Родился 4 июля 1935 года в селе Миколаевка (ныне – Бучачского района Тернопольской области, Украина). С 1949 года проживает в США. В 1958-1978 годах служил в американской армии. Участвовал в войне во Вьетнаме. Награжден двумя медалями «Пурпурное сердце», медалью «Бронзовая звезда» со знаком V, южновьетнамским крестом «За храбрость» с золотой звездой. Окончил Национальный университет штата Небраска. Бакалавр политических наук.
Война во Вьетнаме – весна 65-го
Когда я слежу за событиями на Донбассе, мне все чаще вспоминается война во Вьетнаме. Двери к этой части моей памяти я успешно закрыл на ключ десятки лет назад. Это прошло, это уже история, к которой у меня не было желания возвращаться. А сейчас эти двери сами открываются, и вновь появляются картины с передовой, фигуры, лица. В частности, вспоминаю офицеров-вьетнамцев, с которыми я имел честь весной 1965 года воевать против нашего общего врага. И это является причиной, почему я именно сейчас решил кратко написать о Вьетнаме. Напишу только о событиях, в которых я лично участвовал. Дополнительно подам некоторую информацию общего характера для лучшего понимания начала той войны. О самой войне любой интересующийся может найти информацию в интернете и различных публикациях. Мой главный мотив – почтить память моих братьев по оружию, погибших на поле боя в борьбе с коммунизмом.
|
|
Петр Содоль во Вьетнаме, 18 марта 1965 года |
После окончания Второй мировой войны борьба с коммунизмом шла в разных местах мира. В частности, украинцам известно о героической борьбе Украинской повстанческой армии, но наиболее интенсивные войны велись в Корее (1950-1953) и Вьетнаме (1960-1973). В обеих этих войнах участвовали вооруженные силы Америки, а в рядах ее армии на стороне демократии воевали также уроженцы Украины, которые, будучи иммигрантами, были призваны в армию или, став гражданами Америки, выбрали военную профессию. Стоит отметить и то, что если американские солдаты выполняли свой гражданский долг, то украинцы-иммигранты или американцы украинского происхождения имели дополнительную причину. Для нас враг в Корее или Вьетнаме был тот же, что притеснял нашу Украину – коммунизм. Вьетнам находится в юго-восточной части Азии, а вьетнамский народ является одним из старейших в истории человечества. Первую тысячу лет своего существования вьетнамцы находились под властью Китая. Только в 939 году Вьетнам стал независимым государством. Эту независимость он потерял в 1883 году, когда стал колонией Франции. В 1954 году Франция была вынуждена оставить эту территорию, и тогда земли Вьетнама были разделены на два отдельных государства – подобно тому, что происходит в Корее до сих пор. Северный Вьетнам был под контролем вьетнамских коммунистов, а Южный Вьетнам стал демократическим. Почти сразу же коммунисты с севера организовали свое партизанское движение на территории юга, посылая кадры и оружие нелегальными путями. Это похоже на то, как в 2014 году сделала Россия на Донбассе. Эту партизанщину неофициально называли «Вьетконг» (вьетнамские коммунисты), и она с каждым годом становилась сильнее и распространялась на все районы юга.
На основании политических договоренностей Америка уже с 1954 года различными способами помогала республике Южного Вьетнама. В 1955 году прибыла первая группа американских военных советников, а потом с каждым годом численность советников росла. С 1960 года начал действовать отдельный штаб управления военной помощью и всеми советниками. Первым (1962) среди украинцев-эмигрантов военным советником и первым среди раненых (1963) во Вьетнаме был Николай Кравцив – будущий генерал (две звезды). Этот генерал, уроженец Львова, в 1992 году был военным советником в Киеве. Все офицеры, кандидаты на военных советников при боевых частях (полках и батальонах) должны были перед выездом во Вьетнам пройти подготовительный курс (шесть недель). Часть из них затем дополнительно изучала вьетнамский язык (три месяца).
