Колесников Виктор Иванович

- Я родился в столетнюю годовщину рождения В.И. Ленина, 22 апреля 1961-го года, в Староконстантиновском районе Хмельницкой области Украины. Начиная со школьной скамьи я хотел стать военным. Мой сосед Виктор, сын завуча школы, который был постарше меня, поступил в военное училище связи, и когда он приехал домой в лейтенантских погонах, я тоже решил, что стану военным. В 1974-м году мы всей семьей переехали жить в Волгоград, откуда был родом мой отец. В выпускном классе я начал активно готовиться к поступлению в военное училище, даже прошел медицинскую комиссию в Среднеахтубинском военкомате. Нас, желающих стать профессиональными военными, набралось человек десять. Недалеко от нашего дома была дача отставного полковника, к которому я подошел за советом: “Сан Саныч, хочу поступать в военное училище, но в какое - еще не определился. Подскажите, куда лучше подать документы”. Тот сказал: “Хочешь быть настоящим офицером - иди в пехоту”. Я послушался его совета и выбрал для себя Орджоникидзевское пехотное училище. В военкомате мне сказали, что документы мои они туда уже отправили и нужно ждать вызова. Прошло время, но никакого вызова на мое имя так и не пришло. Причем те ребята, с которыми мы вместе в военкомате собирали документы и проходили медкомиссию, постепенно стали уезжать в училища, выбранные ими для поступления. Я приехал к военкому, узнать, когда же моя очередь, но тот заявил: “Все, кого планировали к поступлению, уже уехали”. Поразмыслив, я пришел к выводу, что скорее всего мое место в училище досталось кому-то из “своих”. Военком же посоветовал мне не отчаиваться: “Пойдешь в армию, послужишь немного, а через год сможешь снова подать документы на поступление в военное училище. Из армии еще легче поступать, чем с “гражданки”, поэтому поступишь без проблем. У тебя отличные физические данные, поэтому предлагаю тебе либо отучиться две недели в нашем Среднеахтубинском аэроклубе, совершить три прыжка с парашютом, и отправиться служить в воздушно-десантные войска, либо полгода учиться на водителя”. Я решил, что две недели учебы лучше, чем полгода и согласился на прыжки с парашютом.

- С учебой в военном училище не вышло. Куда поступили?

- Никуда, тут уже подходил срок идти в армию. В 1978-м я совершил необходимые прыжки, а в мае 1979-го был призван в ряды Вооруженных Сил СССР. Команда, которой предстояло из Волгограда отправиться в Витебскую воздушно-десантную дивизию, была довольно большой, человек сто тридцать пять. По прибытию мы просидели в Лосвидо три недели, как полагалось, в карантине, а затем нас отвезли в Витебск, где стали отбирать на военные специальности. Четверых волгоградцев, включая меня, забрали во взвод Начальника артиллерии дивизии.

Взвод располагался в Витебске и нес службу наравне со всеми остальными бойцами дивизии. Мы совершали прыжки и готовились к запланированным на 1980-й год учениям “Щит-80”, которые должны были проходить на территории ГДР. Поскольку Витебская воздушно-десантная дивизия постоянно принимала участие в учениях стран Варшавского договора, усиленная военная подготовка ее бойцов была делом обычным. Уже в дивизии я успел совершить двенадцать прыжков. Кроме масштабных учений, в дивизии часто проводились и собственные, гораздо меньшего размаха. Поэтому, когда 10 декабря 1979-го года нас подняли по тревоге, мы решили, что это просто очередные учения. Из-за того, что была дана команда укладывать парашюты в машины, мы решили, что сейчас нас на аэродром, а оттуда куда-нибудь отвезут, чтобы там десантироваться. Все рассчитывали дня через три - четыре вернуться обратно в казарму.

- Что еще брали по тревоге, кроме оружия и парашютов?

- Да мы и оружие-то брали без патронов. Мы вообще никогда боекомплект на прыжки не брали, только пустые магазины. Со штабом дивизии следовал наш взвод, разведрота, комендантская рота и химвзвод. Но это не означало, что все эти подразделения окажутся в одном самолете. Например, в нашем “семьдесят шестом” летел наш взвод и три машины. Поэтому, чтобы перебросить дивизию, потребовалось очень много самолетов.

Около суток мы провели на аэродроме в Витебске, затем погрузились в самолет и нас перебросили на аэродром Балхаш в Казахстане. До двадцать пятого декабря мы просидели на этом аэродроме. Несколько раз нас поднимали по тревоге, и мы в спешном порядке занимали места в самолетах, но через некоторое время поступала команда “отбой”, и мы покидали самолеты. Никто толком не знал, в связи с чем связана такая подготовка, даже офицеры. Но некоторые из них все-таки говорили: «Похоже намечается что-то непонятное». В то время была какая-то заварушка в Иране и большинство полагало, что нас готовят к отправке именно в том направлении. Когда мы в третий раз погрузились в самолеты и провели в них непродолжительное время, нас вывели, построили на взлетке и начальник штаба дивизии сказал: “Ребята, летим в Афганистан защищать правительство Амина”. Многие из наших офицеров в 1968-м году участвовали в событиях в Чехословакии и рассказывали, что им не разрешали открывать ответного огня. Поэтому, по их рассказам, там было очень тяжело и наших солдат убивали. Двадцать пятого декабря 1979-го года, буквально перед самым вылетом, нашу группу построили у самолетов, и командир дивизии дал указание: “После приземления, на один выстрел с их стороны должно быть наших ответных десять”. От этих слов наши офицеры облегченно вздохнули, поняв, что в условиях боевой обстановки нас всех не как котят беззащитных отправляют, а дают возможность защитить самих себя.

- Где вы жили все это время, пока находились на аэродроме?

- Там рядом стояла какая-то часть, по-моему, стройбат. Поэтому часть бойцов дивизии жила в их казармах, а остальным пришлось разбить себе палатки. Никаких коек у нас, разумеется, не было. Мы же полетели десантироваться, поэтому на нас были только ватные штаны да наши десантные бушлаты. Все! Даже зубных щеток и бритвенных принадлежностей ни у кого не было. В таком виде и безо всякого своего хозяйства мы и прилетели в Афганистан. Командование дивизии летело в разных самолетах и потом самолет с командиром дивизии ушел на Кабул, а мы сели вместе с начальником штаба дивизии. Не помню, куда приземлялась разведрота, но наш взвод, комендантская рота и химвзвод приземлились в Баграме, где, видимо, планировалось создание второго командного пункта дивизии.

Когда мы приземлились, несмотря на декабрь стояла солнечная погода. Нам было любопытно, и мы стали в бинокль разглядывать прилегающую к аэродрому местность. Первые, кого мы увидели, были солдаты афганской армии, чья форма сразу бросалась в глаза из-за цвета сукна. До вечера мы просидели рядом со взлетной полосой, а к вечеру, когда нам сказали, что будем здесь ночевать, нашли какую-то ложбину и разместились в ней на ночлег. Днем было тепло, но с приходом ночи становилось очень холодно. С наступлением темноты над аэродромом началась стрельба, трассеры летали над нашими головами. Кто стрелял, откуда и по ком - было совершенно непонятно. Нам дали команду занять оборону, и мы были вынуждены окопаться вокруг командования дивизии во главе с начальником штаба. На наши подразделения с первого же дня пребывания на афганской земле легла обязанность по обеспечению охраны нашего командного пункта. Ответного огня мы не открывали в ту ночь, потому что не были уверены в том, что огонь ведут какие-нибудь из наших подразделений. Ведь на аэродроме приземлились не только наш, но и множество других самолетов. Практически половина дивизии выгрузилась на аэродроме Баграма. Из каждого выгружались подразделения, расходясь в разные стороны, и кто где находится - этой информацией в штабе пока не владели, и если бы мы выстрелили, то очень велика вероятность, что попали бы в кого-нибудь из своих. Начальник артиллерии дивизии полковник Красногорский Альберт Васильевич потом рассказывал: «Начальник штаба дивизии дал команду и наши БМДэшки стали патрулировать по кругу территорию вокруг нашего лагеря». Взлетная полоса находилась метрах в двухстах от нас, и мы на следующий день наблюдали, как наши самолеты пытались взлететь, а по ним кто-то долбил из крупнокалиберных пулеметов. Из-за плотного огня один самолет как ни старался, но так и не смог взлететь.

- Где вы получили боекомплект для своего оружия?

