- Родился я в 1946-м году, в селе Усть-Погожее Дубовского района Сталинградской области. Мама моя, родом из поселка имени Первого Мая Дубовского района Сталинградской области, во время войны была тружеником тыла - она выучилась на шофера и работала в Себряковской автобазе города Михайловка. Отец был родом из села Кашировка Тамалинского района Пензенской области. Перед самой войной он служил срочную службу на Украине, затем участвовал в Великой Отечественной войне, но после ее окончания домой сразу не отправился, дослуживая еще год в Москве сержантом в войсках химзащиты. В это время мама жила у своих родителей, и отец приезжал к ней в отпуск. После того, как отца демобилизовали, они с мамой перебрались жить в Сталинград, где еще до войны у них на улице Водопадной был дом. Перед приходом немцев мамины родители у себя во дворе закопали свое имущество, но, когда мама с папой приехали в Сталинград, на месте, где стоял их дом, уже кто-то жил другой. Тогда родителям дали небольшой земельный надел на улице Кольской в Краснооктябрьском районе и отец, взяв ссуду, стал там строить стандартный частный дом с тремя окнами на фасаде. Я родился, когда мать с отцом гостили у родственников в Усть-Погожем, поэтому в моих метриках указано это место рождения, хотя все время мы жили в Сталинграде, где прошло мое детство. Умер папа в 1970-м году, после моего возвращения из армии.
В школе мне знания особо не давались, и отец, посмотрев на все это, после седьмого класса отправил меня учиться в строительное училище. Ведь в школе оно как - у учителей с самого начала о тебе создалось какое-то впечатление и весь период учебы к тебе так и относятся, даже если ты будешь проявлять какие-то успехи. Поэтому вместо того, чтобы постигать школьную науку, мы ходили “крыть птичек”. Уйдешь куда-нибудь, ляжешь и ждешь, когда какая-нибудь птичка позарится на корм, рассыпанный нами под ящик, поставленный тобой на веточку с привязанной веревочкой. Как только она там окажется - дерг! - и птичка уже под коробочком. На удивление, в ремесленном училище, располагавшимся в районе завода “Баррикады”, мне понравилось учиться больше, чем в школе - я даже там смог получить рабочий третий разряд.
- Среднего образования Вы не получили?
- Я закончил восемь классов, затем училище, а потом, по возвращении из армии, закончил полную одиннадцатилетку.
После окончания училища я пошел работать в строительный трест СУ-53, откуда меня отправили на шестимесячные курсы в ДОСААФ получать профессию водителя. Нам шла небольшая зарплата в этом тресте, а мы, вместо работы, ходили на учебу в автошколу ДОСААФ. Получив права, я стал работать водителем в СУ-53, но через некоторое время меня вызвали в ДОСААФ на Баррикадной для прохождения теоретической подготовки парашютистов. С работы меня опять официально отозвали, и я начал изучать укладку парашюта и получать прочие теоретические знания. После окончания теоретических занятий, нашу группу повезли на аэродром в Средней Ахтубе, где мы совершили по три прыжка с самолета АН-2. Больших самолетов для наших прыжков не требовалось, поскольку мы прыгали группами по десять человек. Парашюты у нас были квадратные, ПД-47. Отказников в той группе, где я учился, не было, потому что у тех, кто не хотел прыгать, была возможность “закосить” еще на земле под различным предлогом: “мама прыгать не разрешила”, “нога болит” или еще по каким причинам. А остальным сказали: “Едем совершать прыжки”, и все никаких вопросов не задавали.
После прохождения курса подготовки парашютистов, в ноябре 1965-го года нам стали приходить повестки в армию. Мы посидели несколько дней на областном сборном призывном пункте, дожидаясь укомплектования группы. Так получилось, что в нее вошли практически все ребята, с которыми мы обучались в ДОСААФ: и в автошколе, и во время прохождения парашютной подготовки. Когда укомплектование закончилось, мы пешком отправились к железнодорожной ветке на Красном Октябре, где нас посадили в поезд и повезли к месту службы. Еще на сборном пункте мы видели своих “покупателей” с голубыми погонами, поэтому знали, куда отправляемся служить. Вместе с нами ехали сержанты, которые помогали “покупателям” руководить толпой призывников. Они рассадили нас по вагонам и раздали сухпайки.
Ехали мы весело. В дороге сначала съели все, что у каждого оставалось своего из еды, а затем принялись за тушенку из сухпайка. Через пару дней, под вечер, прибыли в 103-ю Витебскую воздушно-десантную дивизию, в/ч 07197. Только приехали, сразу: “Выходи строиться!” И началась перекличка: “Иванов” - “Я!” - “Туда-то. Петров!” - “Я!” - “Туда-то”. В роте, куда меня определили, собралась вся призывная молодежь из Волгограда. Было, конечно, несколько ребят и из других областей, но основной костяк составляли все-таки волгоградцы.
 |
Корнеев В.Ф. 1966 год, Витебск |
- Вы прибыли в учебную роту?
- Нет, я, минуя учебку, попал сразу в строевую часть - автотранспортную роту, в/ч 63692. Впоследствии лычки на погоны я заработал себе сам, сначала став ефрейтором, а затем, на втором году службы, получив звание “младший сержант”. В роте уже было три взвода старослужащих как второго, так и третьего года службы, поэтому нас, молодых, распределили по всем этим взводам. Но дедовщины, при этом, во взводах никакой не было.
- В какой полк входила ваша авторота?
- В полках, конечно, имелись собственные полковые автомобили, но мы ни в один полк не входили - наша автотранспортная рота была отдельным подразделением, входящим в состав дивизии, и находилась в подчинении заместителя командира дивизии по технической части.
Части дивизии дислоцировались в нескольких городах: в Витебске был 317-й полк, а в сторону Новополоцка, в поселке Боровуха - 350-й и 357-й полки. 350-й полк имел неофициальное название “полтинник”. Наша авторота располагалась во “Втором городке”, который располагался прямо в Витебске, на улице Буденного. Выглядываешь в окно, а там цивильная жизнь - трамваи ходят, люди гуляют.
- Какая техника была в вашей автотранспортной роте?
- На тот момент, когда я прибыл в роту, она была оснащена довольно старой техникой, основную часть которой составлял трехмостовый 151-й ЗиЛ, у которого все мосты были ведущими. Затем нам стали поступать 157-е ЗиЛы в качестве как учебных, так и строевых машин. Эти машины со временем стали основной техникой автотранспортной роты. Еще у нас было несколько машин ГАЗ-51. Во время парковых занятий мы изучали устройство учебных автомашин, а затем, закончив возиться с учебной машиной, шли к своей чтобы драить ее до блеска. При этом учебные машины все были на ходу и при необходимости их можно было задействовать для выполнения каких-нибудь задач. Часто поступало распоряжение от командира роты: “Иванов, Петров, Сидоров. Возьмите одну, три, пять учебных машин и следуйте по такому-то маршруту”. Учебная техника использовалась для совершения 500-километровых маршей молодыми солдатами, прибывшими водителями к нам в автороту. Несмотря на то, что у молодого водителя уже имелись водительские права, его обязательно обкатывали, смотря, на что способен этот водитель. От этого марша зависело, куда впоследствии направят служить каждого из молодых водителей. В каждой кабине за баранкой сидел молодой водитель, а рядом с ним кто-то из старослужащих. В колонне обязательно ехала “техничка”, а возглавлял ее зампотех.
- Большие колонны формировались?