Во время такого курса в 1964 году каждый курсант (около 80% из них составляли капитаны, а остальные – майоры и старшие лейтенанты) был обязан прочитать ряд книг на тему Вьетнама и о партизанском способе войны. Одна из книг была сборником статей из разных журналов на тему партизанского движения – в ней мы нашли статью об УПА из журнала школы Генерального штаба. Для нас, украинцев (кроме меня, там был Богдан Бариляк) это стало приятной неожиданностью. Мы чрезвычайно гордились тем, что все коллеги-курсанты должны изучать борьбу УПА как один из примеров повстанческого движения. Интересно, что автором этой статьи был не украинец и не американец, а аргентинец Энрике Мартинес-Кодо, который впоследствии опубликовал отдельную книгу об УПА на испанском языке.
На войне во Вьетнаме я служил дважды (всего – 24 месяца), но по разным причинам отказывался публично выступать на эту тему, что-то писать в прессе, беседовать приватно с друзьями в Пласте или даже с семьей. Единственным исключением были друзья-офицеры, в том числе из 1/18-го батальона пехоты (Армия США), с которыми я служил на передовой с сентября 1965 по февраль 1966 года. Тем не менее, когда мы встречаемся, о своем участии в войне почти ничего не говорим. Разговоры идут о тех из нас, чья молодая жизнь закончилась на поле боя во Вьетнаме. Вспоминаем тех, чьи имена высечены на величественной Стене памяти (Vietnam Veterans Memorial Wall) в Вашингтоне – столице Америки. А там их более пятидесяти восьми тысяч.
Да, более пятидесяти восьми тысяч. И среди них тоже есть украинцы, в том числе один из моих знакомых друзей-пластунов – майор Мирон Дидурик. В ноябре 1965 года он как командир роты участвовал в первом многодневном большом бою одного батальона США против нескольких батальонов регулярной армии Северного Вьетнама. В 1992 году бывший командир (позднее генерал, три звезды) этого батальона опубликовал книгу об этом бое (впоследствии сняли фильм под названием «We were soldiers...» – «Мы были солдатами»). В книге генерал вспоминал, что «Ukrainian Diduryk» (украинец Дидурик) из всех известных автору командиров во Вьетнаме был определенно лучшим боевым командиром роты. Во Вьетнаме я его не встречал, хотя мы там служили примерно в одни и те же годы. Но, будучи там уже второй раз, в январе 1970 года мы нашли друг друга по спискам офицеров. Несколько раз говорили по телефону, планировали как-нибудь встретиться, но это у нас никак не получалось, не позволяли обязанности. В феврале я попрощался с ним (тоже по телефону), а в апреле он погиб. Об этом я узнал где-то в июне в газете «Свобода», будучи уже на «фронте» в Западной Германии. Тот очень печальный день я хорошо помню – это было воскресенье.
Каждый из нас – ветеранов, посещающих Стену памяти в Вашингтоне впервые, бывает поражен той массовостью имен на гранит и сразу начинает искать там своих товарищей. А если не может кого-то найти, то попадает в такое положение, что готов сразу расстрелять всех чиновников, ответственных за эту проблему. Когда же он, наконец, найдет своего товарища и приложит ладонь к его имени, то становится как-то легче на душе. Что-то подобное произошло со мной, когда я не мог найти рядового по имени Рон Грихальба, который 8 октября 1965 года был тяжело ранен в ночной стычке с врагом и в тот же вечер умер у меня на руках по дороге в медпункт. Этот боец для меня был особенным, потому что он недавно бежал из коммунистической Кубы. Мы с ним часто общались о жизни при коммунизме. Итак, я точно знал, что Рон Грихальба обязательно должен быть на Стене памяти, а тут какой-то чиновник говорит мне, что его туда не записали. К счастью, я не имел при себе оружия, но сразу начал очень громко выражать свое мнение о качестве руководства этим проектом. Тогда подбежал другой чиновник и нашел моего солдата. Гражданские люди этого, видимо, не поймут, но ветераны передовой любой войны знают, о чем тут идет речь.
В начале 1965 года американских военных во Вьетнаме было примерно двадцать три тысячи. Боевых частей не было. Большинство из этого числа составляли воздушные и морские силы, занимавшиеся, в основном, поставками для вооруженных сил Южного Вьетнама. Представители сухопутных сил находились, преимущественно, при высших штабах, а также в областных и районных центрах, помогая в подготовке самообороны. Лишь около тысячи человек были военными советниками в боевых частях Армии Южного Вьетнама. В феврале 1965 года я стал одним из этой тысячи. Получил назначение в 15-й пехотный полк, действовавший в составе 9-й пехотной дивизии. Эта дивизия отвечала за несколько областей на самом юге страны, как раз там, где течет река Меконг – от границы с государством Камбоджа до устья реки.