- Когда нам сказали, что мы летим в Афганистан, вот тогда нам выдали и боеприпасы. Причем, далеко не один комплект - после слов, что на один их выстрел должно быть наших десять, все стали брать столько, сколько хотели. Брали все - и патроны, и гранаты, набивая ими свои рюкзаки. Потом, когда мы уже были в Кабуле, нам привезли и раздали одноразовые гранатометы “Муха”.

27-го декабря началась передислокация части находящихся в Баграме подразделений дивизии в Кабул. Большинство из них улетало самолетами, а наш начальник штаба с начальником артиллерии дивизии, собрав колонну техники и разбавив ее броней, рано утром следующего дня отправились в Кабул своим ходом. Хоть расстояние между городами в семьдесят километров и казалось небольшим, шла наша колонна очень долго. Тогда еще никакого прикрытия у колонн не было. На одном из перевалов наша колонна остановилась рядом со стоящей такой же колонной. Полковник Красногорский поинтересовался у них: “Что случилось, ребята?” Оказалось, что была обстреляна одна из советских колонн, которая шла впереди всех. Наше командование некоторое время размышляло, а затем дало распоряжение продолжить движение, обойдя стоявшую технику. Нам повезло, и этот перевал мы прошли спокойно, без выстрелов.

- Где Вы находились во время движения колонны?

- У нас во взводе не было своей бронетехники, была лишь колесная техника на базе ГАЗ-66: две машины связи “Деймос”, в будке каждой из которых находилось по пять радиостанций, и просто грузовая машина. Поэтому мы во время движения находились в машине связи, передвигаясь, словно находились на территории Советского Союза.

- БМД, которые патрулировали территорию на баграмском аэродроме, какому подразделению принадлежали?

- Их выделил какой-то из наших полков специально для того, чтобы охранять начальника штаба дивизии со всей его свитой.

Начальник артиллерии дивизии меня приметил еще в Витебске, и я постоянно находился рядом с ним, выполняя роль его охраны, как в Союзе, так и в Афганистане. После прибытия нашей колонны в аэропорт Кабула, мы с полковником Красногорским утром 28-го числа отправились в афганскую столицу. В захвате Министерства обороны, которое производилось силами наших войск, мы не участвовали. Когда мы прибыли в Кабул, там было уже все под нашим контролем. Впоследствии мы ездили с начальником артиллерии дивизии по городу, заезжая в различные заведения афганской столицы. Были и во Дворце Амина, которого якобы приехали защищать, а оказалось, что вместо него привезли Бабрака Кармаля.

- Где вы разместились в Кабуле?

- На пустыре прямо у аэродрома. Там уже находились части нашей дивизии - 350-й парашютно-десантный полк, артполк и несколько батальонов. Эти части так все время и простояли, никуда не перемещаясь. Остальные полки дивизии сначала в Кабуле находились, а затем всю “десантуру” разбросали кого куда.

Первые дни мы занимались тем, что оборудовали место нашего размещения и поставили обыкновенную армейскую небольшую палатку. Ночью начались обстрелы. Из близлежащих кишлаков стали обстреливать аэродром, а мы в ответ стали стрелять по этим кишлакам. Когда произошло несколько попаданий и в нашу палатку, мы решили: “Надо закапываться”. Офицеры, увидев, что мы начали орудовать лопатами, сказали: “Ребята, чего вы ерундой страдаете. “Десантура” свое дело сделала, власть в городе захватила. Сейчас прибудут мотострелковые войска нам на замену, а нас отправят обратно домой”. Мы с ними согласились, но копать не прекратили, потому что в земле гораздо теплее, чем на открытой местности. Ведь еще раз повторю: мы же ничего с собой не привезли, у нас не было ни одеял, ни матрасов.

- На чем же вы спали?

- Поначалу мы спали просто на голой земле, а затем стали себе изготавливать деревянные настилы, делая их из досок от снарядных ящиков. Спали первое время тесно прижавшись друг к другу. Если ты по какой-то причине вылез из этой общей массы, то обратно уже не влезешь. Как потом нам сказали сами афганцы, у них зима 1979-го года была чуть ли не самой лютой за последнюю сотню лет. Перепады температуры были огромными: если дневная температура могла подняться до плюс двадцати градусов, то ночью она иногда опускалась до минус двадцати.

- Чем питались все эти первые дни?

- Как обычно, сухим пайком. Но это лишь в первые дни после прибытия. Затем снабжение стало налаживаться и привезенные с собой полевые кухни нам стали готовить горячую пищу. Первое время вместо хлеба ели сухари, но спустя некоторое время в подразделениях были развернуты пекарни, где приступили к выпечке своего хлеба. Консервов в нашем рационе было очень много, например, я до сих пор не могу не то что есть кильку в томате, а даже смотреть на нее, потому что объелся ее в Афганистане. Уром килька в томате, вечером килька в томате…

- Вы прилетели в Афганистан со своими парашютами? Где они хранились?

- Не знаю, по-моему, они остались на аэродроме еще в Витебске. Мы когда выезжали из расположения на прыжки, то рассаживались в кузове грузовой машины без парашютов. Их везли в отдельной машине и надевали мы их лишь перед самой погрузкой в самолет. В тот раз мы получили команду грузиться в самолеты без парашютов, хотя, как потом ходили слухи, в случае, если не удастся нашим войскам захватить аэродром, нашей дивизии предстояло высаживаться на аэродром путем десантирования. Думаю, тем, кому бы выпало это задание, парашюты обязательно выдали. Но, когда мы прилетели в Баграм, оказалось, что там уже стоят наши войска. Причем, по их словам, находятся они там уже года полтора.

- Кто это был?

- Не знаю, наверное, мотострелки. Они размещались в казармах, которые назывались “британскими” и практически оттуда никуда не выходили. Но перед тем, как нам десантироваться посадочным способом, для нас аэродром захватили именно они и наши самолеты садились на взлетку безо всяких проблем.

- Где же набрали столько Ил-76, чтобы одновременно перевезти целую дивизию?

- И не просто дивизию, семь тысяч человек, но и всю технику, стоящую на ее вооружении - машины, орудия, БМД.

- Чем вы занимались, пока находились на аэродроме Балхаш?

- Не помню. Кажется, ничем толком и не занимались. У нас там случился единственный инцидент, когда один или два солдата сбежали, причем сделали это уже после того, как нам раздали боеприпасы к оружию. Нас подняли прочесывать степь и все близлежащие кишлаки, но перед этим приказали сдать все магазины с патронами. Все стали спрашивать, можно ли оставить хоть один пустой магазин, чтобы он был пристегнут к автомату и создавал впечатление о том, что ты вооружен. Нам разрешили и, несмотря на наш внешний вид, фактически мы были вооружены лишь штык-ножами. Нескольким ребятам удалось не сдать снаряженные боевыми патронами магазины и это очень выручило впоследствии. В результате на этих беглецов наткнулись в одном из кишлаков, они стали отстреливаться и ответным огнем один из них был уничтожен, а второй ранен и захвачен. Как там дальше развивались события с этими дезертирами нас не интересовало, нас ждал Афганистан.

- Когда вам объявили, что летите в Афганистан, началась какая-нибудь работа замполитов по разъяснению о ваших целях и задачах?

- Практически ничего такого не велось, поскольку замполиты сами толком ничего не знали об этой стране и не имели никаких указаний сверху. Это потом всем, кто шел в Афганистан, начали разъяснять что это за страна и какие в ней существуют обычаи. А тогда все было довольно секретно. Я потом лично спрашивал у начальника артиллерии дивизии: “Вы знали до Балхаша, куда мы летим?”, он отвечал: “Честно, не знал. Об этом знал лишь один командир дивизии. А мы, как и вы, узнали об этом только когда пришло распоряжение вскрыть полученный пакет, раздать боеприпасы и отправляться защищать правительство Амина”.

- Какое впечатление на Вас произвела резиденция Амина?

- После того, как его захватили, мы туда неоднократно ездили во время патрулирования. С нами обязательно в патруль назначался кто-нибудь из офицеров штаба дивизии и каждый считал своим долгом из любопытства заглянуть в этот дворец и в Министерство Обороны Афганистана. По сравнению с дворцом Амина, здание Министерства Обороны пострадало гораздо меньше. Его охраняли наши ребята-десантники и мы видели, какие кучи различного оружия, и советского и иностранного, лежали во дворе. Когда вечерами начиналась стрельба, наши ребята, чтобы не использовать свои автоматы, которые потом нужно было чистить, использовали для ответной стрельбы все это трофейное оружие. Вообще, вооружение афганской армии отличалось разнообразием: стоит взвод, а там у кого “трехлинейка”, у кого ППШ, а у кого английский автомат с магазином сбоку. Даже наши “тридцатьчетверки” все еще стояли на вооружении у афганской армии.

