а вот то, что я везу автомат номер такой-то и сто двадцать патронов к нему, записывалось обязательно.

- При выезде на территорию Афганистана у вас при себе имелись какие-нибудь документы?

- У нас военные билеты при себе всегда были, мы их номера указывали при заполнении таможенной декларации.

- Деньги вам за пребывание на территории Афганистана платили?

- Офицеры и прапорщики получали какие-то суммы за то, что ходили старшими колонн, а мы, солдаты, просто “отдавали долг Родине”. Пересечение границы засчитывалось нам тогда, когда мы проезжали через ворота в системе. Как-то получилось так, что боевая группа, которая должна была встретить нас, запаздывала на сутки и прапорщик, старший колонны, упрашивал заставских, чтобы те выпустили нас за систему, потому что у него тогда на один день увеличится срок пребывания на территории Афганистана.

В минуты отдыха

- Когда Вы отправились домой?

- Вечером 27 декабря 1988-го года. У меня произошел конфликт с моим командиром роты, поэтому он отправил меня так поздно, чтобы я до Нового года не успел добраться домой и встретил его в дороге. Вместе со мной увольнялись еще двое из нашей роты, а другим “дембель” вообще задержали: кого после Нового года уволили, а кого лишь после вывода наших войск. Когда мы отправлялись домой, получилось так, что никто из наших не был в колоннах и поэтому на КПП провожать нас вышла вся рота. Из Тахта-Базара в Ашхабад добирались поездом, но, поскольку домой очень сильно хотелось, дальше решил лететь самолетом. Однако в аэропорту комендант сказал, что у него не только билетов, но даже и брони никакой нет. Добираться через Азербайджан было опасно: в это время в Спитаке только что прошло землетрясение, а в Баку националисты начинали резать русских, но мы решили рискнуть. Из Ашхабада доехали в Красноводск, а там оказалось, что пассажирские паромы через Каспий не ходят, только грузовые. На причале скопилось очень много народу, желающего уехать в Баку, тысячи три, наверное. Спустя некоторое время объявили посадку на один паром, вместимость которого была всего триста человек. Нас, “дембелей” Тахта-Базарского отряда на причале оказалось девять человек: трое нас, с роты подвоза, и шестеро из других подразделений отряда. Там к нам присоединилось человек двенадцать десантников, которые возвращались домой из Афгана. Мы, встав клином, и расталкивая всех налево и направо, прорвались к кассе и взяли билеты на паром. Нас уже плотно окружили местные мужчины и хотели бить, но тут из причалившего парома как раз стали строем выводить триста молодых, только призванных, будущих моряков Каспийской флотилии. Один из десантников закричал: “Пацаны, через пару недель из Афгана толпа увольняемых пойдет. Если вы сейчас нам не поможете, я напишу своим ребятам, они вам тут устроят кранты и просто порвут вас!” Моряки постояли, помялись слегка, а потом стали ремни снимать и на руку наматывать. Видя это, толпа местных как-то сама собой исчезла, мы смогли беспрепятственно сесть на паром и к вечеру прибыли в Баку. Десантники сразу куда-то отправились сами по себе, а мы продолжили свой путь. Вышли из здания морвокзала, смотрим, а там по городу транспорт не ходит. Ни одного автобуса, ни одного троллейбуса. На перекрестках стоят БТРы и наши бойцы в касках и бронежилетах сидят. Они указали нам направление на вокзал и сказали: “Бегите вон в ту сторону и нигде не останавливайтесь. Как стемнеет, вас точно порежут, потому что тех, кто в форме режут однозначно”. До вокзала мы успели добежать, часть из нас уехала, а для нас троих билетов не оказалось. Сидим, думаем, что делать. Подходят два азербайджанца: “Что, пацаны, билеты нужны?” - “Нужны” - ”Куда?” ”Тихорецк, Курск, Москва” - “Билеты достанем, но придется по десяточке сверху накинуть”. А тут уже объявили, что началась посадка на скорый поезд “Баку - Москва”, который идет через все эти станции и народу на перроне толпилось очень много. Выбора у нас не было, мы согласились. Взять предложенные нами деньги азербайджанцы отказались, сказав: “Деньги потом” и тут же исчезли, сказав, что сейчас вернутся. За пять минут до отправления поезда один из них вынырнул из толпы и позвал нас. Мы дошли с азербайджанцами до вагона, там они показали проводнице наши три билета: “Вот, ребята домой едут”. Проводница поинтересовалась у них: “А вы кто?” - “А мы провожающие”. Проводили они нас до купе, там мы им отдали деньги и искренне поблагодарили. На станции Тихорецкая я вышел, чтобы пересесть на другой поезд, а мои ребята поехали дальше. Новый год я встретил в пустом общем вагоне поезда “Краснодар - Волгоград”, а домой попал лишь днем первого января.

- Как Родина отметила Вашу работу на территории Афганистана?

- Родина наградила меня медалью “За боевые заслуги” и орденом Красной Звезды. Обе награды я получил уже спустя несколько месяцев после увольнения в запас. За медалью я поехал в феврале, а затем весной там же получал и орден. Для этого меня дважды вызывали в Ростовское областное Управление КГБ СССР, где происходило награждение. Я знал, что на медали представления писали многим в нашей роте, но то, что мне ее дадут даже и не предполагал. У нас в отряде был комсорг, старший лейтенант Труфаненко, который иногда ездил вместе с нами по мангруппам. Он нам говорил: “Ребята, я бы вас всех наградил! Буду делать для этого все, что смогу - наградные буду писать и писать”. На награждение меня вызвали повесткой, которая сначала поступила в адрес военкомата, а затем уже его работники стали разыскивать меня, чтобы ее вручить. На повестке не была указана причина вызова, а было просто указано, что необходимо явиться такого-то числа. Поэтому первым вопросом военкома было: ”Тебя КГБ разыскивает. Что ты натворил?” А я и сам не знал на тот момент, поэтому ответил просто: “Вот поеду и узнаю”. Вручение наград, и первый и второй разы, проходило торжественно, в зале Управления, при большом собрании народа. Награждали не только меня, но и других. Вероятно, моя награда пришла еще раньше и ее просто придержали до определенной даты, чтобы официально вручить вместе с другими награждаемыми. После вручения в холле стояли офицеры, которые предлагали прибывшим на награждение, если надо было, переночевать в гостинице за счет Комитета. Когда получал первую медаль, один из офицеров КГБ обратился с вопросом: “Не хотите ли работать в КГБ? Мы могли бы Вас отправить на учебу”. В тот раз я легко отказался, но во второй мой визит в Управление КГБ ко мне подошел какой-то майор и стал уже более настойчиво предлагать работать у них. Со мной на награждении был парень из Ростова, с которым мы вместе были в сержантской школе, только ему довелось служить в Керкинском погранотряде. Тот получал медаль “За отвагу”. Мы с ним не были особо знакомы, но, когда стали оглашать фамилии награждаемых, оба узнали друг друга и переглянулись. Так этот майор активно стал агитировать нас обоих на поступление в Высшую школу КГБ: “Вам, “афганцам”, все двери открыты, поступите туда без экзаменов. Даже иностранный язык сдавать, как всем, не придется, изучите его потом, в процессе учебы”. В общем, не захотел я, отказался.