- В зависимости от того, сколько молодых водителей пришло в роту. Двадцать человек - значит двадцать машин. А строевые машины обычно стояли на хранении в парке на колодках. Иногда у нас были тревоги, по которым мы должны были прибыть в парк и, сняв автомобиль с колодок и выгнав его из гаражного бокса, построиться на плацу. Проверяющий засекал время, за которое мы успевали сделать все необходимые действия, обходил, проверяя, все машины и затем давал команду загонять технику обратно в гараж. За мной был закреплен грузовой ЗИЛ-157, на котором я периодически совершал рейсы то в Минск, то в Борисов в сопровождении старшего машины из офицеров или сержантов-сверхсрочников, поскольку прапорщиков тогда в армии еще не существовало. Сверхсрочников в то время называли “макаронниками”.
- В вашей автороте имелись какие-нибудь машины специального назначения?
- Такие машины были в автопарке батальона связи, находившимся по соседству с нашим. Это были машины с размещенными на них радиостанциями. Они к нам не относились - у них была своя техника, свои водители. И автомобили штаба дивизии к нашей автороте тоже не относились. У командира дивизии Яценко была служебная “Волга-21”, а водителем взяли симпатичного парня, Бухтияр его звали. На тот момент водитель комдива собирался увольняться и ему требовалась замена. Пришел “покупатель” из штаба дивизии, вызвал на собеседование меня и Бухтияра. Мне бы переодеться перед тем, как к нему явиться, но я как был в рабочей робе, так и зашел. А Бухтияр стоял дневальным, поэтому имел более опрятный вид. Вероятно, именно это и сыграло в его пользу при выборе водителя для Яценко.
Однажды зимой мне довелось перегонять в часть из Минска УАЗик, выполненный в виде передвижной кинобудки. Эта кинопередвижка была оборудована динамиками и 16-миллиметровым киноаппаратом, правда, разогнать скорость больше 40 километров в час она не могла. Этот автомобиль я впоследствии увидел в Чехословакии, когда наши войска там обосновались основательно и для них стали проводить киносеансы. Кроме солдат-срочников, в Чехословакию из Витебска брали и призванных на военные сборы, так называемых “партизан”. Вот один из них и разъезжал на этой кинопередвижке. Эти “партизаны” очень сильно ругались в адрес нашего армейского руководства: “Мало того, что от работы оторвали, отправив на сборы, так еще и забросили черт знает куда, где стреляют!” Но, как только ситуация в Чехословакии чуть-чуть стала стабилизироваться, этих “партизан” первыми же стали отправлять домой - чего их там зря кормить.
За время службы в дивизии я сначала получил звание “ефрейтор”, а затем, не заканчивая никаких курсов, стал младшим сержантом и был назначен на должность командира отделения. Разумеется, служба с этого момента стала заметно проще и легче.
- Прыжки с парашютом совершали?
- Регулярно. Нужно было прыгать всем, независимо от того, кто ты - шофер, писарь. Даже иногда запланированные прыжки начальство “зажимало”. Думаю, это происходило из-за недостатка финансирования. Чтобы на аэродроме не ждать своей очереди, особенно зимой, мы всем отделением, по поступившей команде, садились в машину и отправлялись на аэродром, где для нас уже был подготовлен к загрузке самолет. Мы брали каждый свой парашют, надевали и ждали, когда подойдет старший инструктор по парашютно-десантной подготовке. Тот проходил, осматривал нас со всех сторон, чтобы все было застегнуто и утянуто. Затем давали команду на посадку, и мы грузились в самолет. Самыми частыми у нас были так называемые “простые прыжки”, которые совершались с АН-2 для того, чтобы десантник не расслаблялся и не терял квалификацию. Но были еще и “сложные прыжки”, которые совершались с АН-12 большими группами, ротами или полуротами, с оружием и в полном снаряжении. Как правило, “сложные прыжки” сочетались с проведением каких-нибудь учений авиаторов: они свою технику десантирования отрабатывают, а мы свою. У нас был большой полигон за Витебском, на котором мы отрабатывали прыжки на лес и на поверхность находящегося неподалеку озера. С больших высот мы не прыгали, потому что для десантника лучше всего небольшие высоты - ты меньше времени висишь в воздухе и являешься мишенью для противника.
- Насколько часто совершали прыжки?
- По нормативу полагалось совершить по семь прыжков в год, но не всегда этот норматив соблюдался. И если выпадала возможность совершить дополнительный прыжок, никто от этого никогда не отказывался. За каждый совершенный прыжок мы получали доплату, а “сложные прыжки” стоили дороже, чем простые - целых пять рублей. При этом мое сержантское денежное довольствие на тот момент составляло 13 рублей 80 копеек. Кто же откажется от такой значительной денежной прибавки за совершенные прыжки! У офицеров и сверхсрочников ставка за прыжки была дороже, поэтому они старались обойти нас, солдат, в количестве совершенных прыжков. Прыжок с АН-12 был разделен на три фазы: прыгаешь с принудительным раскрытием парашюта, затем пять-семь секунд летишь на стабилизирующем парашюте площадью 1,2 квадратным метра, считая про себя: “Тысяча один, тысяча два, тысяча три. Кольцо!” А затем уже над тобой раскрывается купол основного парашюта. Когда летишь еще на стабилизирующем куполе, создается приятное сопротивление воздуха. А когда или сам открываешь купол, либо за тебя это сделает прибор, испытываешь сначала неприятный по ощущению провал, но затем, увидев над собой белый купол, начинаешь спускаться плавно, повиснув на стропах. Оглянешься вокруг, увидишь своих товарищей, так же, как и ты, висящих под белоснежными куполами, и начинаешь в тишине с ними перекрикиваться или просто орать от радости. Мы даже потом фотографировались во время прыжков. Вообще, каждый прыжок - это такой всплеск адреналина!
- Несчастные случаи при десантировании имели место?
- Да, были такие случаи. Один я даже видел своими глазами. Были на витебском аэродроме, где прыгали наши старшины. И я смотрю издалека на одного и говорю своим товарищам: “Что-то у него, похоже, не так”. А у того парашют скрутило колбасой и он, видимо, пытался открыть запасной парашют. Но если тебя в небе крутит, то и запасной может тоже скрутиться. Чтобы он сработал, его нужно отбросить в сторону, дав ему наполниться воздухом, чтобы он раскрылся. Но это в теории все просто и хорошо, а в реальности, когда падаешь, мысли в панике работают совершенно по-другому. Как мы впоследствии узнали, этот человек погиб, ударившись о землю.
- Вашу технику тоже десантировали?
- Нет, наши машины в воздух не поднимали. Недалеко, на Зеленом, стояли артиллеристы и батальон укладчиков. В обязанность этих укладчиков входила подготовка техники полка для десантирования: нужная техника загонялась на платформы и закреплялась, как положено, специалистами батальона.
В те времена воинскими частями создавались автобаты для оказания помощи армии сельскому населению. На железнодорожные платформы грузились машины и отправлялись туда, где требовалась помощь в уборке урожая. Летом 1968-го года мы таким образом были направлены на Украину, где поротно были распределены по колхозам и совхозам и начали возить зерно с полей. Но не успели мы долго поработать, как в июле поступила команда: “Собраться всем ротам”. Со всех колхозов съехались в указанное место. Нам объявляют приказ: “Сформировать колонну и своим ходом отправиться в Витебск”. Только прибыли в расположение, привели себя и машины в порядок, помылись, как тут же поступила команда всей роте прибыть на аэродром “Северный”, неподалеку от Витебска. Свои машины мы оставили в части, а сами прибыли в указанное место, где расположились в небольшой роще на окраине аэродрома, разбив палатки. Сидим, ждем. А чего ждать - никто не знает. Так просидели целый день. Наутро проснулись, сделали зарядку и опять в ожидании. Чтобы мы не маялись от безделья, нас сначала заставили побегать, а затем в палатке учили уставы.