В штабе 15-го полка мне сказали, что я назначен в первый батальон (1/15-й), который в то время проводил какую-то антипартизанскую операцию. Тогда слово «террористы» еще не было в моде. Итак, оставив свой военный мешок в назначенном месте, я в тот же день отправился в свой батальон – присоединился к другому батальону, который как раз шел на помощь моему 1/15-му. Бо́льшую часть дороги надо было пройти тактическим маршем, а враг периодически обстреливал нас из минометов. Также происходили столкновения с малыми группами врага, задача которых, вероятно, была замедлить наш марш к месту боевых действий. Тогда мне впервые пришлось применить оружие «всерьез». Когда стало темнеть, нам пришлось задержаться в небольшом лесу, чтобы установить круговую оборону. Только когда уже стало совсем темно, для американских советников неожиданно появился ужин. Это было какое-то вьетнамское блюдо, вкус и запах которого мне совсем не понравились. Но ситуация непростая, надо было что-то есть. Так закончился первый день в зоне боевых действий. Ночь прошла в напряженной готовности, хотя было тихо.
Утром мы сразу двинулись в путь, но пошли не по дороге или вдоль дороги, а по азимуту через рисовые поля. Весна во Вьетнаме – это сухой бездождевой сезон, поэтому на полях растений не было. Местность совсем открытая. В тот момент такой способ перехода меня очень удивил и насторожил, но оказалось, что ночью враг отошел из тех мест, и нам оставалось всего где-то восемь километров до городка-райцентра, где находился штаб 1/15-го батальона. Эти восемь километров были, наверное, самые длинными восемью километрами на этом свете. Хотя было раннее утро, солнце еще поднималось, но уже стояла страшная жара, около 100 градусов по Фаренгейту. Металлический шлем (наследство Второй мировой войны) на голове с каждым шагом становился тяжелее. Земля на рисовых полях была горячая еще с предыдущего дня и от жары давно потрескалась в разных местах. В земле зияли провалы, которые надо было внимательно переступать. Вода у всех закончилась еще предыдущим вечером, а набрать свежей было неоткуда. Одновременно печалила мысль, что враг может оставить бойца с автоматом, замаскированного на каком-нибудь дереве, готового пожертвовать собой – такое уже случалось в других местах. Единственный плюс, что на этом маршруте не приходилось думать о минах под ногами или крупной вражеской засаде.
В конце концов, мы дошли до боевой заставы (блокпоста) 1/15-го батальона и благополучно вступили в райцентр. А потом шли по улицам в центр городка, где была остановка и отдых. Первая вещь, которую каждый пытался приобрести на ярмарке или в кафе – какой-нибудь холодный напиток, обязательно очень холодный. Относительно скоро я нашел штаб 1/15-го батальона и встал навытяжку перед моим новым начальником – это был капитан Дэвид Шор. Он находился во Вьетнаме еще с прошлого года как военный советник командира батальона. Шор – выпускник Академии Вест-Пойнт, пехотный специалист и прекрасный человек. Помощниками он имел двух опытных американских старших сержантов пехоты, а я стал его заместителем и четвертым членом этой консультативной группы. Специфика нашей деятельности была такова, что обычно наша группа держалась вместе при штабе батальона. Но во время оперативных действий капитан оставался при комбате, а старшие сержанты и я действовали как советники в боевых ротах (по одному на роту). При этом я всегда должен был находиться при командире роты, которая шла первой или имела самый важный участок или задачу.