Отделение с командиром взвода гв. ст. лейтенантом Даниловым (стоит в центре)

- Оружие у афганцев не изымалось?

- Наоборот, с последующим вводом войск, постепенно вооружение афганцев стали заменять на наше, более современное. Разоружались лишь те подразделения, которые не проявили лояльности новому правительству Афганистана. 29-го или 30-го декабря, когда мы после обеда сидели у себя в палатке, туда ворвался начальник штаба артиллерии дивизии подполковник Савченко Николай Сергеевич и приказал: “Две минуты вам, чтобы окопаться. В Кабуле взбунтовался афганский танковый полк и движется сюда, в сторону нашего аэродрома”. Стало страшно и мы, действительно, за пару минут успели окопаться, хотя сделать это было очень сложно, так как вместо земли там был сплошной камень. Я вот сейчас вспоминаю, как мы яростно в тот день окапывались, и возникает полная аналогия с фильмом “Они сражались за Родину”, где один из персонажей вырыл себе глубокую ячейку чтобы танк его не достал, даже если будет на ней крутиться. Но танковая колонна не дошла до аэродрома. Была дана команда и против афганцев на прямую наводку были выставлены “Грады” и все другое имеющееся оружие, которое можно было использовать против танков. Мы же, окопавшись, тоже сидели со своими гранатометами “Муха” и ждали прорыва. Дорога на аэродром проходила через кишлак и нам поставили задачу: “Как только первый танк появляется из кишлака - сразу его бить, чтобы они не разошлись в разные стороны”. Видимо, всю нашу подготовку к встрече афганских танков увидели старейшины этого кишлака и поняли, что в случае появления в нем танков, от их кишлака просто ничего не останется. Поэтому они задержали танковую колонну еще на входе в населенный пункт и уговорили не совершать глупостей. Как оказалось, в полку начал “мутить воду” полковой мулла, потому что у них в армии командир полка не имел такой власти над подчиненными, как мулла, которого слушались беспрекословно. Что мулла прикажет, то солдаты и делают. Короче, сидеть в окопах нам пришлось до поздней ночи, пока наше командование не убедилось, что инцидент тихо-мирно исчерпан.

Недалеко от нас стоял взвод солдат-срочников, которые несли службу при Особом отделе. У них там было небольшое помещение, в которое постоянно свозилось все трофейное оружие, захваченное у афганцев или найденное при прочесывании кишлаков. Самым первым им притащили пулемет “Максим”, из которого первые две ночи обстреливался аэродром. Афганский пулеметчик так яростно долбил из него, что это всем надоело и в гору была направлена группа разведчиков, которая пулеметчика уничтожила, а сам пулемет притащила особистам. Ребятам из взвода особистов разрешалось брать из всего этого разнообразия любое оружие и ходить за три километра в горы, чтобы из него пострелять. Разумеется, всем было интересно пострелять из оружия поэкзотичнее, например, из “буров”. Мы подружились с их командиром отделения и иногда составляли компанию в стрельбе этим ребятам. Чтобы не просто так стрелять, мы для интереса в качестве мишени использовали один из бронежилетов, чтобы узнать, пробивает ли его пуля “бура”. В году 1981-м где-то взяли трофеем и принесли особистам старое ружье, практически пищаль, с расширением на конце ствола. Стрелять из него было возможно лишь установив под ствол специальную подставку-рогатину. Чтобы зарядить такое ружье, нужно было не меньше полкило пороха и столько же дроби.

После несостоявшейся танковой атаки, 3-го января 1980-го года нас снова подняли по тревоге чтобы ехать выручать ребят-артиллеристов. Где-то под Кабулом опять взбунтовались афганские танкисты и пошли на Кабул. На пути у них стояла батарея наших пушек, которым пришлось встречать танки. Артиллеристы “полтинника” (350-й парашютно-десантный полк 103-й воздушно-десантной дивизии - прим.ред.) потом рассказывали, что их командир на БМДэшке выехал вперед на разведку, а затем, возвратившись, всех “успокоил”: “Ребята, не отчаивайтесь, их идет всего шестьдесят четыре танка”. Это ничуть не воодушевило артиллеристов, потому что хоть это и тридцатьчетверки, но все-таки это танки. Но хочешь - не хочешь, а встречать танки надо. Кроме четырех орудий, приготовившись к бою, места в укрытиях заняли БМД и личный состав полка с гранатометами. Остановить колонну удалось, подбив четыре или пять афганских танков, остальные предпочли сдаться. Тех, кто уцелел, в результате переговоров убедили развернуться и отправиться обратно к месту дислокации полка.

Отделение взвода начальника артиллерии 103 дивизии ВДВ.

- Что входило в состав артиллерии дивизии?

- Входил артполк с гаубицами, противотанковыми пушки. Еще у нас было шесть машин “Градов”, но только не сорокаствольных, а двенадцатиствольных. Этот вариант “Града” был создан специально для использования в десантных войсках, чтобы его было удобно десантировать. Одну такую машину мы потеряли в 1980-м году в результате ЧП. Она стояла на аэродроме рядом со взлеткой, ребята в ней копошились, что-то делали. И один из заходящих на посадку самолетов рухнул прямо на эту установку. Расчет “Града”, к счастью, успел разбежаться. Всем повезло, что на тот момент, установка стояла без реактивных снарядов и потерь избежать удалось. Хотя первые потери дивизия понесла еще 25 декабря 1979 года, когда погибло одновременно семьдесят пять человек. При заходе на посадку в аэропорту Кабула врезался в гору Ил-76, перевозивший личный состав нашей дивизии. Летчики тогда еще не имели опыта полета и посадки в горных условиях, и во время разворота зацепили склон горы. На тот момент мы благополучно приземлились в Баграме и узнали о происшествии уже от своих офицеров. Ну, а первое время нахождения на афганской земле боевых потерь у нас не было, это потом, когда уже стали гоняться за бандами и нас стали поднимать по тревоге, появились первые погибшие в боях.

Колесников В.И. Кабул 1980 г.

- Как встречали новый, 1980-й, год?

- Я не знаю где, но наши ребята сумели раздобыть елку. Пусть и небольшую, всего с метр высотой, но зато настоящую! Возможно, кто-то привез ее из Союза самолетом. Тут же встал вопрос: чем ее наряжать. Когда мы только прибыли в Афганистан, то уже практически через пару дней местные бачата наладили с нами контакт, предлагая жевательную резинку и прочие мелочи. А к тридцатому числу мы с ними уже со всеми перезнакомились и были, практически, друзьями. Они каждый день прибегали из ближайших кишлаков, чтобы поменять что-нибудь на банку консервов, пачку галет и прочую ерунду. Поначалу мы угощали афганских детей чисто из жалости, видя их грязный и потрепанный вид, а затем они стали приносить нам в ответ какие-нибудь мелкие сувенирчики. Бартер, как средство получения выгоды обеими сторонами, наладился чуть позже. Денег не было ни у кого, поэтому все наши отношения строились на натуральном обмене. А вот нашим ребятам из дивизии, которым довелось брать афганские административные и государственные учреждения, приходилось спать на мешках с местной валютой. Мы к ним приезжали, и они показывали нам упаковки с “фантиками”, как они называли афгани.

И вот, когда все думали, чем украсить елку, кто-то из наших ребят выменял у бачи штук пять презервативов. Мы тут же решили их надуть и украсить, словно шариками, нашу елку. Только развесили, как вошел начальник штаба артиллерии дивизии и, не признав из чего они сделаны, восхитился: “Вот это да! Вы где шарики нашли, ребята?” Вот такой была наша первая елка в Афгане, а потом нам стали елки уже целенаправленно присылать из Союза. Праздничного стола, как такового, в тот раз не было: мы еще не могли себе достать чего-нибудь съестного, не говоря уже об алкоголе. Это потом, со временем, мы стали ставить бражку, но я ее не пробовал, потому что не пил и не курил.