Поступила команда несколько человек из автороты направить в Витебск для получения машин. Мы, человек пятнадцать, поехали и прямо на вокзале получили ГАЗ-66, прибывшие из Горького. Проверили по-быстрому полученные машины, вернулись на них обратно на аэродром, где поставили в ряд неподалеку от своих палаток. Эти автомобили ГАЗ-66 были немного модернизированными: у них кабины были, как у ГАЗ-69, тентованными и имели складывающиеся внутрь стекла. Все это делалось по причине того, что в АН-12 ГАЗ-66 не проходили по габаритам. Это сейчас в ИЛ-76 можно какую хочешь технику загнать, а тогда самолеты были довольно узкими.
Так просидели около аэродрома еще несколько дней. Теперь каждый день мы занимались освоением полученных машин: объезжали каждую, досконально проверяли все системы. Постепенно и у солдат, и у офицеров стали появляться мысли, что, вероятно, нас куда-то готовят. Особенно они усилились, когда приехала машина, загруженная ящиками с патронами и гранатами и старшина выдал каждому из нас по подсумку с четырьмя магазинами. Позже мы себе еще раздобыли по паре дополнительных магазинов, рассовав их по голенищам своих кирзовых сапог. Полученные магазины мы снарядили патронами, остальные боеприпасы оставив храниться в ящиках.
С наступлением августа мы поняли, что нас действительно куда-то закинут. Но куда - точно не знал никто. Между тем, на ежедневных занятиях мы стали проходить тактику действия в городских условиях. В один из дней наш командир, начитавшись газет, в которых отражалась международная обстановка, сказал: “Вполне вероятно, что нас отправят в Чехословакию. Будем ждать приказа. Не дай бог кто-то куда-то отойдет из расположения лагеря!”. Да мы и сами понимали, что, хоть тревогу нам и не объявляли, в сложившейся обстановке это будет смерти подобно.
19 августа 1968-го года самолеты встали на рулежку, и каждый из них распределили среди нашей автороты. Мне указали два самолета, в которые я буду загружать по две машины. Водители, под присмотром бортмехаников, загоняли внутрь самолета сначала одну машину ГАЗ-66, где ее крепили при помощи различных тросов и крепежей, а за ней другую. Уже после того как машины были закреплены в самолете, летчику что-то пришло в голову, и он поинтересовался: “А в баках машин бензина много?” Отвечаю: “Да, практически все заправлены под завязку”. Тот аж за голову схватился и приказал слить из каждого бака по два - три ведра. Оказалось, из-за изменения давления в воздухе уровень бензина в баке будет увеличиваться, и он может потечь через горловину. Отлили бензин, борттехник проверил уровень, и мы закрыли бензобаки, проследив, чтобы не было никаких подтеков топлива. Погрузив автомобили, все водители машин - мое отделение и отделение приданных нам “партизан” - разместились в гермокабинах самолетов. Сидим, ждем. Наконец почувствовали, как заработали двигатели и самолет стал выруливать на взлетную полосу.
- Вы в гермокабинах сидели с оружием?
- Да, мы находились там уже полностью экипированными, с оружием и снаряженными боеприпасами. Гранат старшина никому из нас не выдал, сказав: “Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из вас гранату во время полета взорвал!”, но ящики с ними все же были загружены в самолет.
- Когда “партизан” привезли на аэродром, где они находились до погрузки в самолеты?
- Так же как мы, они жили в палатках. После того, как их привезли на аэродром, им сразу выдали новую солдатскую форму. Конечно, по сравнению с нами они были скандальным народом, но их можно было понять: оторвали от привычной гражданской жизни, от жен и родителей. Но деваться им было некуда, поэтому они постепенно втянулись в армейский быт. Значительную часть “партизан” набрали из местных, витебских, ребят. Занятий с ними никаких не проводилось, и они большую часть времени, бездельничая, сидели по курилкам. Недалеко от нас разместили медсанбат, и “партизаны” попробовали было подбивать клинья к красивым медсестрам, но солдату там делать было нечего - все красивые девушки уже находились под опекой офицеров. Оружие “партизанам” выдали тоже, правда уже перед самой погрузкой в самолеты.
- За “партизанами” тоже были закреплены автомобили?
- Изначально они шли нам, водителям, в качестве помощников. Те, за которыми уже были закреплены автомобили, прилетели на место уже позже, спустя несколько дней. Например, как тот водитель кинобудки. Еще “партизаны” использовались в качестве поваров в подразделениях.
- Вся дивизия была поднята по тревоге? Или какие-то подразделения были оставлены в пункте постоянной дислокации?
- Не могу этого утверждать, поскольку не знаю. Каждый полк улетал со своего аэродрома, а уж как у них там все это происходило - мне неизвестно. Я могу рассказать лишь за свою роту, чему сам был свидетелем. С того же аэродрома, что и мы, улетал батальон связи и часть 317-го полка.
Когда взлетели, к нам заглянул бортмеханик и сказал, что мы неправильно погрузку совершили, надо было больше тяжести дать нагрузкой на хвост. Дело в том, что мы машину, полностью груженую боеприпасами, загнали в салон первой, а от этого что-то нарушилось и самолету было трудно при взлете оторваться от взлетной полосы. В ответ мы дружно сказали бортмеханику, что следить за правильностью погрузки - его задача и нас в этом обвинять нет причины.
Летим. Скучно всем стало, даже в туалет сходить некуда. Правда, еще перед погрузкой в самолет нас построили и дали время всем справить нужду, чтобы впоследствии в полете ни у кого не возникло желания. Тут входит второй пилот и объявляет: “Самолет пересек государственную границу Союза Советских Социалистических Республик. Пока все нормально. Направляемся в Чехословакию, в город Брно”. Вот, можно сказать, что именно в этот момент мы и узнали конечную цель нашего маршрута. Еще он сказал, что на аэродроме спокойно и аэродром готов принять нас. Мы знали, что кто-то из наших подразделений прибыл туда раньше и взял аэродром полностью под свой контроль, потому что мы вылетели в Чехословакию рано утром двадцать первого августа, а первые борты ушли туда днем ранее: мимо нас на погрузку чуть ли не бегом направилась какая-то из наших десантных частей, подгоняемая своими командирами: “Бегом! Бегом!” Потом мы узнали, что первым вылетал самолет с разведчиками и специалистами-диспетчерами, которые приступили к работе на вышке занятого десантниками аэродрома. Гражданскому персоналу аэродрома дали возможность уйти, а их места заняли советские гражданские специалисты, которые и принимали последующие прибывающие самолеты.
Долетели мы без проблем, самолет приземлился, вырулил куда нужно и открыл аппарель. Приземлившись, мы сразу увидели, что взлетно-посадочные полосы были блокированы нашими войсками и техникой, не позволяя кому бы то ни было выехать на полосу, чтобы препятствовать взлету и посадке нашей авиации. Потихоньку, аккуратно, мы выгрузили свою технику. Свой груз я отвез в указанное место, выгрузил его там и возвратился обратно к самолету. А вокруг все шумит, все гудит: самолеты один за другим садятся и взлетают, работают моторы выгружаемой техники. Повсюду снуют офицеры, назначенные старшими по разгрузке. Тот, который следил за нашей разгрузкой, крикнул мне: “Гвардеец, видишь, борт садится? Езжай к нему, принимай груз”. Подъехал к самолету, смотрю: он под завязку загружен большими ящиками со снарядами. Откуда-то тут же появились солдаты, которые хватали эти ящики и быстро грузили в кузов моей машины. Я отвозил груз на другие точки, располагавшиеся на территории аэродрома километрах в двух от взлетной полосы, а там ящики складывались в штабели.