Командиром 1/15-го батальона был Дай-уй (капитан) Фу, который когда-то служил в разных армиях (не менее 20-25 лет), начав рядовым бойцом во время Второй мировой войны. Говорили, что он – ветеран французского Иностранного легиона, участник битвы в Дьенбьенфу в 1954 году, много раз ранен и так далее. Он был единственным комбатом в 9-й дивизии в ранге капитана, все остальные комбаты были майорами или подполковниками. Общаться с ним было очень трудно, так как он говорил на каком-то сельском диалекте. В глазах всех это была «ходячая легенда», всегда ходил вооруженным только пистолетом и палкой. Особенно он отличался инстинктом боевого командира и полным отсутствием страха. В этом я убедился, когда временно замещал моего начальника во время одной оперативной акции. В тот день заданием 1/15-го батальона было найти и ликвидировать какой-то небольшой отряд Вьетконга. Во время акции комбат Фу был в постоянном движении, наведываясь в каждую роту. В частности, он бежал туда, где шла какая-то стычка с врагом – и все это без какой-либо охраны, только два радиста и я. Где-то после полудня врага окружили, и началась постоянная стрельба. Радисты и я залегли, так как по нам начал стрелять вражеский пулемет. Смотрю, а наш комбат совершенно спокойно ходит вдоль передовой линии – так, если бы это было на стрельбище или парадной площади, и время от времени нагибается к какому-нибудь бойцу, указывая палкой, куда надо стрелять. Вдруг двое или трое наших бойцов поднялись и по неизвестным причинам начали отступать без приказа. К ним сразу подбежал комбат Фу, начал бить палкой куда попало и что-то кричать. Бойцы немедленно вернулись на линию. В тот день мы понесли потери убитыми и ранеными, но комбата не зацепила ни одна пуля.
О комбате Фу я должен упомянуть, потому что ему 1/15-й батальон был обязан своим высоким уровнем боеспособности. Он был уважаем всеми за свою скромность, справедливость и легендарную храбрость. Но в этом батальоне служили и другие офицеры, которые отличались умением командира и особым героизмом. Среди офицеров было еще два или три капитана, но они сидели на базе и на оперативные акции не ходили. Боевыми ротами и взводами командовали лейтенанты. Во вьетнамской армии существовали только две степени лейтенантов: Чунг-уй (старший лейтенант) и Тию-уй (младший лейтенант). Именно о них я хочу вспомнить.
На протяжении марта 1/15-й батальон выполнял функции части быстрого реагирования 9-й дивизии. Это означало, что мы находились в состоянии готовности 24/7. Следовало каждую минуту днем и ночью быть полностью готовым к боевым действиям в каждом уголке дивизионной территории. В течение месяца мы смогли поспать в своих постелях на базе всего пару ночей. А в другие дни и ночи мы спали, сидя в транспорте, или на какой-нибудь скамейке, или на столе в сельской хижине или в гамаке, растянутом между двумя деревьями. А порой – прямо на земле вместе с муравьями, завернувшись в плащ-палатку. Для транспортировки использовались различные средства, главным из которых были американские военные грузовики. Также использовались коммерческие лодки, если наша цель находилась близко к реке Меконг. Транспорт обычно привозил нас в ближайшее безопасное место, а оттуда мы шли тактическим маршем в поисках врага.
Запомнился первый (для меня) случай, когда враг «нашел» нас быстрее. В ночь с 16 на 17 марта нас подняли по тревоге, и весь 1/15-й батальон на грузовиках помчался в район, где разведка заметила появление какого-то большого отряда Вьетконга. Прибыв перед рассветом в назначенный район, третья рота во главе батальона двинулась туда, где мог находиться враг. Командиром роты был Тию-уй Ния, с которым я познакомился где-то за две недели до этого, и мы несколько раз беседовали на военные темы. Тогда я впервые шел как его советник. Ния служил командиром этой роты уже несколько месяцев и имел боевой опыт. В моей памяти он остался очень жизнерадостным, разговорчивым и подвижным человеком. Это был просто непоседа, который никогда не мог усидеть на месте и все время что-то или кого-то искал. Он по-отечески заботился о бойцах, а они его любили.
В то утро, как обычно, мы двинулись тактическим маршем по обе стороны широкой дороги через лес, а затем дошли до большой поляны. Комроты Ния с двумя радистами (один для связи с комбатом, еще один – для связи со взводными) шел сразу за первым взводом. Когда авангард остановился на краю поляны, вся колонна встала на месте с охранением по обе стороны. Было видно, как кто-то спереди рассматривает в бинокль края поляны, а комроты по радио связался со штабом батальона. Вроде все нормально.