Через месяц нам привезли матрасы, и хоть мы и продолжали спать не земле, без кроватей, но уже стало гораздо комфортнее. Еще через месяц нам привезли палатки большей вместительности чем те, в которых мы жили, человек на тридцать. А кровати привезли лишь когда прошло три месяца нашего пребывания в Афганистане. До этого приходилось выкручиваться, изготавливая лежаки из снарядных ящиков, добытых в своем артполку, из этой же тары мы изготовили для себя и столы. Вместе с новыми большими палатками привезли из Союза печки, которые у нас получили название “Поларисы”. У наших западных противников на тот момент были одноименные ракеты. Печка представляла из себя две трубы разного диаметра с отверстиями для лучшей тяги. В эти же отверстия заливалась соляра и поджигалась. Кто-то из офицеров сказал, что прошла молва, будто то ли «Радио Свобода», то ли «Голос Америки», сообщили, что русские в Афганистан завезли “Поларисы”, видимо имея в виду какие-то ракеты. От тех же офицеров мы слышали и информацию о том, что дивизию, входящую в Варшавский Договор, нельзя держать за пределами страны более полугода, и нас должны в скором времени вывести в Советский Союз. В качестве подтверждения этому они ссылались на то, что им уже три месяца не выплачивается денежное довольствие, а если деньги не платят, значит скоро выведут. К тому же в Афганистан вошли уже части Сухопутных войск и нам, десантникам, здесь делать нечего.

Но потом выяснилось, что Бабрак Кармаль экстренно слетал в Москву и по его возвращению всем стали выдавать денежное довольствие чеками Внешпосылторга. При этом часть денег нам начислялась в Союзе и оседала на специальных счетах. Наверное, действительно, по каким-то международным правилам дивизию нельзя было держать более полугода в чужой стране, потому что с нас сняли голубые береты, голубые погоны, тельняшки и взамен нашего обмундирования выдали комбинезоны безо всяких знаков различия, чтобы не было видно, что это “десантура”. Еще в первые дни всем, включая офицеров, было приказано снять с головных уборов кокарды, на технике все эмблемы и номера тоже было приказано закрасить.

- До получения приказа вы ходили в беретах без кокард?

- В беретах мы и так практически не ходили, брали их лишь во время выходов на боевые. Мы на них тайком прицепили кокарды и надевали уже там, где не видело вышестоящее начальство. Но для афганской жары берет - не лучший головной убор, поэтому мы носили выданные нам панамы, в которых было довольно комфортно.

Кроме замены обмундирования, нам сменили адрес полевой почты. Потом была еще одна подобная замена, спустя полгода после первой. К тому времени видимо что-то урегулировалось, а может просто плюнули на все, потому что нам снова разрешили носить нашу десантную форму одежды, в том числе и тельняшки.

- Во что вы при этом были обуты?

- Мы все были в сапогах. Даже когда нам, уже на территории Афганистана, в 1981-м году, выдали высокие ботинки, все предпочитали по-прежнему носить сапоги, потому что в портянке ногам не так жарко, а в ботинок портянку не засунешь. Для ботинок нам выдавалась одна пара носок в месяц, которая приходила в негодность уже через неделю использования.

В нашей штабной палатке находилось знамя дивизии, поэтому, в первые дни, если мы никуда не выезжали, то несли службу на Посту №1 по очереди вместе с комендантской ротой. Наряд состоял из двух человек: один нес службу непосредственно у знамени, а другой снаружи, у входа в палатку. В один из дней я нес службу снаружи и было очень холодно. Я вошел в палатку, чтобы немного согреться, а часовой у знамени мне посоветовал покурить, чтобы стало изнутри теплее, и указал на лежавшую среди беспорядочно разбросанного имущества пачку папирос “Беломорканал”. Я сделал затяжку, у меня в голове все закружилось, поплыло и я, наверное, с минуту, сидел, приходя в себя. Это был мой первый и единственный опыт употребления табака. У нас со временем, конечно, солдаты стали баловаться и анашой, но до 1981-го года это еще не получило сильного распространения, самым распространенным веществом, которое употреблялось нашими солдатами, был обыкновенный насвай, который местные клали под язык.

Однажды мы только приехали откуда-то и нам сразу пришлось заступить в наряд. С нами был старшим начальник штаба артиллерии дивизии подполковник Савченко, в обязанность которого входила проверка несения службы нарядами. Суточный пароль у нас состоял из цифр: дневальный должен был назвать одну цифру, а проверяющий назвать другую, чтобы в сумме они давали тот самый суточный пароль. Я опять стоял около палатки, а внутри, у знамени, нес службу мой земляк из Камышина Санька Думлер. Пришел Савченко проверять службу, заглянул в палатку и зовет меня: “Боец, иди сюда”. Захожу и вижу, что Санька лежит на полу и спит в обнимку с автоматом и со знаменем дивизии, которое он вынул из тумбы, где оно было закреплено. Савченко потихоньку удалось вытащить автомат из рук Думлера, а знамя, сколько он не дергал, вытащить не смог, Санька лишь сильнее прижимал его к себе. Конечно, начальник штаба артиллерии дивизии потом разбудил Думлера и орал на него, обещая его за сон на посту отдать под трибунал, но затем, слегка остыв, сказал: “Ладно, боец, поскольку ты знамя дивизии не выпустил из рук даже во сне, заменим тебе трибунал нарядом вне очереди и гауптвахтой”. На тот момент гауптвахты как таковой у нас еще не было, поэтому проштрафившемуся приходилось обустраивать себе «жилье» самостоятельно, взяв в руки лопату и выкопав яму размером два на два метра и два метра глубиной. А попробуй в том грунте выкопать такую яму! Поэтому работа занимала пару дней. Выкопаешь, отсидишь там положенный срок в трое - четверо суток, а затем, когда срок пребывания на гауптвахте заканчивался, нужно было свою яму еще и обязательно закопать. Потом, видимо, количество нарушений возросло и в Кабуле сделали настоящую гауптвахту.

Слева направо Александр Думлер, Виктор Колесников, Павел из Ставрополя

Наша палатка стояла рядом с палаткой, в которой жил начальник артиллерии дивизии и я иногда нес службу у его палатки. Однажды он говорит: «В Афганистан приезжает Командующий Сухопутными войсками, так что, боец, давай-ка дуй по-быстрому в артполк. Там у них есть чайник хороший, новый, подойди к командиру, скажи, чтобы он тебе дал его. Пока мы будем сидеть с Командующим, ты отнеси чайник на командирскую кухню, пусть там вскипятят, и ты потом принесешь его нам, мы чаю попьем». Командующий Сухопутными войсками знал начальника артиллерии дивизии полковника Красногорского через его отца, с которым вместе воевал в Великую Отечественную, поэтому он решил устроить ему встречу и заодно обсудить какие-то боевые задачи. Я пошел, взял этот новенький, сияющий чайник, и пришел к повару комдива, объяснив ему всю ситуацию. Тот сказал: “Не вопрос, ставь его вон туда, пускай закипает. Придешь через пять минут, заберешь”. Пошел, погулял, через указанное время возвращаюсь: “Ну что, вскипел?” - “Да, забирай”. Прихожу, командиры над картой что-то кумекают. Я поставил чайник и молча стою. Начальник штаба предложил: “Товарищ Маршал, может чайку?”, тот с удовольствием согласился. Сели они к столу, рассыпали по кружкам заварку и начальник штаба артиллерии полка, уже наливая воду в кружку, понимает, что он льет не кипяток, а холодную воду. Как потом рассказывал сам подполковник Савченко, его три раза бросало то в холодный то в горячий пот, пока он лил воду в кружку. Поняв, что там холодная вода, Савченко попытался незаметно отодвинуть кружку, но Командующий спросил у него: “Подполковник, ну где чай? Дай мне его, мне таблетку запить надо”. Савченко попытался как-то выкрутиться, но ему все-таки пришлось признаться, что в чайнике не кипяток, а холодная вода. Командующий сказал, что его и холодная вода тоже устроит. В общем, выскочил потом Савченко из палатки, увидел меня, стоявшего рядом и как начал орать: “Я тебе тридцать суток ареста дам! Ты сгниешь у меня в яме!” Потом оказалось, что пока меня не было на кухне, туда пришел ординарец комдива со своим чайником и увидел, что на плите стоит уже вскипевший, забирал его и ушел, а вместо него поставил свой. Через несколько секунд появляюсь я и, не проверив, забираю тот чайник, который стоял на плите, и понес в палатку. Повар тоже видел, что чайник вскипел, но посыльного не заметил, поэтому все так и получилось. На следующий день я начал копать себе яму. Довершить свою работу до конца я не успел, потому что где-то в сорока километрах от Кабула наши ребята попали в засаду и всех, подняв по тревоге, бросили туда. Мы там пробыли долго, возвратившись в расположение лишь спустя пару недель. К тому времени про мой “залет” уже благополучно забыли и лишь потом подполковник Савченко иногда припоминал мне это чаепитие.