А самолеты шли на аэродром одни за другими: приземлились, выгрузились и сразу же взлетали, направляясь для погрузки в Советский Союз. Авиапарк, задействованный для перевозок, был довольно внушительным. Мы потом слышали, что много самолетов пригнали из Ферганы и других наших южных авиабаз. Вот мы, например, из Витебска летели часа три, примерно столько же на обратную дорогу ему требовалось, да плюс время на заправку - и снова в полет. В Брно на аэродроме ни один из самолетов не задерживался, они должны были уйти хоть куда, лишь бы не загромождать взлетные полосы аэродрома. В большинстве своем это были самолеты АН-12, которые готовились для десантирования личного состава дивизии, но в сложившейся ситуации, когда отлично сработали наши разведчики и специалисты гражданской авиации, десантирование не понадобилось и доставка личного состава осуществлялась посадочным способом. Безусловно, это был лучший способ, иначе бы при десантировании солдат разнесло ветром по большой территории.
- Какое впечатление на Вас произвела Чехословакия?
- Когда мы прилетели туда, было раннее утро. Вокруг была суета, движение, поэтому никакого впечатления не могло сложиться. Оно сложилось уже позже, когда я стал ездить по территории Чехословакии. Первое что бросалось в глаза, это чистые, ухоженные деревни и поселки, в которых дома с фасадов не имеют дворовой территории. Может, за домом и есть двор, но с улицы его попросту нет - заборчик и практически сразу вход в дом. Еще отличаются они обилием небольших дорог, вымощенных брусчаткой, по краям которых росли вековые деревья. А уж шоссейные дороги у них, по тем временам, были просто замечательными!
На второй день чехи стали с любопытством смотреть на нас: откуда это столько народу вдруг появилось на аэродроме. В городе Брно сразу же была организована комендатура, в которую мне впоследствии довелось неоднократно ездить. Первый раз поехали с одним старлеем. Тот говорит: “Давай в комендатуру!” Я спрашиваю его: “А куда ехать-то?” - “Я не знаю”. Ну, в общем, нашли дорогу: жители города, увидев мой автомат, быстро помогли нам определить направление движения. Обратно возвращались, когда уже стемнело. Я ехал и мне было страшно, я боялся заблудиться в чужом городе чужой страны, в котором оказался впервые.
- Карты вам не выдавались?
- Мне, как водителю, карт никаких не давали. А вот у офицеров они появились быстро. Хотя в первую свою длительную поездку пришлось отправиться, не имея никаких карт. Конечным пунктом поездки был Будапешт, район вокзала Келети, где рядом с вокзалом была воинская часть. Поскольку я уже служил третий год и считался опытным солдатом, командир вызвал меня и сказал: “Бери машину. Завтра за тобой придет старшой, с ним поедете в Будапешт”. Это потом я несколько раз ездил туда, а тогда это был мой первый рейс в Венгерскую столицу. Утром пришел офицер, который должен был быть старшим машины: “Ну что, готов? Бензинчику залил? Тогда поехали!”
Расстояние от Брно до Будапешта было километров четыреста. Без карты, которая имелась у офицера, добраться было бы довольно трудно, поскольку все дорожные указатели были либо сломаны, либо развернуты совершенно в другом направлении. Иногда они были попросту сбиты и валялись на земле. Чтобы сократить путь, мы не все время ехали по широким автотрассам, но иногда сворачивали с них и ехали по проселочным дорогам. Во время следования мы решили пообедать, остановившись на обочине такой дороги, где рядом находился большой виноградник. Выбрали место, разложили свою “скатерть-самобранку” с консервами и хлебом. Сидим, обедаем. Подъезжает к нам на лошади местный житель и попросил нас, чтобы “паны” виноград не трогали. Мы его успокоили, что не станем покушаться на его виноград, а он нам в качестве угощения принес несколько сладких гроздьев. Мы его только успели расспросить, где тут поблизости какой город, как он быстро сел на лошадь и уехал подальше от нас, сославшись на то, что если его увидят с советскими солдатами, то у него будут неприятности и его могут наказать.
На берегу Дуная в Чехословакии есть пограничный город Комарно. Подъехали к мосту через реку, на нем никаких шлагбаумов. Я смело въехал на середину моста и только тогда увидел солдата-пограничника. На всей советской технике, находящейся в Чехословакии - и на танках, и на автомобилях - были нанесены опознавательные крестообразные белые полосы. Пограничники, сидящие на противоположном краю моста, лишь взглянули на мой машину и, увидев, эти полосы, даже не предприняли никаких попыток ее остановить. Не знаю, чьи там пограничники были - чехословацкие, венгерские, а может и советские солдаты из местного гарнизона. На венгерской территории мы выехали на широкую хорошую трассу, мне по такой раньше ездить даже и не доводилось. Еду, наслаждаюсь дорогой, вижу указатель, что до Будапешта осталось пятьдесят километров. Подъехали к пригороду венгерской столицы. Дальше куда? Офицер махнул рукой: “Езжай прямо!” Будапешт меня потряс своей красотой. Мы ехали вдоль берега Дуная, на противоположном берегу которого возвышался на горе какой-то красивейший замок. Но мне любоваться было некогда, я прикидывал, по какому из множества мостов мне можно будет проехать на своем грузовике. Перебрались на другой берег и остановились, решив выяснить у местных, в какую сторону нам нужно ехать. Выхожу из кабины, у меня на плече автомат висит. Гражданских я решил не расспрашивать, справедливо полагая, что от какого-нибудь военного получу подробную информацию. Увидел одного в форме, подошел к нему. Тот что-то мне по-своему говорит, на мой автомат показывает, а сам от меня пятится. Я понял, что одному мне будет трудно решить вопрос с направлением движения и привлек для этого старшего машины. Мы все знали, что за границей очень любят деньги. У моего офицера были при себе советские рубли, которые он на венгерской границе поменял на форинты. Поэтому, посоветовавшись с ним, мы решили призвать на помощь местных таксистов. Махнули рукой, остановили одного. Показав ему деньги, жестами и словами объяснили ему, что от него требуется сопроводить нас до вокзала Келети. Тот радостно закивал головой, показал, чтобы мы следовали вслед за ним, сел в свое такси, и мы отправились к вокзалу. В городском движении я старался на своем ГАЗ-66 не отстать от венгра: он в третий ряд, и я за ним, поэтому к вокзалу мы добрались быстро. Проехав однажды по будапештским улицам, я эту дорогу запомнил сразу и впоследствии мог уже самостоятельно проехать, не прибегая к услугам таксистов. Мой старший расплатился с таксистом, поблагодарив его за помощь, и мы направились к КПП части. Нам навстречу вышел дежурный в сопровождении кого-то из командиров, отдал команду и нас впустили на территорию части, где мы встали под погрузку. Офицер отправился по своим делам, а меня определили в солдатскую казарму. Там меня сразу окружили с расспросами. Ну как же - старослужащий, да еще недавно приехавший из Союза! Вопросов задавали очень много. За политическими событиями следили все, поэтому среди прочих был и вопрос: “Ну как там, в Чехословакии? А то нас тоже хотели туда отправлять, да почему-то отложили отправку”. А я сидел среди них со своим автоматом, пока их старшина не предложил: “Давай-ка я его в оружейку нашу поставлю”. Остался я с одним штык-ножом на ремне, выделяясь своим внешним видом, ведь нам незадолго до этого выдали новую десантную форму - комбинезоны, тельняшки и малиновые береты.
 |
Корнеев В.Ф. за рулем своего автомобиля |
- В этой форме вы прибыли из Союза?