Через 15-20 минут колонна вновь двинулась вперед. Когда комроты дошел до края поляны, авангард уже доходил до ее середины. Только тогда я сориентировался, что дорога идет прямо через середину поляны, а я не видел, чтобы мы посылали разведку по краям для проверки и охранения. Но тогда я подумал, что, возможно, разведка все-таки пошла, а я этого не увидел. Или, может быть, комроты знает об этом, а мне не сообщил – ведь он командир, а я лишь советник. В голове крутились разные мысли и вопросы, но я не мог спросить комроты, так как он на ходу вел какой-то оживленный разговор по радио. Я чувствовал себя все более напряженным. В это время авангард роты дошел до конца поляны, а мы с комроты находились где-то посередине. Внезапно слева, на опушке леса затрещал пулемет, и через секунду вокруг раздавалась уже целая симфония звуков. Стало понятно, что мы попали в классическую засаду – точно так, как это описано в книгах. Каждый из нас упал на землю и открыл огонь. Почти сразу я услышал голоса раненых, появились убитые.
Комроты поручает третьему взводу, который все еще находится в лесу позади нас, ударить по врагу с фланга. В это время комроты энергично, словно уж, ползает в траве между бойцами, давая указания. Вдруг один из радистов сообщает, что комроты ранен. К нему уже бежит санитар. Организуем прикрытие, усиливаем огонь в сторону врага. Наконец, третий взвод атакует врага с фланга, и вражеский пулемет затихает, после этого – только одиночные выстрелы. Затем враг временно отступил. Во время паузы осматриваем всех раненых и убитых. Санитар качает головой и говорит, что комроты Ния мертв. Не хочется в это верить, мы все потрясены. Сразу приказываю немедленно отнести комроты в батальонный медпункт для проверки со стороны врача.
Тогда я очень хотел пойти в медпункт с телом командира роты, но из-за сложившихся обстоятельств не мог оставить роту. Нового комроты не было – ждали, пока его назначит комбат. Тут опять разгорелась стрельба, и два взводных (младшие лейтенанты) обратились ко мне за инструкциями. Но я, как военный советник, не был уполномочен командовать, а мог лишь давать советы тому, кто командовал. Но этим лейтенантам, возможно, никто не объяснил роль советников – они знали, что я «Чунг-уй», и этого им, видимо, хватало. Итак, взвесив реалии ситуации, я продолжал давать «советы» и предполагал, что позже буду иметь проблемы из-за этого. Фактически это было только начало акции, так как далее бои шли целый день. Нам на помощь прибыли еще два батальона, и только тогда врага смогли окружить. Где-то под вечер, наконец, прибыл новый комроты, а меня мой начальник отозвал в штаб. Там я узнал, что Ния действительно погиб. В ту ночь нам не спалось – была максимальная готовность, так как ожидали, что враг предпримет попытку выйти из окружения. Но враг в темноте нашел дыру и исчез без боя. Утром, когда мы собирались уходить, неожиданно прилетел вертолет и забрал меня в штаб дивизии. Надо было объяснять события предыдущего дня и стоять навытяжку перед генералом Вин Локом.
Уже после месяца во Вьетнаме американские военные советники акклиматизировались. Это стало возможным, так как почти каждый офицер, служивший военным советником при пехотном батальоне, имел предыдущий опыт в качестве командира или инструктора, а также являлся квалифицированным парашютистом и рейнджером (коммандо). Ничего нового уже практически не происходило, ситуации просто повторялись. Ты уже привык к климату и природе, местным людям и их обычаям, познакомился почти со всеми командирами разных уровней и сделал определенные выводы относительно их боевой готовности. Ты перестал сгибаться, когда слышал свист пули, зная, что уже поздно. Ты стал ветераном. И все-таки в этой плеяде событий и переживаний было невозможно привыкнуть к одному. Это – внезапная смерть знакомых тебе молодых здоровых мужчин, с которыми ты разговаривал вчера, сегодня или секунду назад. Весной 1965 года у меня такое случалось довольно часто. Наиболее ярким примером этого явления для меня стало 28 апреля, когда мы проводили военную операцию по очистке местности от вражеских отрядов. В тот день я находился при первой роте 1/15-го батальона.