- Вас бросали на помощь подразделениям других полков вашей дивизии?

- Тот раз был случай, когда наши шли колонной, сформированной не только из десантных частей, а впереди них, по предварительной договоренности, шла колонна афганских артиллеристов. Случился обыкновенный факт предательства: афганцы, уйдя вперед, развернули свои орудия и встретили колонну наших войск огнем своих орудий, а душманы в это время открыли огонь с флангов. Я потом разговаривал с парнем по фамилии Солдатенко и тот говорил, что несмотря на то, что они воевали уже два месяца, в тот раз страшно было до ужаса: афганцы, безбашенные обкуренные фанатики, дважды поднимались в психическую атаку, идя на наших без выстрелов с холодным оружием в руках. Наши косили их ряды из пулемета, а они все шли и шли. Положили там много афганцев, правда, и среди наших тоже были потери.

- Афганские части с нашими колоннами часто ходили?

- В первый год они почти постоянно шли с нашими колоннами, ведь тогда нигде в газетах не говорили, что мы ведем боевые действия в Афганистане, а говорили, что там с врагами революции воюют лишь части афганской армии. Поэтому и появлялись заголовки, что где-то там афганская армия разбила такую-то банду, а в это время советские войска строят школы и дома для афганского народа. То, что мы принимаем участие в боевых действиях нам даже запрещалось писать в письмах домой. Все конверты с письмами мы оставляли не запечатанными, и они в обязательном порядке читались сотрудниками Особого отдела. Вообще, то, что мы находимся в Афганистане, писать стали уже под самый дембель, а до того содержание писем у всех было таким, словно мы пишем их из Витебска.

Начальник артиллерии дивизии полковник Красногорский был мужиком высоким, крепким и очень хорошо разбирался во всех артиллерийских делах. Он, несмотря на свои габариты, бегал как лось и вытворял немыслимое на брусьях и перекладине. Буквально за полгода до отправки в Афганистан, он прибыл в Витебск из Ферганской дивизии ВДВ, где был начальником штаба артиллерии. Когда он только прибыл к нам, и построил свой взвод, то сказал: “В Фергане у меня взвод был лучше по всем показателям, чем разведрота. Из вас я тоже сделаю самых лучших”. Тогда мы готовились к участию в учениях “Щит-80” и думали, что нам предстоит лететь в ГДР, но планы изменились.

Однажды, во время выхода, мы ушли далеко от Кабула и в одной из горных рек увидели форель. Командир взвода, взяв меня и еще двух человек, отправился на рыбалку. Спустились мы ниже к реке, бросили в нее две или три “эфки”, насобирали оглушенной рыбы и пошли обратно. Только мы начали жарить рыбу, как подошел полковник Красногорский: “Бойцы, вы где рыбу взяли?” - “Наловили, товарищ полковник” - “Где?” - “Да вон, рядом, в реке” - ”Чем?”. Мы про гранаты не стали говорить ему, чтобы не разозлить, поэтому сказали, что рыбу поймали на удочку. Красногорский поставил задачу: “У меня сейчас совещание будет, через полчаса оно закончится, и вы мне дадите свою удочку. Тоже хочу порыбачить”. Где взять эту удочку?! У нас нет никаких приспособлений для ее изготовления. Тут пошла в ход солдатская смекалка: ребята стали, раскаляя огнем зажигалки, гнуть иголку, делая из нее подобие рыболовного крючка, у кого-то обнаружился моток лески, из чудом найденной палки сотворили удилище. Когда пришел полковник Красногорский и ему вручили удочку, он лишь поинтересовался, на какую приманку мы ловили. Кроме солдатской перловой каши нам в голову ничего не пришло и, начальник артиллерии дивизии отправился на рыбалку. Просидел он с удочкой часа полтора, так ничего и не поймав. Видимо до него дошло, что рыба была поймана совсем не удочкой: “Так, бойцы, чем вы ловили рыбу?” Взводный, предчувствую разнос, сознался, что рыба была добыта при помощи гранат, но в ответ услышал: “Чего сразу-то не признались. Бери гранаты, пойдем со мной”.

- Среди ваших офицеров были не кадровые, а выпускники военных кафедр гражданских ВУЗов, так называемые “пиджаки”?

- У нас были некоторые офицеры, которые не заканчивали воздушно-десантного училища. Например, наш командир взвода по военной специальности был не десантник, а связист. Тогда в десант брали тех, кто ростом не ниже ста семидесяти сантиметров, а он со своими ста шестидесяти семью немного не дотягивал до положенного стандарта. Хоть в десант его не взяли, но он все же попал туда через училище связи, ведь в десанте связь тоже нужна.

- Как в первые дни пребывания в Афганистане проходила акклиматизация?

- Тяжело было переносить дневную жару, несмотря на то, что у себя в Волгограде я привык к жаркому климату. Летом температура достигала сорока, а порой и пятидесяти градусов в тени, все время хотелось искупаться.

- Вы первое время жили в окопных условиях. Вши появились?

- Не знаю, у меня их не было. Хоть воды и не хватало, мы всегда старались соблюдать гигиену. Первая баня появилась у нас спустя месяц пребывания на территории Афганистана. Что она из себя представляла? Большая палатка, за ней стояла машина на базе ГАЗ-66, в которой грелась вода и по трубам подавалась в палатку, а там из сосков лилась на солдатские головы. Использованной воде некуда было сливаться, она увлажняла почву, и ввиду отсутствия деревянных настилов, через некоторое время в палатке появлялась грязь, замешанная десятками ног. Но вши, видимо, в других частях и подразделениях все-таки были, потому что при организации бани мы сдавали свое обмундирование- и бушлаты и х/б - на пропарку. Со временем эта процедура стала регулярной.

- В первый год пребывания наших войск в Афганистане получили широкое распространение такие болезни, как гепатит или холера?

- Холеры не было, а вот гепатитом у нас во взводе переболели несколько человек. Двоих или троих даже отправляли лечиться в Союз, но потом они возвращались обратно. После того как пошли первые заболевшие, нам приказали пить отвар из верблюжьей колючки и это спасло здоровье многим во взводе.

- Где брали питьевую воду?

- Вначале воду привозили в небольших количествах и делили на всех. Поэтому в те дни весь твой дневной запас воды - это лишь то, что у тебя во фляжке. А потом откуда-то привезли большую емкость с водой, которую регулярно пополняли и к которой можно было в любой момент подойти чтобы наполнить фляжку. Каждому солдату медики стали выдавать таблетки пантоцида, чтобы можно было обеззараживать воду в полевых условиях во время выходов. После того, как был решен вопрос со снабжением водой, сразу появились пекарни, где стали печь свой хлеб.

- Аптечки с обезболивающими препаратами у вас были при себе?

- Были обычные армейские аптеки оранжевого цвета, но не у каждого. У нас в палатке и в машине было по такой аптечке. Мы все были обучены тому, что при необходимости нужно было колоть иглой этого шприц-тюбика прямо через ткань. В то время на наличие в этих аптечках такого наркотического препарата как промедол никто внимания и не обращал, поэтому никакой строгой отчетности за его использование установлено не было.

- Потери у вас во взводе были?

- Нет, нам везло. Несмотря на то, что обстрелы в рейдах и в колоннах периодически случались, никто из наших не пострадал. Поскольку мы относились к артиллерии, нам не приходилось ходить на зачистки кишлаков. Чаще всего нас придавали для сопровождения сформированных колонн, где были артиллерийские подразделения дивизии. Практически всегда мне выпадало находиться там, где был начальник артиллерии дивизии. По моим подсчетам, я вместе с ним принял участие в двенадцати операциях и выездах. По словам самого полковника Красногорского, у наших командиров поначалу было непонимание того факта, что кишлак сначала нужно обрабатывать артиллерией, а затем идти его зачищать. И ему приходилось на совещаниях доказывать, что действовать нужно так же, как действовали наши войска еще в Великую Отечественную. Спустя полгода нашего пребывания в Афганистане, нашим войскам приходилось иметь дело с довольно крупными вооруженными формированиями, численность некоторых банд порой доходила до пяти тысяч человек. Однако, после первых боестолкновений, эти банды стали дробиться на более мелкие, по пятьсот - триста человек. И нас стали отправлять гонять эти банды во всех близлежащих районах, где их могли заметить.