- Нет, в новую форму мы оделись уже на территории Чехословакии. Поэтому среди этих военнослужащих я чувствовал себя настоящим героем. Они по-быстрому сообразили что-то поесть, откуда-то достав сливянку, местный алкоголь. Вести беседы со мной они готовы были хоть всю ночь, но мне после долгой полуторасуточной дороги очень хотелось спать. Заметив, что я уже буквально засыпаю, они сказали: “Иди, ложись. Завтра договорим”. Пробыв в этой части еще один день, мы чем-то загрузились, в дорогу нам дали бензина литров шестьдесят, и мы отправились в обратный путь.
- Покраска машин осуществлялась еще до отправки в Чехословакию или уже после прибытия на место?
- Не могу ответить на этот вопрос, поскольку не помню уже. Красили не только металлические кабины и кузова, но и, если кузов был тентованным, проходились краской прямо по тенту. Полоса была неширокой, но достаточной для того, чтобы служить опознавательным знаком.
В Венгрию я ездил еще раз. На этот раз со мной поехали женщины из медсанбата, которым давали Внешпосылторговские сертификаты, и они знали, что там на них можно приобрести какие-то товары. Когда машина идет, вокруг нее образуются завихрения воздуха, которые затягивают под тент всю пыль снаружи. Поэтому приходилось часто останавливаться, чтобы дать пассажирам в кузове отдышаться. Решение нашли ехавшие вместе с женщинами офицеры из медсанбата, которые сверху приоткрыли немного тент и ехать всем стало комфортнее.
- Медикам разрешалось выезжать на территорию соседнего государства?
- Видимо они с начальством договорились съездить для того, чтобы отоварить свои сертификаты. В Чехословакии такой возможности не было, поскольку на тот момент местные магазины были закрыты, да и наши туда просто не ходили. В Венгрию медики иногда выезжали в качестве сопровождающих кого-нибудь из военнослужащих, получивших травмы. Травмы там получить было легко: кто-то получал их в результате неосторожного обращения с оружием, кого-то техникой задавило, кто-то упал, кого-то палкой местные жители ударили. У меня местные так же, бросив камень, стекло в кабине разбили. Я проезжал мимо толпы, а оттуда в мою сторону полетели камни. Если в кузове сидел кто-то из солдат или офицеров, то обычно в таких случаях достаточно было дать очередь поверх голов, чтобы остудить пыл нападающих. В людей мы не стреляли, нет. Только поверху, чтобы разогнать хулиганье.
- Вы всегда ездили с автоматом?
- Обязательно. Он у меня всегда слева в кабине стоял, под рукой. Офицеры, которые со мной ездили, были вооружены как пистолетами, так и автоматами.
- Охрана для сопровождения машин выделялась?
- Была охрана. В каждом кузове по два солдата с автоматами сидело. Охрану стали брать как для передвижения по территории Чехословакии, так и для поездок в Венгрию. В очередной раз, поехав в Венгрию, я обменял в местном обменнике, именуемом “ибус”, некоторую сумму в рублях. В ибусах очень ценились наши червонцы. Пятирублевые купюры тоже брали, но с меньшим удовольствием. Для нас же червонцы на тот момент были очень большими деньгами. Офицеры тоже активно меняли рубли на форинты и заказывали мне различные товары. Помню, одному офицеру по его заказу я покупал плащ.
Себе же, на полученную небольшую сумму форинтов, я приобрел колоду игральных карт, а также различные зажигалки в виде пистолетиков. Несмотря на то, что на картах были изображены дамы всего лишь в неглиже, для нас это считалось чуть ли не самой откровенной порнографией. Все эти покупки увидел у меня ротный, капитан Барановский Василий Васильевич и сказал: “В следующий раз я с тобой поеду старшим машины”.
- До этого кого назначали старшим машины?
- Да какого-нибудь офицера со штаба. В третий раз, когда со мной поехал командир роты, в кузов к нам опять сели медики, поставив туда же большой длинный деревянный ящик. Что в нем было - я не знаю, да и меня никогда не интересовал перевозимый груз. Каждый раз, приезжая в воинскую часть в Келеть, я загонял машину под погрузку, ее без моего участия загружали и так же потом разгружали по возвращении в Брно. Только однажды видел, что в кузов, помимо большого количества мешков, было загружено много постельного белья.
Во время поездки в Венгрию небольшой участок приходилось преодолевать среди Карпат. В одном месте перед нами шел пассажирский автобус. Дорога была однополосной, и я попросил у старшего разрешения обогнать этот автобус. Тот согласился: “Давай”. Только я попытался совершить обгон, как водитель автобуса, увидев советский военный автомобиль, стал принимать левее при каждой моей попытке его объехать. Говорю своему старшему машины: “Выстрелите из пистолета, пусть уступит дорогу”. Только пара пистолетных выстрелов в воздух вразумила водителя автобуса, который принял вправо, освободив мне место для обгона. Тех, кто сидел у меня в кузове, мы предупредили, чтобы они с перепугу не открыли огонь по автобусу, посчитав, что началась перестрелка. За обстрел гражданского транспорта, если бы оттуда велся по нам огонь, нам бы наказания сильного не было - просто отправили бы по-быстрому домой в Союз, да и все.
- Где вас разместили? Прямо на аэродроме?
- Да, наши палатки были разбиты недалеко, метрах в шестистах, от взлетно-посадочной полосы. Дальше находились поля, на которых росла то ли пшеница, то ли овес. Было время уборки урожая и на полях то тут то там виднелись кучи соломы, попросту сброшенной с уборочной техники. У нас было популярным эти кучи использовать во время обслуживания машин - заедешь на солому и лежишь в ней под машиной, шприцуешь тяги рулевые.
- Офицеры жили вместе с вами?
- Да, ведь у нас в роте солдат было всего сорок четыре человека. Соответственно и офицеров было немного, всего двое: ротный Барановский Василий Васильевич и замполит Войцеховский (имя-отчество его я уже позабыл).
- Как в части приняли новую форму воздушно-десантных войск?
- С большим удовольствием! До этого мы были одеты в простую солдатскую форму: гимнастерки с шароварами. Поэтому переодевались с интересом и, поменяв свой внешний вид, почувствовали себя настоящими десантниками. Правда, те комбинезоны цельного покроя, что нам выдали, были очень неудобными - чтобы сходить в туалет, нужно было очень постараться его по-быстрому снять. Уже потом выпустили такие же комбинезоны, но с отстегивающимся сзади клапаном на пуговицах. Зато новая форма была легкой и прочной. К новому головному убору - малиновому берету - тоже привыкли быстро. Его, как и прежде пилотку, просто натянешь поглубже на голову - и побежал. Потом, как Вы знаете, малиновый цвет берета сменили на голубой. Мне кажется, это было сделано по причине того, что малиновый цвет был слишком заметен и издалека очень сильно бросался в глаза.
- Ваше подразделение привлекалось для несения гарнизонно-караульной службы по охране аэродрома?
- Лично нас, автороту, к этому не привлекали. Но бывали случаи, когда мы выходили на усиление. Особисты откуда-то получали необходимую информацию о том, что планируются какие-то действия со стороны местных провокаторов, и нас привлекали для усиления нарядов на направлениях, откуда могло осуществиться нападение. Вооружившись, мы занимали позиции в указанном месте, а, чтобы не лежать на голой земле, рыли для себя небольшие окопчики и всю ночь сидели там, ожидая возможных провокаций. Утро начинается, нападений нет - ну и слава богу!
- Как кормили вас?