С первой ротой я участвовал в боях уже много раз, поэтому был хорошо знаком с комроты, его радистами, каждым взводным, старшими сержантами и другими. Все они были бойцами с большой буквы. По моему мнению, советники им не требовались. Сам комроты был на голову выше среднего вьетнамца, поэтому его было легко найти в группе. Он командовал этой ротой уже больше года и имел репутацию авторитетного командира. Дисциплина и порядок в этой роте были лучше, чем в других. Рота также имела высокий уровень боевого духа и всегда была успешной в боях. Фамилии комроты, к сожалению, сейчас уже не помню, так как мы обращались друг к другу по званию «Чунг-уй». Других старших лейтенантов в то время в 1/15-м батальоне почему-то не было. Этот офицер, как правило, был неразговорчив и всегда очень серьезен. Выглядел солидным человеком, хотя имел не более 25 лет от роду. В его обществе никогда не звучали шутки, и я никогда не видел, чтобы он улыбался.
Утром 28 апреля грузовики привезли нас в исходный пункт. Оттуда мы двинулись тактическим маршем, с соответствующим охранением, через рисовые поля, каналы, наполовину залитые грязной водой, через заросли и кусты. Старались не идти по тропам или дорогам из-за вероятности минирования в тех местах. Все это происходило медленно, внимательно, тихо, без разговоров. Так мы шли все утро (около трех-четырех часов), не встречая никого. Как обычно, комроты шел за авангардным взводом, а с ним – два радиста и я. Около полудня мы подошли к более широкому, чем обычно, каналу (15-20 метров), по его берегам тянулись насыпанные валы, на которых росли деревья и кусты. По гребню вала на нашей стороне шла тропа. Где-то недалеко простирались рисовые поля, но с того места их не было видно .
Мы шли по валу ниже его гребня, через кусты, и вдруг комроты сказал, что ему нужно быстро дойти до авангарда колонны, и он выйдет на тропу, чтобы ускорить свое движение. Где-то через минуту комроты уже шел по тропе, а радисты и я – за ним. Мы не успели уйти далеко, когда комроты остановился, повернулся ко мне, открыл рот и хотел что-то сказать. Как раз в этот момент с другой стороны канала, с дистанции 30-40 метров, прозвучала автоматная очередь, и комроты, не сказав ни слова, упал на тропу. После двух месяцев почти постоянных акций, боев и стычек я знал, как падают раненые, и как падают мертвые. Комроты погиб еще стоя. Мы сразу ринулись с вала головами вниз, не было времени даже бежать – каждая четверть секунды могла решить, останешься ли ты среди живых. И все равно пули нас немного задели. Началась стрельба через канал, наша рота с одной стороны, а враг – с другой. По команде к нам подбежало два пулеметных звена, которые заняли боевые позиции возле нас. Сильным огнем заставляем врага замолчать и быстро уносим тело комроты с тропы в безопасное место. Санитар подтверждает смерть комроты, всем нам очень тяжело. Один из взводных взял командование ротой на себя, а я решил остаться при погибшем, пока придет транспорт.
В это время первая рота получила задание занять блокирующие позиции вдоль канала примерно там, где находились мы. Другие роты должны были очистить местность на другой стороне канала. Это продолжалось почти до вечера. В течение этих пяти-шести часов было слышно перестрелку, но к позициям нашей роты враг не подходил. Не было и транспорта для покойного Чунг-уя. Для меня это время тянулось, как вечность. Бо́льшую часть времени я сидел возле Чунг-уя и думал, пытался почистить его униформу и снова думал. Момент, когда он погиб, повторялся в моей памяти бесконечно. Хотелось стрелять во врага, но врага не было. Время от времени я беседовал с новым комроты, который регулярно проверял всю боевую линию роты, останавливался возле нас и обсуждал ситуацию. Было относительно спокойно, поэтому новый комроты разрешил группам бойцов по очереди посетить покойного командира. Никто не говорил ничего – подходили, стояли, отдавали ему честь и уходили. Только под вечер, когда закончилась акция, прилетел американский вертолет со знаками Красного Креста. Туда мы положили нескольких раненых и тело нашего Чунг-уя, а когда вертолет поднялся, я тоже отдал честь. Смерть Чунг-уя осталась отпечатанной в моей памяти.