- На какой дальности от Кабула вы работали?

- Мне кажется, мы дальше ста двадцати километров не уезжали. Порой было так, что одна группа возвращается с выезда, а вторая, которая охраняла штаб дивизии, тут же собирается и уезжает. В движении были постоянно. Причем, когда сами где-то работали, никакого страха не испытывали. Страшно было, когда ты остался в расположении, а твои товарищи куда-то отправились. Вот тогда мы по-настоящему боялись за них: “Как там они? Что может случиться?”

Как стало известно нашей разведке, полевые командиры душманов решили, объединившись, создать так называемый “Южный фронт”. Когда наши собирались прочесывать какой-нибудь населенный пункт, они всегда это делали совместно с подразделениями афганской армии. И если о предстоящих планах становилось известно афганцам, то, когда наши подходили к кишлаку, там уже не было ни одного человека. Через афганских военных вся информация тут же уходила к главарям банд, поэтому стали доводить до сарбозов не всю информацию. Когда началась операция по противодействию созданию “Южного фронта”, ребята-десантники ротой перекрыли выход из ущелья, и авиация начала долбить собравшихся там главарей. О том, что выход перекрыт, афганских военных, разумеется, в известность не поставили. И вот на нашу роту, спасаясь от обстрелов и бомбежки, вышла группа душманов, как потом было установлено, численностью в тысячу двести человек. В тот район мы прибыли на третьи сутки, когда уже погибло много наших ребят. Уцелевшие рассказывали, что на позиции, где находилось пять десантников, вышло до тридцати душманов. Наши ребята, выскочив, выстрелили по магазину, и тут же сменили позицию. Так и держали оборону всей ротой, перебегая с места на место. Хорошо, все ребята были физически подготовленными. Со временем, потери стали расти, десантников становилось все меньше и место, где они держали оборону, сокращалось. Душманы стали давить массой, чтобы их обойти и взять в кольцо. Наши ребята пытались укрыться в виноградниках, которые там росли в виде тоннеля. Командир взвода одной из групп приказал подорвать саманный дувал, чтобы, перейдя на соседнюю улицу, уйти от преследования. Но оказалось, что по ту сторону дувала уже находились душманы и десантникам пришлось вступить в рукопашную схватку. Потеряв несколько человек, им все же удалось уйти на другую улицу кишлака, но и там они попали под огонь душманов. В результате от взвода осталось четверо, включая взводного, которые, по небольшой ложбинке попытались выйти из кишлака, неся на себе двоих раненых. Однако их сверху заметили душманы и расстреляли, как мишени в тире. Выжил всего один солдат, который притворился убитым. Он был ранен, в него попало две пули и его отбросило от автомата. Когда по всему ущелью поднялась стрельба, наши части срочно бросили на помощь. В это время к погибшим десантникам подошел афганский мальчишка лет двенадцати и стал резать с их тел кожаные ремни. Первые из ребят, кто прорвался к месту гибели, увидели этого парнишку, режущего кожу с погибших товарищей и тут же всадили в него половину магазина.

- Как эвакуировали раненых в том бою?

- Непосредственно с места боя вывозились санитарными машинами на базе БМД, которые пришли вместе с нами в колонне. А затем их грузили в вертолеты и везли в госпиталь.

Помню, мы были где-то на боевых, и банда, которую мы гоняли, огрызалась и регулярно постреливала в нашу сторону, а затем стала уходить через перевал. Начальник артиллерии, используя оптику, сначала что-то высматривал и высчитывал, а затем приказал по душманам дать залп “Градами”. Не успели они уйти через перевал: девяносто четыре трупа потом там насчитала разведрота, которая ходила собирать обугленные автоматы. Еще подобный случай был на День артиллерии, 19 ноября. Душманы тоже беспокоящим огнем не давали нам расслабиться, тогда начальник артиллерии, в честь праздника, приказал сначала каждые три минуты давать залп в сторону душманов, затем через каждые пять минут. И так длилось почти всю ночь. Мы спали в машине неподалеку от позиций, где разместились гаубицы, поэтому от каждого залпа орудий у нас слетали панамы.

- Пункт постоянной дислокации был окружен минными полями?

- Думаю да, поскольку нам говорили, чтобы мы дальше ограждения никуда не выходили. Соседние кишлаки были предупреждены, что если из них откроют огонь, то от них ничего не останется, их превратят в пыль. Когда мы в мае 1981-го года уже уехали домой, ребята написали, что осенью их впервые обстреляли из минометов. Тогда у душманов появилась практика ставить 82-х миллиметровые минометы на машины. Они подлетали, по-быстрому бросали три-четыре мины на наш лагерь, и тут же уезжали.

- У вас была своя кухня или вы были “приписаны” к чьей-то столовой?

- Мы стояли отдельным лагерем, поэтому у нас была своя кухня, которая обслуживала все наши подразделения. Иногда, если наша кухня по каким-то причинам, не имела возможности приготовить пищу, то мы ходили с термосами получать еду на кухню стоявшего недалеко артполка.

- Свежее мясо было в рационе питания, или его заменяла тушенка?

- Я не помню тушенки, а вот кильку в томате помню отлично. Но свежее мясо иногда все-же бывало. Когда на кухню привозили замороженные туши, то говорили, что они из госрезерва и на них стоял штамп еще черт знает какого года. Макароны тоже были из госрезерва, соответственно, тоже были выпущены уже давно.

- У местных удавалось разжиться чем-нибудь из еды?

- Баранов у них мы не воровали, ну а арбузы и дыни брали. Кабул находился высоко над уровнем моря и там особо ничего не росло. Спускаешься от Кабула в долину, а там уже много фруктов и ягод. Еще ниже спустишься - там арбузы, дыни и виноград. Когда мы шли куда-то в окрестностях Джелалабада, там видели апельсиновые рощи. У местных афганцев были огромные пасеки, на которых иногда нам удавалось разжиться медом. Во время одной из операций мы вошли в горы и обнаружили там улья, штук около двухсот. Как нам сказали, их хозяин убежал дальше в горы, поэтому попросить было не у кого. Мы по-всякому пытались достать мед из этих ульев, пока, наконец, ребята не додумались окурить их дымовыми шашками, чтобы пчелы не проявляли активности. Некоторые додумались улей целиком опустить в воду ближайшего арыка. В результате мы сотами наполнили все имеющиеся при себе термосы и в пункте постоянной дислокации из этого меда поставили бражку. Сидим мы с Сашкой Елиховцом из Минска, пьем чай, и вдруг, когда он взял кусок соты, его кусает за щеку пчела. Место укуса вздулось и опухоль пошла на горло. Это увидел подполковник Савченко: “Боец, что это с тобой?” - “Флюс, товарищ полковник” - “Первый раз вижу, чтобы флюс был сразу с двух сторон. Давай, рассказывай, в чем дело”. Пришлось рассказать. Сашку Савченко срочно отправил к медикам, чтобы тот не получил какого-нибудь отека. Кстати, Сашка там, в Афганистане, женился на медсестре из санчасти при кабульском аэродроме, правда я не знаю, с ней ли он улетел домой или она осталась дослуживать командировку.

- Много женщин было в частях нашей армии в те дни?

- Только медики. Даже в штабах не было ни машинисток, ни телефонисток. Да там и штабов-то еще толком не было! Все начальство размещалось в палатках. Когда не ходили на боевые, мы несли службу у таких палаток и развлекались тем, что слушали раздающиеся оттуда радиопереговоры. Однажды услышали, как по рации передают, что в районе одной из провинций идет воздушный бой. Все офицеры ходили в недоумении: “Какой еще воздушный бой? Кто там с кем может в воздухе биться?”

- Ощущались ли нехватка топлива для боевой техники в первые дни нахождения дивизии в Афганистане?

- Нет, я не припомню, чтобы с топливом были какие-то проблемы. Наши машины всегда были заправлены. Соответственно, и недостатка в боеприпасах у войск тоже не было.