- Первые дни мы питались сухпайком, который взяли с собой из Союза. Консервы с кашами, говядина, свинина, сухари - все это было у каждого из нас. Чай и сахар тоже имелись, но мармелада и джема, как сейчас в армейских сухпайках, в наше время не было. Дня через три после нашего прибытия была организована кухня и кормить нас стали очень хорошо. Причем кухня была не при нашей автороте, а в других стоящих поблизости подразделениях. Мы были поставлены у них на котловое довольствие и в установленное время ходили туда со своими котелками, где получали первое, второе блюда и хлеб. Специального места для приема пищи у нас не было, поэтому поначалу все расходились и садились кому где было удобно. Затем сколотили простые столы из деревянных досок, и мы принимали пищу уже сидя за столом.
- Кухня была стационарной?
- Нет, обычная полевая кухня, на колесах. Там же, у кухни хранился и запас воды, за которой машинам нашей роты приходилось ездить в соседний поселок Туржаны. По имени этого поселка был назван и аэродром, на территории которого мы располагались - аэропорт Туржаны. Когда мы приезжали за водой, к нам с любопытством подходили местные жители со своими детишками и пытались вести с нами разговоры. Когда появилась полевая кухня и самолеты наладили постоянное снабжение наших войск продовольствием, полагающийся нам десантный продовольственный паек было увеличен: кроме стандартных тридцати грамм масла нам добавили еще пятьдесят грамм за “боевые условия”. Говорили, что такой же паек кроме нас, десантников, получают и танкисты. Такой прибавке все поначалу обрадовались, но, как оказалось, после пары-тройки дней это количество масла уже есть совершенно не хотелось - оно попросту в нас не лезло. Поэтому, когда мы с канистрами подъезжали к колонке за водой, с местными жителями у нас налаживался обмен - мы им отдавали куски своего масла, а они нам за это давали шариковые авторучки, которые у нас тоже были в дефиците. Вообще снабжение продовольствием наших частей было налажено очень хорошо. Помню, то ли из Венгрии, то ли из Польши, прилетел к нам на аэродром большой вертолет Ми-6, полностью забитый ящиками с колбасой. Нас отправили помогать разгрузке, и мы десять тонн колбасы выгрузили из этого вертолета. Контроль за разгрузкой, кроме летчиков, никто не осуществлял, поэтому мы у них попросили разрешения взять немного колбасы для себя, на что те махнули рукой: “Берите”. Взять целый ящик мы не рискнули, но несколько палок колбасы унесли себе в машину.
- Где находились склады, в которые увозили доставленное самолетами продовольствие?
- Да там же, на территории аэродрома. Вся эта территория была полностью под контролем советских войск, никого из чехов и словаков на ней не было. За забором находилось здание гражданского аэропорта, но он уже на тот момент не работал.
- Советские войска находились в Брно только на территории аэродрома?
- Нет. В центре города размещалось от батальона до двух 17-го полка, но их впоследствии оттуда вывели, потому что они размещались там прямо посреди жилого массива между зданиями. Я был у них и видел, в каких условиях они там жили. Например, отхожее место было оборудовано в виде выкопанной траншеи с установленными вдоль нее палками для сидения. И все это могли видеть жители стоящих рядом многоэтажек. Поэтому, когда почувствовали, что особого напряжения со стороны местных жителей нет, части 317-го полка были выведены за город. А первое время на наших ребят, ехавших по городу на БМД, с крыш и балконов бросали кирпичи, камни, бутылки с зажигательной смесью. Ребята в ответ дадут очередь и весь воинственный настрой у местных сразу проходил. Это я говорю за события в Брно, а не за Прагу - в столице Чехословакии было все гораздо сложнее. Ночами в Брно иногда начиналась стрельба, мы видели, как в небо улетают очереди из трассирующих пуль. Поэтому в городе были выставлены посты советских войск на ключевые точки въезда в город и важные перекрестки. В обязанности этих постов, кроме охраны, входил и досмотр транспортных средств. Любая машина, проезжающая мимо, останавливалась и у нее в обязательном порядке открывался багажник. Надо заметить, что с началом ввода войск, местные жители побросали вдоль дорог большое количество автомобилей - “Татры” и различные грузовые фургончики. Наши солдаты тут же воспользовались этим и рассекали по дорогам на этих “трофейных” машинах. Но это продолжалось недолго: местные пожаловались советскому командованию и, после доведения приказа до личного состава подразделений, использование чешских автомобилей солдатами сразу же прекратилось. Автомобили оставляли на обочинах дорог, рассчитывая, что хозяева придут и сами заберут свою машину.
 |
- Аэродром, на котором вы разместились, принял только первую волну прибывших советских войск? Или самолеты туда прилетали постоянно?
- Все время, пока ты там находились, на аэродроме приземлялись и взлетали самолеты военно-транспортной авиации. Кроме “транспортников” на аэродром прибыл полк “МиГов”. Взлетное поле было большим, и мы иногда, чтобы не ехать в объезд на противоположную часть аэродрома, ехали напрямую через рулежные дорожки. И вот однажды едем, как обычно, а нам навстречу выруливает ГАЗ-69, с сидящим в нем каким-то полковником. На большой скорости он подъехал к нам, остановил, и, ничего не объясняя, стал требовать у нас водительские права. Мы спорить с ним не стали, отдали ему права, а он продолжал нас распекать: “У меня здесь самолеты взлетают! А вы со своих колес куски грязи на полосе оставляете!” Вечером наш ротный съездил к летчикам, забрал наши права и разъяснил, что при взлете самолет засасывает со “взлетки” всякие камешки, пыль и грязь, которые, при попадании в турбину, могут привести к плачевным последствиям. Только тогда до нас дошло, что наши поездки по взлетной полосе могли стать причиной авиакатастрофы.
- Как у вас в роте решался вопрос с гигиеной?
- Такого туалета, как в 317-м полку, у нас оборудовано не было - мы в качестве туалета использовали близлежащие небольшие овражки. А насчет помывки решалось так. Через какое-то время приехала передвижная баня на базе ГАЗ-63, видимо подошла наша очередь мыться. В машине была емкость, в которой нагревалась вода и затем по шлангам подавалась в стоящую на земле палатку. Воду брали из протекавшей неподалеку речушки или озерца, качая ее помпой. Вот такая баня была у нас, правда, приезжала она всего лишь один раз. А для каждодневного умывания мы брали воду из того же водоема, нам ее вполне хватало.
- Медики брали пробу воды, набираемой из источников для кухонных нужд? Ведь вас вполне могли отравить.
- Теми источниками, откуда мы брали воду, пользовались и сами местные жители. Поэтому у нас все было хорошо, никаких отравлений. Мы, перед тем как набрать воду, поинтересовались у местных: “Как вода?”, на что они нас успокоили, сказав, что вода хорошая. Мы сами попробовали ее и решили, что вполне сойдет.
- Деньги на территории Чехословакии вам платили?
- Местными кронами в нашей части солдатам не платили. Старшина лишь выплачивал нам денежное довольствие в рублях. Но солдатский оклад был настолько мизерным, что его мало на что хватало. Офицеры, сверхсрочники и вольнонаемные сотрудники получали сертификаты. Но нам, простым солдатам, эти сертификаты не полагались, а может просто не доходили. Мне кажется, там многое “зажимали” из того, что нам полагалось. Поговаривали, что нам должны были выдавать спирт, однако ничего из спиртного мы не получали. Хотя, может быть, это были лишь слухи и речь шла о спирте для технического обслуживания транспорта и вооружения.
- Вопрос с алкоголем солдатами наверняка решался самостоятельно?