Каждая потеря на поле боя была болезненной, но самая болезненная для меня потеря произошла где-то в конце мая. Среди погибших оказался наш батальонный врач, младший лейтенант медицинской службы. Когда-то я знал его имя, а сейчас никак не могу вспомнить – возможно, это потому, что все время обращался к нему словом «Бакши» (по-вьетнамски – «врач»). Фактически он еще не был квалифицированным врачом, поскольку являлся студентом медицины. Он прервал свое обучение, так как не имел средств, и в 1964 году поступил добровольцем в армию. Бакши был руководителем медпункта 1/15-го батальона, но во время боевых действий его часто видели на передовой – в частности, когда шел упорный бой, и не имелось возможности вынести раненых с поля боя. Тогда обязательно появлялась фигура нашего Бакши – он занимался ранеными, несмотря на стрельбу или разрывы минометных мин. Ему полагалось носить пистолет, но фактически он ходил без оружия. Во время боев частью его униформы всегда была большая сумка со знаком Красного Креста. В этой сумке он носил все, что требовалось для спасения жизней многих бойцов.
Среди вьетнамцев это был человек, с которым я общался больше всего. Пожалуй, он был единственным в нашем батальоне, который немного знал английский, и это облегчало разговор. Каждый раз, когда батальон находился в каком-то селе или наступал перерыв в боях, советники, конечно, собирались возле штаба. И тогда, если было время, я посещал медпункт и разговаривал с Бакши. Говорили обо всем, только не о войне. Он мечтал окончить медицинский курс, жениться и воспитывать детей. Это был очень миролюбивый человек, всегда улыбающийся. Не знаю обстоятельств его смерти и уже забыл ее точную дату, но убежден, что он погиб, помогая раненым, потому что таким был наш Бакши. Его улыбающееся лицо я всегда вижу перед собой.
Интенсивный темп боев на территории 9-й дивизии, начавшийся в конце февраля 1965 года, продолжался без перерыва в течение марта, апреля и мая. Это касалось и 1/15-го батальона, так неожиданно для нас штаб дивизии оставил наш батальон частью быстрого реагирования и в апреле, и в мае. За три с лишним месяца 1/15-й батальон потерял убитыми и тяжелоранеными почти треть своего личного состава. Легкораненых оставляли в строю. Только в июне эти обязанности перешли другому батальону, но почти одновременно с этим враг как будто отправился куда-то на каникулы.
Следующие три месяца, по сравнению с предыдущими тремя, на территории 9-й дивизии прошли относительно спокойно. Именно в это время в Южный Вьетнам начали массово прибывать регулярные американские войска, а в более поздние годы их численность достигла полумиллиона. Но в долине реки Меконг американских боевых частей мы не видели, так как изначально они были сосредоточены в центральных и северных областях. Фактически это стало началом полномасштабной войны. Интересно, что тогда ученики украинских школ в Америке начали писать бойцам-украинцам во Вьетнам сборные письма с приветами и рисунками. В тех условиях такое письмо или пакет было самой приятной неожиданностью для солдата. Получение такого подарка от совершенно незнакомых детей поднимало дух бойцов, и война на время забывалась.
Каждая война имеет свои особенности, свои обстоятельства, и сравнивать то, что происходило во Вьетнаме, с событиями на востоке Украины в 2014-2015 годах ненужно и нецелесообразно. Это разные страны, разные культуры и языки, разные континенты и климат, разное время. И все-таки и тогда во Вьетнаме, и сейчас на Донбассе рвутся гранаты, стреляют пулеметы, грохочут минометы и артиллерия, гибнут люди – военные и гражданские. Поэтому для тех, кто находится на передовой, существенных отличий очень мало. Ветераны Донбасса (военные, добровольцы, волонтеры), наверное, имеют или имели товарищей, похожих на моих вьетнамцев – бесстрашного комбата Фу, подвижного комроты Нию, солидного комроты Чунг-уя, вечно улыбающегося Бакши, кубинца-рядового Рона Грихальбу или украинца-майора Мирона Дидурика. И они будут вспоминать их даже через пятьдесят лет, ведь таких не забывают.
Воспоминания присланы лично ветераном
Примечание и перевод: А. Ивашин