- Идеологическая обработка военнослужащих Советской Армии противником велась? Подбрасывали какие-нибудь листовки?

- Нет, нам подбрасывали не листовки, а разные заминированные предметы - авторучки, фонарики и прочее. Поэтому нам говорили, чтобы мы ничего не брали, чтобы не лишиться пальцев или руки.

- Небоевые потери были?

- Конечно были. Например, один парень, за сто дней до приказа, подорвался на гранате. Что-то ему в письме девчонка написала, и он решил покончить с собой таким вот способом. В артполку небоевые потери были следствием неуставных взаимоотношений: там “молодой” расстрелял своих “дедушек”. Его Особый отдел сразу же задержал и отправил в Союз, где отдали под трибунал. До нас доводили на построении информацию, что старший лейтенант, сын какого-то известного испытателя парашютов, вместе со своей группой на посту, выставленном на дороге, расстреляли и ограбили сотрудников индийского посольства, перевозивших деньги. Индусы выехали из одного места, а до другого так и не добрались. Разумеется, их начали искать и выяснилось, что на дороге действовал незаконно выставленный пост. Когда начали разбираться, то обнаружили, что на этом посту в ущелье было сброшено несколько человек, которых перед этим грабили. Когда они расстреливали индусов, то умудрились ранить в задницу своего же, причем пулей калибра 5,45 миллиметров, которого не было на вооружении ни у одного из афганских подразделений. За этот факт зацепились те, кто это дело расследовал, и всплыли многочисленные факты мародерства. Ходили слухи, что поначалу за арестованного старлея ходатайствовала сама Терешкова, но когда узнала, сколько людских жизней тот загубил, то оказалась от этой затеи. Не знаю, сколько лет дали этим грабителям, но, думаю, что не мало. Вообще, о фактах мародерства до нас доводили регулярно. Рассказывали, что, кроме мародерства, были и случаи изнасилования местных женщин. Так, двое советских солдат, откуда-то из пехоты, изнасиловав женщин, убили их и расчленили трупы. Я тогда стоял, слушал и думал: “Ну не может быть такого! Не может советский человек быть таким зверем!” Не знаю, действительно ли имели место подобные случаи или на нас попросту таким образом нагоняли страх.

- С работой Особого отдела приходилось сталкиваться?

- Особый отдел у нас работал очень хорошо. Это было заметно по тому, что подразделения, колонной возвращающиеся в пункт постоянной дислокации, останавливались, не доезжая пары километров, и особисты начинали “чистить” всю колонну. При этом они знали все солдатские “нычки”, знали, у кого что припрятано. Было негласное правило, что у советского солдата не должно быть иностранных вещей, и ты никак не докажешь, что эти импортные часы тебе еще дома подарил папа. Даже когда мы уезжали домой, нам на построении сказали: “Вы отсюда даже зубной щетки иностранного производства не вывезете”. Знаю, что в “полтиннике” периодически устраивался шмон, и найденные магнитофоны и часы “Сейко”, на глазах у всего стоявшего на плацу полка отправлялись под кувалду. А из собранных шмоток устраивался большой костер. Несмотря на все принимаемые Особым отделом меры, иностранные вещи все равно попадали в солдатский коллектив. Возвращаются ребята откуда-нибудь из выезда, приходят к нам: “Часы нужны? С хрустальным стеклом!” - “Оно точно хрустальное? Давай проверим?” Тут же брали и прижигали это стекло сигаретой, которая оставляла оплавленные следы. Хозяин, с сожалением констатируя: “Нет, оказывается, не хрустальные!”, выбрасывал эти часы в помойку. Иногда говорили: “Часы хорошие, противоударные. Машину выдержат!” Чтобы убедиться, решали их переехать, в результате, конечно же, часы не выдерживали и превращались в хлам. Никто этих вещей не жалел, потому что они доставались даром. Зайдут ребята в кишлак, который покинули местные жители, и обязательно прихватят там то, что им приглянется. Правда, большую часть трофеев, в том числе и нештатное оружие, забирали особисты, которые вместе с подразделениями выезжали на операции.

- То есть Вам из Афганистана ничего привезти так и не удалось?

- Я отправил в подарок матери на юбилей платок из китайского шелка. Он был настолько тонким, что я упаковал его в пакет, который получился размером с толстое письмо. Затем этот пакет передал кому-то из взводных офицеров и те вывезли его в Союз, где отправили обычной почтой. На удивление, эта бандероль дошла без проблем. Когда уже мы сами уезжали из Афганистана, я решил рискнуть и в дукане купил себе две перьевые ручки. Одну, когда учился в Подольске, подарил начальнику школы, а вторую оставил себе на память. Еще удалось тайком провезти агатовые бусы для сестры. Как потом оказалось, несмотря на все обещания, нас перед вылетом домой совершенно не шмонали. Особисты просто прошли вдоль строя, посмотрев на выложенные на бетонку личные вещи. Их интересовали только оружие и наркотики. Если кто-то чуть замялся, отвечая на их расспросы, то такого бойца отводили в сторону и досматривали уже гораздо тщательнее, раздевая до трусов. Второй досмотр нам был устроен в Ташкенте, при пересечении границы. Там погранцы прошли и тоже просто посмотрели на наши вещи, изредка прося развернуть тот или иной сверток.

- Что обычно покупалось в дуканах?

- В дуканах можно было купить все! Еду мы старались там не покупать, потому что неизвестно, что тебе подсунут - мы боялись, что нас могут отравить. В дукане я купил себе хороший джинсовый костюм, но когда сказали, что мы ничего не вывезем, то оставил его, рассчитывая, что кому-то удастся его все-таки вывезти в Союз.

- Где была возможность потратить полученные чеки Внешпосылторга на территории Афганистана?

- Мы их могли потратить в магазине Военторга, который находился в Кабуле, но от него по подразделениям Советской Армии ездила автолавка. Богатого выбора товаров в нем не было, поэтому значительную часть полученных в Афганистане чеков я привез домой и потратил уже в магазине “Березка”. Кроме чеков, нам в Витебске выдали деньги, которые накопились за то время, пока мы были в Афганистане.

- В афганских дуканах советские чеки имели хождение?

- Да, в некоторых можно было наши чеки обменять на афгани, чтобы уже ими расплачиваться за товар. А в некоторых можно было принести что-нибудь из продуктов, например, тушенку, и там просто обменять на афгани.

- Как удавалось уживаться с жителями пустыни - шакалами, насекомыми, змеями?

- В Кабуле шакалов не было, они встречались лишь во время выходов. Разные пауки и скорпионы иногда заползали к нам в палатки. Просыпаешься утром на втором ярусе, а напротив твоего лица уже сидит какая-то здоровая дрянь. Были случаи, когда кого-то из наших укусил скорпион, но яд сильно не подействовал, у укушенного лишь поднялась температура. У медиков имелись необходимые сыворотки, но в тот раз они осмотрели его и сказали, что ничего страшного нет.

- У солдат было подобие смертных медальонов?

- Нам говорили, что каждому должны были выдать браслеты с именами и группой крови. Но, поскольку этого не случилось, многие стали мастерить подобные штуки самостоятельно. У афганцев покупались браслеты, и наши умельцы набивали на них фамилию, имя, отчество. У меня подобного браслета не было, свой первый смертный медальон я сделал во время участия в событиях конфликта Осетии и Ингушетии, когда на обратной стороне штатного офицерского жетона выгравировал свои фамилию, имя, отчество и группу крови.

- Последний патрон “для себя” хранили?

- Было такое. Только не патрон, а гранату. Нас очень сильно психологически обрабатывали, рассказывая, что душманы творят с нашими солдатами, попавшими в плен. Ни у кого даже сомнений не было в том, что он сможет сам себя подорвать гранатой, лишь бы не попасть в плен. Первое время, когда только приехали, каждый носил с собой гранату, даже не выезжая на боевые.

- Доводилось попадать под дружественный огонь?

- Да, было дело. Мы шли в колонне с полковником Красногорским и нас стали обстреливать с фланга. Долбили нас сильно, поэтому полковник дал команду спешиться, окопаться и занять оборону. Красногорский приказал водителю Сашке Думлеру установить связь с пехотной частью, которая стояла километрах в восьми за горой. Но связаться не удалось. Тогда мы с Красногорским прыгнули в не бронированную машину и понеслись в сторону этой части. Оказалось, что там решили провести учебные стрельбы и лупили по дороге, будучи уверенными, что там никого нет. Всем повезло, при обстреле никто даже не был ранен. Злой как собака Красногорский чуть не убил командира того полка, а тот удивленно спрашивал: “Как вы вообще сюда доехали? Мы, чтобы по этой дороге проскочить к ущелью, всегда берем прикрытие из двух танков. А вы прилетели, по вам душманы даже ни разу не выстрелили”.