- У местных мы ничего не приобретали. Изредка к нам приезжала автолавка, в которой офицеры и сверхсрочники могли приобрести за сертификаты бутылку вина. А что там эта бутылка? Лишь помазать губы, как говорится. А вот, в Польше, когда возвращались обратно, там спиртное у местных жителей офицерами покупалось.
- Политотделом дивизии были разработаны какие-нибудь памятки о том, как вам следует вести себя на территории Чехословакии?
- Когда мы еще находились в Чехословакии, нам по подразделениям раздавались брошюры о текущей ситуации. Разумеется, эти брошюры выдавались не всем подряд, а лишь политработникам, которые зачитывали их нам на политинформациях и собраниях. Я сумел раздобыть для себя такую брошюру и сейчас она хранится у меня дома в качестве напоминания о тех событиях. На собраниях мы очень много говорили о том, как себя вести, что можно и что нельзя делать.
- Какие существовали запреты для советского солдата при общении с местными?
- Четко обозначенных запретов не было. Главным было не поддаваться на любые провокации, не применять огнестрельного оружия до тех пор, пока ситуация не начнет представлять для тебя реальной угрозы. Но если по тебе стали стрелять, то можешь открывать ответный огонь - такой приказ у нас, десантников, был. Ну и, естественно, мы должны были вести себя достойно - никого не бить, не заниматься насилием, не вступать ни в какие связи.
- Со стороны жителей Чехословакии были попытки разложения советских солдат? Например, распространение листовок, порнографии и прочие методы идеологического воздействия?
- Листовки были, да. Еще все стены были изрисованы антисоветскими лозунгами, типа “Русские, убирайтесь вон!” Одна такая надпись мне хорошо запомнилась, там на стене было написано: “Ленин, проснись! Брежнев с ума сошел!”
- Удавалось наладить контакт с местными девушками?
- Да, прибегали к нашим солдатам молодые местные девчата, но это было уже потом, после того, как мы там обжились. Конечно, контакты с девушками не поощрялись и, если командир это заметит, то такие “посиделки” обязательно разгонялись, а солдат подвергался наказанию. Может эти девчата приходили и с хорошими намерениями, но нас командиры предупреждали: “Смотрите, позаритесь на иностранок, а потом подхватите от них какую-нибудь болезнь - Родина лечить вас не станет!” Слава богу, расстрелом за такое не грозили.
- Особистам, наверное, работы хватало?
- У нас в роте должности особиста не было, поэтому вся воспитательная работа ложилась на плечи замполита. Ему выдали небольшой коротковолновый радиоприемничек, который он включал, чтобы мы послушали, как в эфир постоянно неслось, что “русские оккупанты и захватчики, должны убираться вон!” Никакого запрета на прослушивание вражеских радиостанций не было, наоборот, он давал все это послушать, и говорил: “Вот видите, как на нас наговаривают”. Но мы и так были в курсе этого, поскольку каждый день читали надписи на городских стенах.
- Зарубежные съемочные группы приезжали к аэродрому в попытках снять советские войска?
- Насчет зарубежных съемочных групп не скажу. А вот когда я, по прибытию в Брно, выгружал автомобили из самолета, неподалеку от техники стояла группа людей, которая вела фото- и видеосъемку наших действий. Но я думаю, это были представители дивизионной прессы, поскольку в нашей дивизии выпускалась своя газета. Конечно, сейчас было бы очень интересно найти и посмотреть те материалы, которые были отсняты во время выгрузки наших десантных подразделений на аэродроме города Брно.
- Советские газеты получали в Чехословакии?
- Да, специально для нас из Витебска доставлялись газеты. Они не вывешивались на стенды, но хранились у замполита и каждый имел возможность прийти, почитать.
- Были ли потери среди нашей авиации, приземлявшейся или расквартированной в аэропорту города Брно?
- Среди тех, кто базировался на нашем аэродроме, случаев авиакатастроф не было. Лишь один самолет сошел со взлетной полосы, выкатившись за бетонку. Мы слышали, как летчики говорили о том, что где-то были сбиты вертолет и самолет, но все они были не из нашего гарнизона.
- Дезертиров среди советских военнослужащих не было?
- Нет, у нас таких не было. Да и куда там было бежать?
- В Чехословакию, кроме советских войск, вводились войска и других стран, участников Варшавского договора. У вас на аэродроме подобные подразделения не базировались?
- В нашей точке никого не было: ни болгар, ни венгров, ни немцев с поляками. По крайней мере, лично я никого из них не встречал.
- Среди ваших офицеров были те, кто имел боевой опыт? Например, участники событий в ГДР 1953-го года или Венгрии 1956-го года?
- В нашей дивизии такие офицеры были, но у нас в роте никого из офицеров с боевым опытом не было, у нас боевой опыт имели старшины. Один из них был постарше возрастом и его в Чехословакию не взяли, оставив в Витебске. С нами прилетел другой старшина - Агиевич, белорус по национальности. Правда, он своими боевыми заслугами не хвалился никогда, поэтому мы не знали, где и в каких событиях он принимал участие.
- Во время поездок по территории Чехословакии встречали ли Вы на перекрестках советских военных регулировщиков?
- Регулировщики выставлялись лишь тогда, когда проходили большие армейские колонны. Когда я в одиночку ездил, для меня никто регулировщиков не ставил, мы самостоятельно дорогу находили от одного городка до другого, так и передвигались. Дорожные указатели повсеместно были уничтожены или перевернуты. Иногда вместо них висели доски с надписью: “Москва 3000 км”.
- Были случаи потерь автомашин от нападений мятежников?
- В нашей автороте ни одна машина не была сожжена или уничтожена иным способом.
- Во время этих событий у повстанцев изымалось много различного оружия. Его не привозили на территорию аэродрома для складирования?
- Нет, на аэродром к нам оружия не привозили. Думаю, что если что-то изымалось, то складировалось где-нибудь в городской черте, вероятно, на территориях воинских частей чехословацкой армии. Одно дело его поместить куда-нибудь за крепкие кирпичные стены, за замки и печати, а другое дело - держать в палатке на открытой местности. На аэродроме и без того размещалось огромное количество артиллерийских боеприпасов, привозимых из Советского Союза и из Венгрии. К счастью, вся эта масса снарядов так и не потребовалась.
- Во время движения как решались вопросы с местной дорожной полицией?
- Никак. Мы с ними попросту не контактировали.
- А советская военная автоинспекция там была?
- Может она там и была, но я их ни разу не видел ни на одном из перекрестков. Кого им там ловить, в боевых условиях? Если машина какая-нибудь и едет, то она едет по приказу, а не сама по себе.
- Чем занимались в свободное время?
- Все по собственному усмотрению. Иногда вечерами ходили к кинопередвижке смотреть фильмы. Никто нас особо не гонял, но вот по утрам на зарядку обязательно все выходили, совершая пробежки вдоль аэродрома.
- Как обстояло дело с соблюдением режима секретности при участии в операции “Дунай”? Разрешалось ли, например, фотографироваться?
- У меня был фотоаппарат ФЭД, и я до сих пор жалею, что не взял его с собой в Чехословакию. Меня отговорили: “Да куда ты этот фотоаппарат будешь класть! Тут и так ранцы небольшие, поэтому бери больше патронов”. Пришлось отправиться в путь без ФЭДа. Хотя, думаю, в Чехословакии из-за режима секретности мне не позволили бы снимать, хотя там было что пощелкать. Нас и без того всех предупредили, чтобы ничего такого домой в своих письмах не писали. Поэтому мы писали обычные письма, не сообщая о том, где находимся и чем занимаемся. Однако военная цензура даже в таких письмах находила слова и предложения, которые считала ненужными и вымарывала их синей краской. Но то, что мы находились в Чехословакии, совершенно не было секретом для людей, живущих в Витебске. Приведу пример. Я, как и многие другие солдаты, вел переписку с девушкой. В своем первом письме ко мне она написала: “Почему ты не пишешь? Я знаю, куда вы уехали и где сейчас находитесь”. Во втором письме она уже написала: “Высылаю тебе конверты, чтобы ты писал письма. Если этого количества окажется много, можешь поделиться со своими товарищами. Себе не оставляй, все равно вы скоро вернетесь обратно”. Получается, гражданское население было лучше осведомлено о наших военных планах, чем мы сами.
- Сколько времени вы пробыли в Чехословакии?
- Два месяца. Нас оттуда стали выводить в конце октября 1968-го года. Обратно мы двигались уже своим ходом, собрав большую колонну. А те танки и артиллерию, которые были, их погрузили на платформы и домой отправили по железной дороге.
- На аэродроме, кроме вас, еще и артиллерия была размещена?
- Ее привезли самолетами, разместили где-то на другой окраине аэродрома. Но пробыли они там недолго: ввиду того, что в артиллерийских обстрелах не было необходимости, все эти орудия решили отправить обратно в Советский Союз. Собранная колонна, конечно, была очень большой. За все это время армейские подразделения успели обрасти всевозможным хозяйством, и обратно машины шли, загруженные палатками и прочим старшинским “добром”. В кузов моей машины тоже погрузили много разных вещей, туда же влезли несколько солдат. Один из командиров сел ко мне в кабину, и мы отправились домой.
- Каков был маршрут вашего движения?
- Из Чехословакии мы вошли на территорию Польши, где сделали первую остановку. Польское население, проявив любопытство, подходило к нашей технике. Должен сказать, что в то время поляки отличались от чехов большей дружелюбностью по отношении к нам, советским солдатам. От поляков поступали предложения выпить с ними винца или “сливянки”, и они очень удивлялись, когда мы отказывались. Во время движения никаких инцидентов не произошло. Видимо это было потому, что колонна была очень большой и имела много вооружения.
- Было у колонны воздушное прикрытие?
- Оно было, когда мы только летели в Чехословакию. Мы даже видели сопровождавших наш самолет истребителей. А когда обратно шли своим ходом, никто нас с воздуха не защищал.
Пройдя почти всю Польшу, мы повернули в сторону Бреста. Добравшись до государственной границы СССР, мы остановились у пограничного перехода. Я не знаю, как формально происходило пересечение границы, поскольку не вылезал из кабины до тех пор, пока не дали команду на движение. Все это время никто вдоль колонны не ходил, военную технику не досматривал. Я лишь видел, как командир передал пограничникам какие-то документы, видимо со списком машин, идущих в колонне. Спустя некоторое время прозвучала команда “вперед!” и вся колонна тронулась. Видно было, как стоявшие рядом с дорогой пограничники, записывали номера проходящей мимо них техники. После того, как вся колонна пересекла границу СССР, была дана команда сделать остановку чтобы дождаться, пока подтянется хвост колонны.
- А как проходили польскую границу?
- Со стороны Польши к нам вообще никаких вопросов не возникало - ни на чешском участке, ни на советском.
- На территории Советского Союза вам устроили торжественную встречу?
- Как только подъехали к Витебску, колонна остановилась, все поспали, отдохнули. Утром, проснувшись, привели себя в порядок, умылись и тронулись в путь. Въезжали в Витебск мы почему-то со стороны Смоленска и на улице, вдоль дороги, стояли люди, встречающие нашу колонну. Людей было много, большинство с цветами. Большую часть их составляли родные и близкие офицеров, живущие в городе. Даже школьники с радостью вышли на улицу для встречи наших войск. И такие “живые коридоры” стояли вдоль дороги от въезда в город и до самого военного городка. Кто-то из солдат потом говорил, что встречающие на ходу им давали небольшие тортики и пирожные. Разумеется, кроме гражданских нас встречало и командование дивизии.
 |
- По возвращении в место постоянной дислокации в подразделении был устроен досмотр техники и личных вещей?
- Нет, досмотра не было. Нам приказали сдать все имеющиеся у нас боеприпасы и магазины к автоматам. Но у меня, до самого моего увольнения в запас, в кабине машины валялось россыпью несколько автоматных патронов, которые закатились по щелям еще на территории Чехословакии. Много патронов мы в Чехословакии не потратили, как говорится, не разорили свое государство. Слава богу, мощь Советской Армии и работа дипломатов не позволили этому конфликту разрастись до кровавого уровня. Нашим удалось договориться с чешским министром обороны, и тот не дал приказа оказывать сопротивления советским войскам. Те чехословацкие войска, которые на свой страх и риск решили воспрепятствовать продвижению наших колонн, были быстро окружены и подавлены. Поэтому мы обошлись малой кровью. Под Брно размещалась чехословацкая ракетная часть и однажды мы двумя машинами с отделением автоматчиков заехали на территорию этой части. Офицеры вышли из машин, направившись к чехословацким офицерам, а мы с автоматами остались у своих автомобилей. Вокруг нас ходили местные солдаты, одетые в свою форму, кидающие на нас косые взгляды. Потихоньку с ними разговорились. Они поинтересовались, каков расход топлива у наших машин. Когда мы им ответили, что расход составляет тридцать с лишним литров, те аж за голову схватились. Мы не понимали их реакции, поскольку у нас в армии с бензином никогда проблем не было - заправляйся сколько хочешь. Вскоре вышли наши офицеры и приказали взять под охрану склады этой воинской части. Оказывается, все это время в штабе части шли переговоры и чехословацкие офицеры, не желая оказывать никакого сопротивления, передали управление частью под руководство наших офицеров и автоматчиков. Солдат-чехов, при этом, кого отпустили в увольнение, а кого и просто отправили по домам. В части остался наряд из наших десантников под руководством офицера, а мы отправились обратно к себе на аэродром.
- По возвращении из Чехословакии были награждения личного состава?
- Каждого, кто улетал в Чехословакию, поощрили Благодарностью командования за выполнение интернационального долга. Те, кто в это время оставался в части, Благодарностью отмечены не были. Я свою Благодарность долго хранил, помню даже номер приказа, которым меня поощрили - двадцать второй.
 |
Образец благодарности |
- Командиров орденами и медалями не отметили?
- Сначала, еще в Чехословакии, прошел слух, что офицерам пора, как говорится, “дырки сверлить” под награды. Но затем все эти разговоры постепенно стихли, несмотря на то, что представления к наградам были. Но высокие чины без наград не остались. Например, наш полковник, командир дивизии, по окончании чехословацких событий, получил генеральское звание.
- С участников операции “Дунай” брались подписки о неразглашении?
- Нет, никаких подписок мы не давали. Но нам в беседах говорили, чтобы мы просто помалкивали о том, где были и что делали.
- Когда Вы демобилизовались?
- По возвращении в Советский Союз наша отдельная авторота была
расформирована, и мы, старослужащие, в конце октября 1968-го года подлежали
увольнению в запас. Свою десантную форму вместе с малиновыми беретами мы сдали
по приезду на склад, поэтому по домам разъезжались в обычной парадной форме при
фуражках. Шинели мы брать не стали, предпочтя им отличные бушлаты, выданные нам
старшиной. К тому времени у меня пошел уже третий год службы и я, не
задерживаясь в части, по-быстрому оформив документы и сложив фотографии в
чемоданчик, отправился домой.
 |
Корнеев В.Ф., 2021 г. |
| Интервью: | С. Ковалев |
| Лит. обработка: | Н. Ковалев, С. Ковалев |