- Использовались ли огнеметы в первый год пребывания в Афганистане?

- У нас был химвзвод, от которого там толку не было, поэтому из них в 1981-м году сделали огнеметчиков. Весь взвод прошел обучение и получил на вооружение огнеметы. Они периодически выезжали на операции, но что и как они там делали, сказать не могу.

- Принимали участие в совместных операциях с царандоем, афганской милицией, или ХАДом, их госбезопасностью?

- В афганской армии было два элитных десантных полка коммандос, с которыми мы пару раз встречались на операциях. Их офицеры все учились в советских военных училищах и хорошо знали русский язык, поэтому удавалось с ними немного пообщаться. Я интересовался у них: “Какие из афганских солдат получаются десантники?”, на что они отвечали: “Если мулла скажет нашему солдату, что тот, прыгнув из самолета без парашюта, попадет в рай – прыгнет, не раздумывая”. А ведь их коммандосы считались самыми идеологически подкованными бойцами!

- Оружие, захваченное во время операций и попавшее к особистам, подлежало уничтожению?

- К особистам попадали лишь самые интересные образцы вооружения, а все то, что не представляло интереса, наверное, где-то оседало на складах.

- При совместных операциях с афганской армией использовались переводчики?

- Конечно. В основном переводчиками пользовались наши советники среди афганских силовых структур, да офицеры в штабах. А нам, простым солдатам, зачем нужны эти переводчики? Нам задачу ставят - и мы ее выполняем, без обсуждения с афганцами.

- Каски и бронежилеты носили в обязательном порядке?

- Бронежилеты у нас были, мы ими обычно завешивали окна машин во время выездов на боевые. А вот насчет касок не помню, кажется, мы их не носили совсем.

- В чем из Афганистана уезжали на дембель?

- Специально дембельскую форму я не готовил, потому что ее не из чего было готовить. Мы же прибыли в Афганистан в полевой повседневной форме, а «парадку» нам выдали уже по возвращении в Витебск. Хорошо, нам в этом от чистого сердца помогли те ребята, которые оставались в дивизии, и которые смотрели на нас как на ветеранов боевых действий. С их помощью мы смогли по-быстрому и подшиться, и ушиться. Они нам и аксельбанты сплели, и сапоги привели в дембельский вид. В результате мы домой отправились, выглядя как настоящие дембеля.

- Почему вас отправили не сразу по домам, а сначала в Витебск? Ведь вся дивизия вместе со штабом находилась в Афганистане.

- Не знаю, наверное нам сначала следовало сдать на склад дивизии все свое имущество, которое оставалось в Витебске. Те, кто увольнялся уже после нас, тех отправляли сразу по домам, а нам пришлось добираться через Витебск. Более того, всех дембелей, прибывших из Афганистана, посадили на трехдневный карантин. Не знаю по какой причине, возможно в это время готовились документы для увольнения.

- Сколько дембелей отправилось домой вместе с Вами?

- Я улетал домой 14 мая 1981-го года, первой партией. Все дембеля этой партии поместились в салоне гражданского Ту-154. В обратный путь летели со страхом, потому что с гор, окружающих кабульский аэродром, душманы частенько обстреливали взлетающие самолеты. Никому не хотелось быть сбитым на взлете уже возвращаясь домой.

- Вы сдавали свое оружие перед тем как покинуть Афганистан?

- Конечно, ведь мы возвращались в Союз без оружия - оно было сдано командиру взвода и хранилось в “оружейке”.

- При возвращении домой вам объявляли в салоне, что самолет пересек Государственную границу Советского Союза?

- Да, нам об этом сообщили по громкой связи. Не помню уже, аплодировали ли мы этому сообщению. Мне кажется, большинство просто облегченно вздохнули: “Слава богу, ушли с этой территории!” Мы приземлились в Союзе на каком-то аэродроме, и пока самолет производил дозаправку, нас там опять как следует обшмонали. Затем погрузили в этот же самолет, и спустя пару часов мы полетели дальше в Витебск. После того, как нам были вручены все бумаги на увольнение, мы, четверо земляков, через Москву отправились домой в Волгоград. Среди нас был Женька Иванов, мы называли его “Ванька”, у которого была редкая группа крови - четвертая отрицательная. Когда в конце 1980-го во время боя под Кабулом был ранен один капитан, медики разыскивали донора с такой группой крови. Когда нашли Женьку, время уже шло на минуты, поэтому было устроено прямое переливание крови от Женьки капитану.

- Фотографии из Афганистана везли с собой?

- Кое-где и кое-как мы умудрялись делать фотографии на память о своей службе в Афганистане. Фотоаппарат “Смена-8” был у одного парня из нашего взвода, мы на него фотографировались еще на взлетном поле в Балхаше, а все остальное необходимое ребята уже потом покупали у афганцев. Однако, все снимки, на которых было изображено оружие или боевая техника, у нас нещадно отнимались и уничтожались начальником штаба. Однажды я со своими земляками во время боевых, на берегу арыка, сфотографировали воткнутый штыком в землю автомат, и распечатали несколько снимков. Так начальник штаба, увидев у моих друзей эту фотографию, с криком: “Это что у вас за штык в землю? Война закончилась, что ли?” порвал все фотографии. Чудом уцелел лишь мой снимок. Начальник штаба был, конечно, своеобразным человеком, например, он рвал наградные, которые писал командир взвода.

Штык в землю. Крайний слева - Колесников В.И.

- Кстати, как обстояло дело с награждениями?

- Да тогда еще наградная система не была отлажена, тогда еще никто из начальства толком не понимал, чем мы там занимаемся и как долго все это продлится. Поэтому награды давали либо по ранению, либо за гибель. При увольнении нам выдавали запечатанные пакеты с документами, что в них находится - мы не знали. Видимо там указывалось, где мы были, и эти пакеты мы должны были отдать в военкомате. Когда военком распечатал пакет и пробежался глазами по лежавшим в нем бумагам, он загадочно сказал: “Ты далеко не убегай, а то вдруг еще скоро понадобишься”. Я думаю, это означало то, что меня могли снова призвать в армию в качестве “партизана”, ведь они тоже были в Афганистане, более того, их туда отправили даже раньше нас. Когда я уходил на пенсию и мне потребовалось подтверждение того, что я участвовал в боевых действиях на территории Афганистана, от военного комиссара узнал, что впоследствии пришла инструкция все пакеты, которые мы привезли из Афгана, уничтожить. Поскольку наш статус в той стране был не определен, была уничтожена даже моя учетная карточка, которая должна была храниться семьдесят пять лет. Взамен я получил от военкома справку о том, что все мои документы уничтожены. Поэтому подтвердить участие ветерана в Великой Отечественной гораздо проще, чем тем, кто был в Афганистане в первый год.

- Вторую попытку поступления в военное училище Вы не стали предпринимать?

- Когда мы отслужили год, у нас один парень подал документы в военное училище и предложил мне поехать вместе с ним, но я сказал: “Нет, хватит мне! Насмотрелся я на военную службу”. Хотя из Афганистана брали в любое военное училище Советского Союза вне конкурса, тебе достаточно было лишь подать рапорт куда ты хочешь - и ты уже там учишься. Начальник артиллерии мне тоже предлагал поступить в артиллерийское училище, где у него служил друг. Но мне на тот момент уже просто не хотелось быть профессиональным военным, поэтому перед самым дембелем мне подготовили документы для поступления в нашу Волгоградскую Высшую Следственную школу МВД СССР. Поскольку в то время в это учебное заведение поступить было очень тяжело, из Афганистана отправили подписанный комдивом запрос начальнику УВД Волгоградской области и получили положительный ответ, что меня готовы видеть среди курсантов школы и включили в квоту от Главного Управления. Документы для поступления были направлены в учебное заведение, но, когда я приехал в Волгоград 26 мая, все группы для поступления уже были сформированы и мне в них места не нашлось. Поэтому вместо милиции я пошел работать в “пожарку”, откуда отправился учиться сначала в Куйбышев, а затем в Подольск.

В.И.Колесников, наши дни